- Однажды, отправившись ночью в туалет справить нужду, я увидел в унитазе муху. Маленькую такую, на вид совершенно беспомощную, для которой слабый порыв ветра – настоящий ураган. Эта мушка пыталась вскарабкаться по стенке вверх. Наверное, она намочила крылья и потому не могла улететь. Достав из трусов свое хозяйство и взявшись за дело, я стал наблюдать за ее борьбой. Мушка упорно продолжала ползти вверх. Я поливал рядом с ней, а она все ползла и ползла. Скатывалась вниз и начинала свой путь заново. Это повторялось несколько раз. Один раз ей удалось добраться до самого верха, но не удержавшись на скользкой поверхности, она навернулась и чуть не утонула. Барахтая ножками, она кое-как смогла  перевернуться и вновь начала свой подъем. С самого начала... И тогда я сделал то, чем горжусь сейчас и буду гордиться всегда, я помог ей... Подставил палец и подождав, пока она вскарабкается на него, вынес ее. Для меня это была высокая честь. Я словно прикоснулся к чему-то святому. Вы не поверите, но та мушка многому научила меня. Я словно очнулся от долгого сна. Звуки, цвета, запахи, ощущения... Все это приобрело некий новый смысл. Наблюдая за мушкой, я понял жизнь и научился ценить ее. О, Боже, как это глупо звучит: «научился ценить жизнь», но это так. Я восхищаюсь теми, кто продолжает бороться за жизнь, оказавшись на самом дне... У нас равные возможности, и все мы, по сути, начинаем свой путь с самого низа, из дерьма. Мы падаем и поднимаемся, падаем снова и опять поднимаемся, и это продолжается бесконечно. Одну жизнь, несколько жизней... С каждым разом нас становится меньше, кто-то не выдерживает и, утрачивая волю к жизни, утопает в сартире мироздания, кто-то идет к этому осознано, предпочитая покой небытия хаосу существования. Я не решаюсь осуждать тех, кто отпускает себя, тех, кто из слабости своей или из переизбытка силы отказывается от возможности подняться, вылезти из дерьма и посмеяться. Да, посмеяться. Именно поднявшийся может смеяться по-настоящему, полной грудью, смеяться каждой частичкой своего тела, смеяться так, как этого не может делать отказавшийся от жизни. И знаете что, зачастую нам очень долго приходится плавать в дерьме, прежде чем мы сможем наконец выбраться. Но именно благодаря этому мы начинаем желать чего-то лучшего, начинаем смотреть вверх и грезить о небе, чистоте, свободе. Я могу с  уверенностью сказать, что путь к очищению всегда лежит через грязь. Только однажды упав можно по-настоящему подняться. Только так... Знаете, иногда мне кажется, что если бы мы помогали друг другу, если бы мы взялись за руки, если бы мы были вместе, то нам бы не составило труда выбраться к свету, но... у каждого свое дерьмо, мы отделены от остальных стенками своего унитаза, мы одиноки в своем восхождении. Мы можем помочь друг другу лишь подбадривающими криками и советами, мы можем слушать друг друга, учить и учиться, делится знаниями и опытом, но, в конце концов, выбираться нам придется самим. Наверное, для той мушки я был чем-то вроде Бога. Рукой, что подарила спасение. Нам же не на кого надеяться. Чудес не будет. Наше дерьмо уникально, и оно касается только нас.

Шелест бумаг. Безразличный взгляд, бегающий по буквам. Душная тишина.

- Что было потом?

- Простите, доктор?

- Что было потом? Ну, после того как вы достали ту муху из унитаза.

- Я вымыл руки и лег спать.      

- Хм, интересно...

Кончик ручки, танцующий на бумаге. Чистые руки. Уставшие глаза. Разочарование.

- Вас зовут...

- Джон.

- Но у меня написано...

- Не надо имен, доктор. Зовите меня Джон. Джон Доу.

- Джон? Почему Джон?

- Это первое, что пришло в голову.  Если вам это не нравится, можете придумать что-нибудь другое. Только не нужно имен. Мне не хотелось бы сейчас слышать свое имя.

- Джон Доу... Джон Доу... Неизвестный... Англосаксонское право... Этот термин использовали в судебных процессах, когда ответчик был неизвестен. Анонимное лицо мужского пола, так? Джон Доу... Да, конечно! Еще под этим псевдонимом  подразумевалось неопознанное тело... Мужское тело. Все верно! Мужчина – Джон Доу, женщина – Джейн Доу...

- Ребенок – Бэйби Доу. Вы довольно эрудированны, доктор.

- Почему вы захотели называться именно этим именем? Оно для вас что-то значит?

- У вас не найдется сигаретки, доктор? Я был бы очень признателен.

- Вы не ответили на вопрос.

- Пожалуйста, доктор. Не жмотничайте, от вас пахнет табаком, я знаю, вы курите.

Внутренний карман пиджака. Пачка Camel.

- Сойдет?

- Еще как!

Сигарета. Тихий шелест табака. Взгляд, прикованный к фильтру и тиканье часов.

- Что вы делаете?

- Жду, пока вы мне дадите прикурить. Вы же не думаете, что мне оставили зажигалку.

- Могли бы и попросить. К чему этот концерт. Вот. - Теплая рука, с ухоженными ногтями. Зажигалка и дружеская улыбка, - курите на здоровье.

Глубокая затяжка. Еще одна. Спинка стула. Оценивающий взгляд. Фальшивый смех.

- Курите на здоровье? А вы шутник, доктор. Необычно слышать шутки от официального лица, которое, к тому же, с минуты на минуту начнет рыться в ваших мозгах. Вы, наверное, таким образом хотите растопить лед между нами, войти ко мне в доверие, показав, что вы тоже обычный человек. Браво, доктор! Первый ход сделан. Вы мне нравитесь. Я не шучу. Думаю, мне будет приятно с вами беседовать. Итак... с чего бы вы хотели начать, док? Вы не против, если я буду называть вас так? Д-о-о-о-о-к... Мне очень нравится это голливудское обращение. Звучит лаконично и в то же время по-дружески.

- Нет, не против.

- Хорошо, док. Так с чего бы вы хотели начать?

- Расскажите о себе.

- Это нечестно с вашей стороны. «Расскажите о себе» - вгоняет в ступор. Вы ставите меня в неловкое положение. Что вы хотите услышать? Где и когда я родился? Кто мои родители? Где я учился? Вы, наверное, ожидаете от меня какую-нибудь трогательную историю, что-то вроде - как сильно меня унижали сверстники, и что именно из-за этого я сделал то, что сделал. Ведь так, док? Вы специально задали мне этот скверный  вопрос... вы хотите, чтобы я сам решил, о чем рассказывать. Прощупываете почву, а? Хотите узнать, что меня терзает. Думаете, меня перехитрить, док?

- Это моя работа. Я лишь делаю то, что должен. И я не собирался хитрить с вами.

- Да, ладно, док! Вы верно сказали - это ваша работа. Эта комната, отчет перед вами, я – это все ваша работа. Вы делаете то, что должны... Как и я.

- Вы хотите сказать, что сделали то, что должны были сделать. Вы оправдываете свой поступок?

- Я почти никогда не сожалею о прошлом, док.

- Оно никогда не мучает вас? Вы никогда не раскаиваетесь, не хотите ничего изменить? Как вы расстаетесь с прошлым, Джон?

- Я его убиваю.

- То есть как «убиваете»?

- Рву все нити, которыми оно держится за настоящее, а потом смотрю, как оно быстро летит на дно. Бац! И его нет.

- А как же приятные моменты? Добрые воспоминания?

- Чем-то всегда приходится жертвовать. Разве не так, док?

- Почему вы не предпочитаете забывать только плохое?

- А к чему эта фильтрация воспоминаний? Хорошее воспоминание тоже несет горечь. Оно говорит о том, что нечто приятное было раньше, а не есть сейчас. Я стараюсь жить настоящим.

- Вы сказали «почти».

- Что?

- Вы сказали, что почти никогда не сожалеете о прошлом. Что вы имели в виду?

- Мое «почти» - это доля сомнения. Я никогда не решаюсь утверждать что-либо наверняка. Меня пугает этот абсолютизм. Он отсекает все пути к отступлению. «Почти» - это лазейка, через которую я могу выбраться из того, что было сказано.

- Это говорит о неуверенности в себе. Как вы думаете, откуда она у вас?

Раздражение. Потрескавшиеся стены. Жирная муха на старой лампе.