С датами в дневнике Дагона пока напутано. Будет время, разгребу эту кашу. Представленная в этом сообщении запись должна следовать вот за этой. Читайте и помните, что Лу – солнце, а Город Н. Лес – всего лишь маленький лучик.

22 июня 1998 год.

Город Н. Лес.

А за домом все тот же дикий лес…

Вспоминаю школьные дни. Нет, не будни, а выходные. Вспоминаю, как воскресным зимним утром за мной заходили друзья, и мы шли в лес. В этот самый лес, что таинственной стеной темнеет за моим домом.

За ночь тропу заносило, и потому мы брели по колено в снегу. Нас было пятеро: я, Равшан, Виталя, Лёша и Саша. Мы все дальше и дальше углублялись в чащу леса. Когда мы решали, что ушли достаточно далеко, мы сворачивали с тропы и уже брели в снегу по плечи, оставляя за собой длинную траншею. На мне был старый отцовский тулуп, утепленные сапоги и плотные джинсы, потому я не боялся замерзнуть. Равшан был укутан, как мишка на севере, а остальные были одеты совсем не для прогулок по лесу. Кроссовки, легкие пуховики и обычные полушерстяные брюки. 

Когда тропа оставалась далеко позади, мы подыскивали подходящее место и останавливались. Разгребали в снегу небольшой, но глубокий карьер и некоторое время отдыхали. Затем раздевались по пояс, снимали обувь и, засучив штаны, ныряли в сугробы, плавая по белому морю в поисках дров для костра. Колючий снег приятно пощипывал обнаженное тело. В эти моменты я чувствовал себя диким волком, мне казалось, что вместе с одеждой я снимал с себя некие оковы, которые сдерживали мой дух. Я погружал свои босые ноги в сугроб и ощущал себя ветром, во мне кипело довольство собой, я превозмогал себя и упивался своей силой до беспамятства. Я забывал себя, сливаясь с таинственной тишиной леса. Я забывал, что был рожден человеком.

После того, как у нас оказывалось достаточное количество дров, мы строили из них высокий шалаш, а потом я поджигал его. Разгораясь, пламя устремлялось высоко в небо, достигая крон седых сосен. Жар был такой, что находиться рядом с костром было невозможно.  Виталя с Лёшей сушили свои кроссовки на длинных палках, Саша курил, а Равшан баловался со спичками. Я надевал холодный тулуп и ждал, пока мое горячее тело нагреет его. От жара костра наши лица становились красными, и мы шутили друг над другом.

Через некоторое время мы оказывались в глубоком овраге. Вокруг нас были стены снега, а под ногами бесцветная прошлогодняя трава и сухой мох. Изрядно проголодавшись, мы жарили сало и колбасу, пекли картошку, а потом ели ее, закусывая солеными огурцами. Я никогда не очищал запеченный в углях картофель от кожуры и просто обожал черную хрустящую корочку, склоняя своих друзей к такому же яству. Они отказывались и продолжали усердно избавляться от моего «деликатеса».

Когда наступал вечер, и становилось темно, мы собирались у костра и просили Сашу в сотый раз рассказать нам о его «сексуальных похождениях». Мы все были девственниками, а Саша говорил, что у него на «большой земле» есть девушка. Ее звали Света. Саша показывал нам ее фотографию. Красивая брюнетка с длинными волосами, одетая в купальник стояла у моря. В небе кружили чайки. Она смеялась. Мы долго не могли поверить, что кто-то из наших знакомых, а тем более друзей, встречается с такой фотомоделью. А когда мы узнали, что у НИХ был секс, да и не раз, мы тут же занесли Сашу в списки героев нашего времени. Всегда, когда мы собирались вместе, он рассказывал нам свою историю, начиная словами: «Слушайте, дети мои, дело было так…». Он наклонялся к костру, вынимал оттуда ветку и, прикуривая от огня, делал глубокую затяжку. Потом выпускал кольцо дыма и, прежде чем начать повествование, долго задумчиво смотрел на звезды. Если бы по его рассказу мы поняли, что он кичится собой, что считает, будто он жеребец, оседлавший кобылицу, то мы бы послали его ко всем чертям. Мы были молодыми и невинными. Но он отзывался о своей Свете с такой любовью и нежностью, что это просто подкупало нас. Мы слушали его историю с упоением. Часто задавали уточняющие вопросы, так как хотели знать каждую подробность, каждую мельчайшую деталь. «Был ли сквозняк? В чем она была одета? Как от тебя пахло? Что стояло на столе? Какие книги были на полке? Скрипела ли кровать?». Мы хотели знать все. Мы слушали, и каждый из нас переживал в себе эту историю снова и снова. Нам казалось, что именно то, что Саша получил от жизни, может быть приделом мечтаний. И мы мечтали…

Потом мы разбредались каждый по своим темным уголкам и разговаривали с ночными огнями, которые некогда посвятили своим любимым. Я придумал этот ритуал и поэтому обладал правом первого посвящения. Я отдал своей Насте луну, для девушек же моих друзей остались только звезды. Мы читали нашим небесным символам стихи, признавались в любви, исповедовались во «грехах». Говорили все то, что стеснялись сказать людям. Один лишь Саша по-прежнему сидел у костра и, делая затяжку за затяжкой, странно улыбался.

После всего Равшан обмазывал сосновой смолой толстую ветку и поджигал ее. Мы по пионерски тушили костер и в свете факела брели через сугробы к тропе. В лесу было тихо, и только смола приятно потрескивала, придавая нашему шествию некую романтичную таинственность. Когда факел догорал, мы молча шагали в свете звезд. Поглядывая на небо, каждый думал о своем.

Так мы и шли, держа тьму за руку до тех пор, пока далеко впереди не рождались огни города.  

Тогда волчата умирали.