- Хм… О моей первой любви, о моей первой любви, - задумчиво потирая лоб, бубнил Джон. – Ах, о моей первой любви! Конечно, почему бы и нет. Я тогда был в шестом классе и только перешел в новую школу. ОНА была первой девчонкой, которую я там увидел. Не знаю, чем она запала мне в душу, но факт остается фактом: я сох по ней. Само собой я даже не был с ней знаком. Когда она была рядом, ноги становились ватными, язык прилипал к нёбу, а лицо наливалось краской. Какое уж там - говорить или дружить, я бы умер прямо на месте. Но я любил ее тайно, по-юношески чистой любовью. Вот, я даже вырезал на указательном пальце левой руки первую букву ее имени.

Джон протянул доктору руку, показывая шрам в виде буквы Н.

- Ее звали Н****?

- Да. А вы проницательны, док - Джон шутливо улыбнулся. – У нее был братец. Паскуднейший тип. Я дружил с ним только для того, чтобы иметь возможность чаще видеть ее. К тому же, я всегда старался предстать перед ним в хорошем свете, надеясь, что потом этот урод похвалит меня перед своей сестрой.

- Почему вы отзываетесь о нем так негативно?

- Потому что он был пройдоха и негодяй. Он был на год старше меня, но я его нисколько не боялся. Зато боялся испортить с ним отношения из-за сестры.  Он, конечно, не знал, что я по уши влюблен в его сестру, но то, что я странным образом привязан к нему, было для него не секрет. Я часто заходил за ним в надежде, что откроет ОНА. Придумывал, что ей сказать, как повести. Меня никогда не пускали внутрь, а оставляли ждать в коридоре. Бывало я зайду к нему с мороженным, а он говорит: «Дай лизнуть». И когда я делюсь с ним, просто-напросто забирает его и, ныряя в квартиру, запирает дверь. А я стою и ничего не могу сделать. Ни накричать, ни устроить драку, ничего. Боюсь потревожить ЕЕ покой или упасть в ЕЕ глазах. Дурень, будто я был кем-нибудь в ее глазах! Я был самым обыкновенным ничтожеством. В общем, этот урод частенько проделывал со мной такое. Отберет чего-нибудь или неожиданно даст под зад ногой и убегает. Если это происходит не тогда, когда я торчу у него под дверями, а где-нибудь на улице, я гоняюсь за ним, гоняюсь, а догнать не могу… быстро бегал зараза. Ну, а если и поймаю, то ничего не могу сделать, разве только дать под зад в ответ, что с этим шустриком мне редко удавалось. Сделай он со мной такое сейчас, я бы как следует потрудился над его физиономией, а тогда я был беспомощен. А вы, док, какой была ваша первая любовь?

- Моя первая любовь?

- Конечно ваша, док. Про свою я уже рассказал.

- Это был риторический вопрос.

- Это был риторический ответ.

- Знаете что?

- Да, док?

- Будете поясничать, Джон, я вам хрен что расскажу. Усекли?

- Простите, док, я увлекся. Итак, вернемся к вашей первой любви.

- Да уж, пожалуйста...

- Я слушаю.

- В общем, первый раз по-настоящему я влюбился довольно поздно.

- А не в общем?

- А не в общем... я познакомился с ней так. Было начало учебного года. Я стоял в очереди за книгами. В библиотеке. Тогда книжки были еще государственными и родителям не приходилось каждый год покупать своим чадам учебники. Славное было время, - доктор мечтательно улыбнулся. – Так о чем это я? Ах, да. Я был с другом. Мы шутили, смеялись. В тот день я был в ударе. Шутки сыпались из меня, как дождь из осенней тучи...

- Дурацкое сравнение, док.

- Я знаю, но все же... В общем, я шутил и шутил а все рядом смеялись и смеялись. От этого я был на высоте. Чувство собственного превосходства переполняло меня. Я просто не мог остановиться. Я чувствовал себя заводилой, механизмом, который управляет толпой. Наверное, то же самое ощущает DJ, манипулируя танцующими через музыку. Все было замечательно. Все было просто супер... И тут я столкнулся взглядом с одной девчонкой. Она совсем не смеялась. Казалось, мои шутки нисколько не забавляли ее, представляете? Это было подобно тому, как ты, упиваясь своей силой, властью, превосходством паришь над землей, и когда на миг, закрываешь глаза, чтобы почувствовать свою свободу каждой клеточкой тела – бац! –впечатываешься в стену. Вы понимаете, Джон, о чем я?

- Еще как, док. Продолжайте.

- Так вот, Джон. Эта девчонка была той самой стеной. Я, вместе со всей своей силой, властью и свободой, вмазался в ее непреклонный взгляд, оцепенев я наблюдал за тем, как все, что от меня осталось, жидкой массой медленно стекает вниз.

- Док, вы могли бы быть писателем... Мммм... у вас такие сравнения.

- Может, хватит перебивать, Джон. Ваши двусмысленные комментарии меня сбивают.

- Простите, док. Этого больше не повториться. Я буду стараться.

- Да, уж постарайтесь. Так, на чем же я остановился?

- Вы медленно стекали вниз... ммм... жидкой массой.

- Точно! – доктор сделал вид, что не заметил издевки. – В тот самый момент я в нее влюбился. Все верно, она так запала ко мне в душу, что я не мог больше думать ни о чем другом. Я еще попытался кое-что изобразить, но все шутки и прикольчики застревали комом в горле. Мне хотелось только одного – смотреть на нее, хотелось подобно тени следовать за ней, не упуская из виду ни одного, даже самого мельчайшего, события ее жизни. В тот день она выглядела как самая настоящая школьница. Две косички, короткая юбочка, фартук и гетры. Я до сих обожаю когда девушки носят гетры. Это очень сексуально. Просто безумно сексуально...

- Ммм...

- Я предупреждал.

Джон виновато пожал плечами и доктор продолжил.

- Я теперь понимаю, что в нее было невозможно не влюбиться. Я был обречен... с тех самых пор, как она появилась в нашей школе. Нет, с того самого момента, как ее родители решили переехать в наш город. Мда... В тот день, я вышел из библиотеки новым человеком. До сих пор помню то приятное головокружение. И знаете, что, Джон?

- Что, док?

- Если бы она тогда не была такой непреклонной, если бы она смеялась со всеми остальными, я бы, наверное, не влюбился в нее. Да, точно, Джон! Все это чушь собачья! Все это самообман! Я про любовь с первого взгляда и про то, что в нее было невозможно не влюбиться. Все это лживая романтика! На самом деле она взяла меня тем взглядом и своей непреклонностью. Это каким-то образом задело меня. Мне словно бросили вызов, от которого я не мог отказаться. Хотя, возможно, у нее просто не было настроения, и при других обстоятельствах она смеялась бы вместе со всеми остальными. Но мне не хочется верить в это. Мне не хочется знать, что моя первая любовь и несколько лет жизни обязаны какому-нибудь придурку, которому вздумалось обидеть девчонку с косичками...

- В короткой юбочке и гетрах.

- Вы еще забыли про фартук, Джон, - доктор довольно улыбнулся со знанием того, что ему удалось поддеть собеседника. – Как я уже сказал, в тот день я вышел из библиотеки новым человеком. Я отправился к своим друзьям и сказал, что нам не мешало бы обзавестись подружками. Мои друзья восприняли эту идею с интузиазмом. Я сказал, что уже определился с девчонкой. Когда они увидели мою избранницу, они попросили меня подобрать им кого-нибудь в том же духе. Долго искать не пришлось. Я наметил двух симпатичных девчонок из того же класса, что и моя «непокорная». Мне казалось, что если девушки будут знать друг друга, нам будет легче. Потом я показал выбранных мною девчонок приятелям. Как сейчас помню. Дело было в школьном буфете. «Вон та, рыженькая твоя», «А эта с длинными волосами, твоя». Так все и было. Ребята посмотрели и оценили мой выбор по достоинству.

- То есть им понравилось то, что вы для них подобрали?

- Да. Один из них сказал: «Хорошо, я буду любить ее». Представляете, Джон? Он прямо так и сказал, слово в слово. Вот идиот малолетний! – доктор улыбнулся. – Не могу поверить, что мы когда-то были такими. Не могу поверить.

Доктор замолчал, продолжая улыбаться своим мыслям.

- А что было потом? – решился нарушить молчание Джон.

- Потом все и началось. Я непрестанно следовал за этой девчонкой всегда и везде. Мне хотелось знать о ней все. Каждую мелочь. Однажды я решил проследить за ней, чтобы узнать, где она живет. В тот день перед школой, я слушал музыку. Тогда я фанател от шведской группы Roxette, и мои колонки буквально разрывались от барабанного боя «Sleeping in my car». Помню, зазвонил телефон, и я приглушил музыку, чтобы ответить. Но барабанный бой не замолк. Вы не поверите, Джон, кто-то из моих соседей слушал ту же песню. Причем, довольно громко. Вот совпадение, а! Мне не нужно было прислушиваться, чтобы узнать любимых шведов.

Поговорив по телефону, я включил «Run to you», а когда в середине песни выключил звук, услышал ту же «Run to you» сверху. Кто-то словно играл со мной. Мне будто бросали вызов, и я поспешил на него ответить. Не включая звук, я в тишине ждал, что будет дальше. У моего таинственного соседа заиграла «It must have been love», и я, быстро перемотав пленку, включил ту же песню. В общем, пошло и поехало. «Crash Boom Bang», «How Do You Do», «The Rain», «Things Will Never Be The Same». А потом я пошел в школу и на время забыл про игру, предвкушая встречу со своей «непокорной».

- Вы говорили, что проследили за ней, чтобы узнать, где она живет.

- Да. Это было в тот же день. После школы, мы с другом дожидались ее. Я знал, что она ходит домой через садик, поэтому мы засели в беседке. Через некоторое время она появилась. Мы сделали вид, что торчим в укрытии не по ее душу, громко болтали о каких-то пустяках, а когда она с гордым видом прошагала мимо нас, осторожно последовали за нею. Вы не представляете, Джон, каково было мое удивление, когда следуя за ней, мы дошли до моего дома. Уже тогда в моей голове закрались подозрения, а когда она зашла в подъезд, в который я заходил каждый день, возвращаясь домой, я сказал другу: «Дальше идти не нужно, я знаю где она живет».

Вот, дурень! Она все время была рядом. Жила прямо надо мной, а я и не знал. Вот такая вот глупая история. Кажется, что такие совпадения бывают только в книжках. Выходит, нет. В общем, так я узнал, где она живет. С тех пор мы часто играли в нашу игру. Ну, с музыкой... Это не всегда был Roxette, помню, иногда мы общались голосом Mylene Farmer, а однажды у нее появилась неизвестная мне песня, которую я не смог найти, обегав все музыкальные магазины города. Грустная такая песня. Моя соседка включала ее всегда, когда хотела утереть мне нос, и это у нее получалось. На ту песню мне было нечем ответить. Я просто сидел и слушал.

Как я говорил, я хотел знать о моей «непокорной» все. Стоя на двух поставленных друг на друга табуретках, и, прильнув ухом к вентиляционному отверстию на кухне, я через часами слушал, что творится у нее в квартире. Слушал, как она поет когда моет посуду, слушал, как мать ругает ее, слушал, как моя девочка смеется и плачет. Я подолгу проставивал на кухне, слушая как она разговаривает с подругами, в надежеде услышать свое имя. Через вентиляцию я следил за ходом ее жизни, знал, что ее тревожит и что радует. Благодаря этому,  я хорошо знал мою соседку и был в курсе почти всех событий ее жизни. Мне хотелось утешить ее, когда ей было плохо и порадоваться с ней, когда она радовалась. Но все мои неловкие попытки пойти на сближение были тщетными. Она всегда держалась от меня на расстоянии. Мы даже не были друзьями.

- Я смотрю, вам не везет с женщинами, док.

- Это как сказать.

- Ну, а что было потом?

- Вся эта история очень сильно ударила по моему самолюбию. Я замкнулся в себе. Перестал видеться с друзьями. Нет, не так. Я избегал их. Когда они приходили ко мне, то не открывал дверь или просил родителей сказать, что меня нет дома. Стал отшельником, презирающим себя и свое тело. Да-да. Мне тогда казалось, что раз я не смог добиться моей возлюбленной, то я заслуживаю презрения. Помню, сколько ненависти я вылил в то время на себя. Я изматывал себя голодом и физическими нагрузками. Всячески истязал свое тело. Тогда мне казалось, что я делаю нечто великое, совершаю подвиг. Начитавшись книг о житиях святых, я видел себя аскетом, умерщвляющим плоть. Да, Джон, в ту пору я был ярым христианином. Я знал почти всю Библию наизусть. Каждый час я молился и читал какой-нибудь отрывок из Ветхого или Нового Завета, а потом повторял его несколько раз по памяти. Я впитал эту книжку в себя как губка. Я не смотрел телевизор, не читал других книг. Моей жизнью были ОНА и Библия. Я любил сидеть в тишине, прислушиваясь к шагам наверху и в ожидании когда ТАМ хлопнет входная дверь. Когда это происходило, я прикладывал ухо к замочной скважине и слушал как ОНА, топая каблучками спускается по лестнице. Потом я направлялся к окну и не сводил глаз с улицы, надеясь, что ОНА пройдет мимо и я увижу ее. И когда это случалось, я просто был на вершине счастья. Я провожал ее взглядом до тех пор, пока ее силуэт не скрывался за поворотом. После этого я думал, что день прошел не зря. Вот так я прожил три года. Любя ЕЕ, молясь Богу и, ненавидя себя.

- А родители? Как они реагировали на это, док? Не могу поверить, что они не заметили изменений в вашей жизни.

- Да, Джон. Родители заметили… и еще как. Ведь было время когда, презрев речь, я не произносил ни слова по несколько месяцев кряду. Я ел только каши на воде, а моему отцу это очень не нравилось. Он хотел, чтобы я ел мясо как настоящий мужик, а то, что я не разговаривал вообще выводило его из себя. Дело в том, что мой отец вспыльчивый человек и за словом в карман не полезет. Он часто изливал на меня свое негодование, приправляя его массой оскорблений. Я молча слушал... Да, слушал, но его брань не доходила до меня. Ослабленный жесткой диетой, я был не способен на злобу и раздражения. К тому же, я знал, что покипев, отец успокоится и придет просить прощение, поэтому я просто ждал когда это случится. Я брался за Библию и, читая о том, как молодой Давид прощает вспыльчивого Саула, проводил очевидные параллели с собой. Это еще больше укрепляло мои намерения. А потом приходил отец, прося у меня прощения... и я прощал его... все так же молча и все так же беспристрастно. Еще моего отца раздражало когда я молился, поэтому я делал это в туалете, где меня никто не видел. Смешно вспоминать, Джон. В то время как многие подростки запирались в туалете, чтобы подрочить, я делал это, чтобы обратиться к Богу.

- Но вы сказали, док, что не ходите в церковь. Вы все еще верите в Бога?

- Нет, Джон. Нет. Той пламенной веры уже давным-давно нет. К тому же вся моя любовь к Богу не стоила и ломанного гроша. Это была симуляция, самообман. Знаете, я был похож на маленького ребенка, у которого отобрали кофетку и который, надувшись, грозно топает ножкой. «Я вам всем покажу!» - кричит он. – «Вы еще увидите на что я способен!». Вся моя вера была построена на обиде и на раненном самолюбии. Мой Бог был этим самым «Я вам всем покажу!», был оправданием моего бессилия. Вместо того, чтобы добиваться той девчонки, вместо того, чтобы бороться и сделать из себя нечто стоящее, я опустил руки и  развесил сопли. Я похоронил себя, желая этим привлечь к себе внимание. Прятался лишь для того, чтобы меня нашли. Я тщился превозмочь себя, чтобы в этой победе над собой почувствовать свою силу. Я резал себя ножом, прижигал себе пальцы (да, тушить сигареты об руку было одним из моих излюбленных занятий) и все для того, чтобы сквозь слезы посмеяться: «Мне не больно, мать вашу! Ничто не может причинить мне боль! Я выше вас, выше себя! Я поднялся над собой!». Я упивался своей силой, ощущая себя одним из тех стоиков, что воспевали победу над природой, на самом же деле я был обиженным ребенком, я просто хотел чтобы меня заметили и дали мне то, что я так страстно желал. Мой аскетизм, то что я почитал как силу, было самым обыкновенным проявлением слабости. За свою жизнь я понял одну вещь, Джон, ненавидеть себя намного проще, чем сделать так, чтобы тебя полюбили.