…Наконец-то они все собрались. Точнее, наконец-то МЫ собрались. Я еще никогда не видел их вместе. Сегодня, наверное, необычный день.
Я предлагаю им горячего чаю. Многим мое предложение приходится по вкусу. Некоторые отрицательно качают головой. Один лишь бородатый Фридрих нарушает идиллию своим желанием выпить пива. К счастью, у меня в холодильнике завалялась баночка «Оболони». Я кладу пиво в здоровенную ручищу Фрэдди, и он, довольно улыбаясь, тут же открывает его. Тишина нарушается шипением быстро бегущей пены. Фрэдди слизывает ее, и я слышу его возмущенный голос:
- Опять тряс банку?
Я пожимаю плечами, и он махает в мою сторону рукой, мол, что с тебя возьмешь. Фридрих – жизнерадостный скептик. Редкое сочетание, не правда ли? Именно благодаря моему приятелю Фрэдди, я так сильно люблю «Землю». Фрэдди заражает меня собой словно вирус. Он – моя жизнь, моя любовь к миру и вещам. Он умеет по-настоящему смеяться и дурачиться, и я часто зову его к себе в гости попить вместе пивка, поболтать о жизни и просто побеситься.
Я иду на кухню. Беру заварник, который через хоботок источает аромат лотоса и мяты, приношу в зал и начинаю разливать чай по чашкам. Я не удивляюсь, откуда у меня вдруг появилось столько чашек и почему в маленьком заварнике на всех хватает чаю. Разве может быть по-другому.
Уношу заварник и возвращаюсь обратно.
«Можно приступать», - слышу я голос Никто у себя в голове. Никто – один из моих приятелей. Мы не можем видеть и слышать его, но все, даже стоик Марк, уверены в его существовании. Никто говорит с нами через наши мысли. Он – один из самых мудрых в нашей компании.
Напротив меня сидит Бодхидхарма, на его коленях покоится отрубленная много веков назад рука.
Не его. Чужая…
Столько лет прошло, а она как новенькая….
Все мы знаем эту историю. Давным-давно Бодхидхарма пришел из Индии в Китай. Не найдя ни одного достойного ученика, он впал в отчаяние. Тогда, отринув от себя мысли о мире, Бодхидхарма сел напротив кирпичной стены и, уставившись в нее, погрузился в медитацию. Никто уже не сможет сказать, сколько времени просидел он таким образом. Никто.
Даже сам Бодхидхарма…
Многие приходили к нему, чтобы оторвать его от созерцания стены и получить знания, подаренные Бодхидхарме самим Буддой. Но наш приятель был неумолим. Он превратился в камень, и люди стали видеть в нем умалишенного. Однажды к нашему отшельнику пришел юноша и, отрубив себе правую руку, молча бросил перед ним. Тогда Бодхидхарма вышел из медитации и, встав на высохшие колени, поклонился юноше, ибо благодаря ему обрел просветление, которого не смог получить даже от Гаутамы. С тех пор наш приятель непонятно зачем таскает эту руку с собой. Самаэлю (Слепому Богу) это не нравится, но он терпит. Как-никак, но Бодхидхарма – это он сам.
- Ты слышал Никто, Бадди? – обращаюсь я к Бодхидхарме, и тот, не отрывая просветленного взгляда от руки у себя на коленях, утвердительно кивает мне в ответ.
- Пора начинать, - я говорю громко, чтобы слышали все.
С кресла встает высокий мужчина арийской внешности. Проницательные глаза, орлиный нос и толстая книга под мышкой напоминают мне Данте с обложек «Божественной комедии». Мы зовем его Изгнанник, потому что настоящего имени этого парня не знает никто.
Изгнанник пишет лучше всех, поэтому мы доверили писать книгу именно ему. С уверенностью льва, он садится за стол и раскрывает книгу на середине. Перед ним пустая страница. Изгнанник берет ручку и оборачивается ко мне в ожидании. Раньше он писал исключительно пером. Но я не мог позволить держать у себя дома чернильницу, к тому же перо постоянно оставляло кляксы. Мы потратили много времени на то, чтобы приучить нашего писателя к шариковой ручке. Теперь Изгнанника не мог оторваться от нее. Он ласково звал свою шариковую ручку: «Беатриче». Из всех здесь присутствующих только я знаю что это имя значит для Изгнанника.
Прислушиваюсь к словам Никто у себя в голове и начинаю диктовать:
- Иногда некоторые стены лабиринта исчезают. Тогда то, что могло бы быть смешивается с тем, что было…
Изгнанник дует на замерзшие пальцы и начинает записывать за мной.
Я чувствую, как стираются мои границы. Я пью пиво, и время от времени в задумчивости поглаживаю бороду. Множество моих губ касаются чашек с чаем, а аромат лотоса щекочет мои носы. Я быстро пишу ручкой, которую люблю больше жизни, а на коленях у меня покоится рука, которая подарила мне мгновения просветления. Я слышу голос Никто, который нашептывает мне мысли и понимаю, что эти мысли рождаются из моего шепота.
Внезапно Изгнанник поворачивает свой прозорливый взгляд ко мне и произносит:
- Я не могу это писать.
Я понимаю, что, увлекшись, сказал что-то лишнее. Что-то, что выходит за границы чистого сознания Изгнанника.
- Я не могу это писать, - повторяет он.
Наш писатель довольно брезглив для того, кто некогда по телу Люцифера поднялся к подножию Чистилища, но что поделать. Именно в силу своего стремления к душевной чистоте Изгнанник больше всего любит общаться с эльфами Этелу и Эареном. Вот они, сидят передо мной на полу, по-турецки скрестив ноги. Оба чисто выбриты. Длинные волосы аккуратно собраны в хвостик. Сама грациозность. Непорочность. Чистота.
Иногда я люблю быть ими. Весной, летом, осенью…
Но не сегодня.
Не сейчас.
Сегодня мне более симпатичен Фрэдди. Он не боится грязи и постоянно цитирует Изгнаннику слова своего отца: «Отвращение к грязи может быть так велико, что будет препятствовать нам очищаться». Но Изгнанник твердо стоит на своем, и на доводы Фридриха у него всегда есть категоричный ответ. Мои друзья часто спорят друг с другом, а я, улыбаясь, наблюдаю за ними…
Подхожу к компьютеру и, загрузив Winamp, ставлю старенький альбом исландской группы Sigur Ros.
- Опять ты поставил эту гадость, - оторвавшись от пива, бубнит Фрэдди. – Противно слушать, когда мужчина поет фальцетом.
- А ты представь, что парень не поет, а издает звуки, которые делают музыку глубже, - заступается за исландцев Njósnávelin. – Это что-то вроде Эмбиэнта с даунтемп-вокалом. Это не песня, а мелодия. Вокалист – не голос, а инструмент.
Фрэдди не владеет ультрамодными словечками, да и в музыке особо не разбирается, а потому решает промолчать. К тому же, он любит Njósnávelina как старшего брата и всегда прислушивается к его мнению.
Я иду к Изгнаннику. Тот молча встает и протягивает мне свою Беатриче. По его глазам, я вижу, что он тоже слышал последние слова Никто.
Беру ручку и, усевшись, за стол начинаю писать. Беатриче словно врастает в мою руку. Я вижу, как некто оставляет на листе строчки, выведенные корявым подчерком. И этот некто – я…
Когда я отрываю голову от книги, и иду к Изгнаннику, чтобы вернуть ему ручку, меня затапливает умиротворение. Я думаю о том, как замечательно оседлать волну или спрыгнуть в море со скалы и… наталкиваюсь на просветленный взгляд Бодхидхармы.
«Каждому сумасшедшему нужна своя космогония» - говорит Никто у меня в голове.
***
Иногда некоторые стены лабиринта исчезают. Тогда то, что могло бы быть смешивается с тем, что было.
25 июня 1998 год.
Сегодня меня зовут на дискотеку в клуб молодежи. Клуб молодежи – это одно из самых престижных мест в городе Н. По пятницам и субботам сюда съезжаются со всех окрестных городов. Некоторые самые рьяные дэнсеры преодолевают расстояние в двести километров только для того, чтобы как следует заправиться «экстези», наглыкаться коктейля а-ля «Голубая лагуна» или «Кровавая Мэри», а потом, вконец обдолбавшись, подергаться под музыку. В шесть часов утра клуб закрывается, а эти «торчки» никак не могут остановиться. Энергия бьет фонтаном, как сперма после многолетнего воздержания. Они включают музыку в автомобильной магнитоле и дергаются около машины. Иногда очень весело наблюдать с утра парад машин, около которых извиваются очумевшие от алкоголя и наркотиков парни и девушки. Каждый под свою музыку.
Каждый под свою боль.
Потрясающая жизнь! Это я иронизирую. Я не один из тех «торчков» и никогда им не был. Признаюсь, что и в клубе я был-то от силы пару раз. Конечно же, там отдыхают не только «торчки». Попадаются и «нормальные» люди. Но в целом это рай для тех, кому заказана дорога в ад. Опять иронизирую. Не обращайте внимания.
В клуб молодежи лучше ходить компанией. И желательно, чтобы компания, в которой ты состоишь, насчитывала не менее десяти человек, иначе, в лучшем случае, ты уйдешь домой с синяками, в худшем – тебя вынесут с ножевыми порезами. Но если ты не один, если тебя знают, а в твоей голове крепко засело имя какого-нибудь молодежно-криминального авторитета, чтобы вовремя сказать: «Я приятель Кучерявого» или «Жду Хромого», вот тогда – тебе не стоит опасаться за свое здоровье. Нет, вероятность получить по лицу накаченным вазелином кулачищем все же имеется, но она стремится к нулю. Рассчитывать на знание приемов кун-фу, бокса или рукопашного боя не стоит. В городе Н. почти каждый юноша рано или поздно попадает в спортивную секцию. Чаще всего это восточные единоборства. Помните, даже на Стивена Сигала найдется тот, кто лучше владеет техникой айкидо… или ломом. К тому же, единоборства не совсем то, что вам нужно. Здесь любят драться толпами. Часто эта толпа идет против одного. Поэтому, если вы считаете, что один в поле воин, запишитесь в секцию уличных многоборств, может быть тогда, это хоть как-то облегчит вашу участь.
В общем, перед тем как идти в клуб, вы прикидываете свои шансы, и если вероятность вашего выживания равна хотя бы ноль целых одной десятой, то можете идти. Я прикинул свои шансы и решил пойти, ведь то, что я здесь описал на самом деле не так страшно в действительности.
Это еще страшнее.
Смеюсь. Не берите в голову. Я просто шучу.
Что бы в клубе ни происходило, люди его посещают, веселятся и получают разрядку. Клуб молодежи – это рай для тех, кому заказана дорога в ад (повторяюсь), и ад для тех, кто рассчитывает оказаться в раю. Для нас же, простых смертных, не претендующих ни на райские сады, ни на адский огонь, клуб молодежи – это жизнь. Серая. Мрачная. Но жизнь. Место, где демоны и черти нашего сознания могут почувствовать себя в раю. Абсурдный мир, где у существ с козлиными рогами и копытами белеют ангельские крылья за спиной.
Все. Мне пора.
***
…Итак, вечер. Начало восьмого. Мы стоим около клуба. Нас ровненько десять человек (две девушки и восемь парней), так что наши шансы на выживание довольно велики. Маленький Равшан в нашей компании сегодня лидер, так как он больше всех побывал внутри. На нем черная кожаная куртка и новенькие синие джинсы. Рядом с ним робко стоит худенькая девушка с большими глазами и маленьким эго. Она по уши влюблена в Равшана. Он же еще не определился и сомневается на ее счет. Я учился с Равшаном в одном классе. На Новый год он одевался в костюм рыжеволосого художника.
Рядом с ним стоит белобрысый Макс со своей подругой. Он говорит вяло, я бы сказал, с некоторой ленцой. Он высок и худощав. Макс учился со мной в одном классе. На новогоднем утреннике он был в костюме Бэтмена.
А вот этого парня, который ухмыляется и похож на медведя, не поверите, зовут Миша. Он невысок и коренаст – полная противоположность Макса. Он учился в параллельном классе. На новогоднем утреннике его не помню. Наверное, был медведем.
Тот, что хихикает фальцетом – это Вася. У него большой крючковатый нос. Когда он смеется – похож на гоблина. Я учился с ним в одном классе, но дружить мы начали только с девятого. На Новом году он был гоблином.
Рядом с Васей его вечный приятель – Женя. В компании его зовут Лопотушкин. Почему? Да, потому что у него фамилия такая. Всем нравится. Вот и называют. Я не люблю такого обращения, поэтому зову его Жекой. Он носит очки. Но не с толстыми линзами, как у «ботаников» в американских фильмах, а маленькие и изящные. Над верхней губой у него большая родинка – признак гиперсексуальности. Девушки считают его привлекательным. И не только из-за родинки. Он умеет очаровывать их. Я не учился с ним в одном классе, но помню, кем он был на новогоднем утреннике. Львом. С густой коричневой гривой… и маленькими изящными очками.
А вот это Вова. Тот загадочный тип, что стоит чуть в сторонке. Да, да именно тот, что переминается с ноги на ногу и сплевывает на газон. Про него я знаю очень мало. Учились в одной школе, но водились с разными компаниями. Он не агрессивен, хоть и выглядит как бандит. На самом деле, как я успел убедиться за один вечер общения с ним, у него очень чуткое и отзывчивое сердце, несмотря на то, что он часто харкает, курит и мочится в неположенных местах. Черт его знает, кем он был на Новый год. Скорее всего, бандитом.
Ну и, наконец, Саша. Гвоздь сегодняшней программы. Шутник, рубаха парень, отчаянная голова. Он приехал только сегодня и, как говорится, сразу с корабля на бал. Его лицо покрыто веснушками, но сам он не рыжий, а светло русый. У него большие губы и быстрые глаза. Он высок. Много курит, но при этом один из лучших в городе бегунов на длинные дистанции. Каждый, кто с ним знаком, испытывает к нему безграничное обожание. Люди пленяются его харизматичностью, преклоняются перед его беспечностью и добротой. Все, кроме меня. Не то, чтобы я был против доброты и легкомысленности, просто, я не люблю преклоняться. На Новогоднем утреннике Саша был собой.
Ну и, наконец, я. А что я? Я – просто я. Учился с этими оболтусами в одной школе. На новогоднем утреннике был богатырем в картонных доспехах и с пластмассовым мечом. Сейчас стою и думаю: «Какого черта я здесь делаю?!».
Из обрывков фраз приятелей, я понял, что нас десять только временно. Скоро подойдут остальные. Ну, что ж, совсем неплохо. Наши шансы растут.
Равшан говорит:
- Я хочу сказать кое-что, прежде чем мы войдем. В прошлом году мне в этом клубе выбили зуб. Это был здоровенный парень из службы безопасности нефтяной компании. Я даже не думал, что он на меня полезет. Не ожидал. Не был готов. Так вот, что я хочу сказать. Будьте готовы ко всему. Старайтесь держаться вместе и не ввязываться в неприятности. Если к вам полезут, старайтесь избежать конфликта. Но если вы видите, что дело по-хорошему не разрулить, мой вам совет, бейте первыми. Да со всей дури.
- Вот повеселимся, - шепнул мне Вова перед тем, как мы вошли внутрь.
Внутри тепло. Людей еще мало. Танцплощадка пустует. Посетители собираются за столиками на втором этаже. Молодые официантки принимают заказы. Играет тихая спокойная мелодия – ди-джеи разминаются.
Вход преграждают два лысых быкоподобных охранника. На обнаженных руках играют валуны мышц. Ноги не сводятся вместе из-за перекачанных квадрицепсов. Ну, просто богатыри. Таких «выносят» одними из первых. В драке с подвижным кикбоксером у такого «бычары» мало шансов. Но тем не менее…
Нас ощупывают, проверяя на наличие оружия, наркотиков и алкоголя. Ставят каждому на руку печать, и мы погружаемся в атмосферу клуба.
Столик для нас был заказан заранее, поэтому мы заняли полагающееся нам место без всяких проблем. После этого все куда-то смылись (наверное, пошли курить), оставив меня одного. Подошла белокурая официантка и одарила меня коктейлем. Я заказал «Голубую лагуну» и теперь передо мной стоял большой бокал с ярко-голубым (я бы даже сказал, цвета моря тихой гавайской бухточки) напитком. Не подумайте ничего плохого, я не «торчок», просто цвет коктейля радует глаз. Кажется, эта приятная на вид смесь состояла из спрайта, водки и какого-то ликера. О результате воздействия литра такого напитка и двух бутылок крепкого пива на составляющие части моего мозга, судите сами. Впрочем, лучше не отвлекайтесь, а слушайте дальше.
Я всё еще один.
И куда же, черт возьми, все подевались!
Чувствую, как мой взгляд становится рассеянными, а движения вялыми. В тумане сигаретного дыма вырастает коренастая фигура.
- Ты кто такой, - спрашиваю я.
- А ты мне не «ТЫкай». Сам то, кто? – слышу в ответ приблатненный голос.
Ага. Значит, крутой из местных. Так, какие там у нас криминальные авторитеты на слуху.
- Я жду Лысого, - не долго думая, говорю я.
- Лысого, говоришь, - парень задумчиво чешет курчавый затылок. – Ладно, - пауза. – Выпьем?
- Давай.
Я подставляю бокал, в котором не задолго до этого плескалось море гавайских островов. Теперь в нем непонятно что. Фигня бесцветная.
Водка.
Причем, много. Это плохо.
Выпиваем.
Парень морщится и протягивает мне бутерброд.
- Возьми.
Другой, такой же, оказывается у него во рту, и он начинает громко чавкать.
Теперь морщусь я.
- Я не закусываю. Это вредно.
- Да-а-а, - парень понимающе качает головой, не переставая жевать.
Появляется Равшан с Васей.
- Здорово, Лысый! – восклицает татарин и лезет к моему «собутыльнику» обниматься.
Ну, дела! Это Лысый!
- Здорово, приятель! – восклицает парень в ответ, и они обнимаются, хлопая друг друга по спине. – Этот с вами? – Лысый указывает на меня.
- Да. А что? Не знал, что вы знакомы.
- А мы и не знакомы. Он мне пудрил мозги, насчет того, что ждет какого-то Лысого.
Равшан и Вася начинают хохотать. Мне хочется заступиться за себя и, раздвигая пелену опьянения, я спокойно говорю.
- Я и в самом деле жду Лысого. Только другого. Настоящего. А ты никакой не Лысый.
Кивком головы указываю на его кучеряшки.
- Нарываешься? – это Лысый мне.
- Не знаю, пока еще сам не понял.
- Может, выйдем?
- Да, думаю, сейчас самое время проветриться.
Равшан говорит:
- Я пойду с вами.
- Нет, – отрезает Лысый, - я хочу поговорить с этим героем наедине.
Выходим на улицу. Перед клубом много народу. Курят, смеются, целуются, поют песни. Лысый уверено бредет в переулок. Я за ним.
Когда мы скрываемся за поворотом, он поворачивается ко мне и неожиданно толкает меня в грудь. Я отлетаю назад, но удерживаюсь на ногах.
- Ты что себе позволяешь?! Зачем весь этот концерт, Колян?!
Колян? Откуда этот «торчок» знает мое имя?
В попытке привести разбежавшиеся мысли в порядок, я не нахожу ничего другого кроме как сказать:
- Чего?
- Хватит дурачиться! Почему ты не пришел, как обещал. Мы ждали тебя целый час!
- Чего? Кто это, вы?
Лысый снова толкает меня, и я снова удерживаюсь на ногах.
- Еще раз произнесешь это «чего», и я тебя убью! Клянусь!
Ничего себе. Всё настолько серьезно.
- На, подавись своей долбанной головоломкой, придурок, - Лысый достает из кармана скомканный клочок бумаги и бросает им в меня. «Бомба», не достигнув цели, успешно опускается у моих ног.
- Что это?
- Что это? – кривляет он. – А ты будто не знаешь.
- Нет. Не знаю.
- Ну, ты меня достал! – он угрожающе быстро двигается ко мне.
В лунном свете блестит лезвие ножа.
Пора кончать этот спектакль.
Встречаю Лысого ударом в переносицу. Он падает. Льется кровь. Некоторое время «торчок» злобно смотрит на меня, словно раздумывая, как ему поступить, а потом внезапно подрывается и, всхлипывая, бросается наутек. Через несколько мгновений я теряю его из виду.
Что это было? Ничего не понимаю. Чешу затылок. Не помогает.
А хрен на него!
Не на затылок, на парня.
Возле моих ног все еще белеет клочок бумаги, который Лысый назвал головоломкой. Словно во сне наклоняюсь за ним, и тут меня обрубает.
Когда я прихожу в себя, то вижу перед собой дневник, освещенный настольной лампой, в руках ручка, и я пишу эти слова. В квартире темно. На часах пять утра.