16 апреля день её рождения.

http://www.liveinternet.ru/users/natulya/post5316642

Вальс-бостон

«Давай потанцуем!» - зовёт бабуля маму. Маме нет ещё 30, а бабуле нет ещё 50. Сколько мне? Ещё не школьница, ловящая всё, что взрослые делают и говорят, слушающая, разинув рот и открыв глаза, рассказы о той жизни, пытающаяся понять, что скрывается за намёками и недоговорками взрослых. Я любила эту атмосферу легкого полета настроения, иногда до куража, когда врослые, расслабившись, приоткрывали завесу лет, вспоминали, танцевали пели. Но не любила, когда это затягивалось, становилось навязчивым и тяжёлым. Пока это начало.
«Давай потанцуем?!» Лица у обеих оживали, глаза загорались, и обе женщины – молодая и старая, замерев на минуту, примериваясь и пристраиваясь, вдруг начинали выводить какой-то немыслимый, только им знакомый рисунок танца.
Что чувствовали? О чём вспоминали? Бабуля однажды оговорилась, размечтавшись, приоткрыв завесу прошлого: танцевальные вечера в офицерских клубах в Москве, где она жила перед войной.
Красивые женщины и строгие мужчины соединялись в танце, теряя связь с внешним миром, отдаваясь всецело связи другой, соединяющей музыку, ритм, движение и ощущение близости и доверия. Что будет в следующем такте? Кто ведёт, а кто ведом? Никто из них не знал.
А мама? Помнила ли она, маленькая девочка, атмосферу праздника, веселья, таинства, чего-то неуловимого, непонятного и потому утомляющего и убаюкивающего. Перед войной ей было 3 года. Утомлялась она всегда быстро.
Так и сейчас. Она очень быстро отступает, устав или почувствовав неестественность ситуации, несоответствие действительности и ощущения.
Она необыкновенна привлекательна, моя мать. Невысокая, пропорционально сложенная, всего в том нужном количестве, которое хочется взять в руки. Желающих было много. С присущим ей шармом, она брала сигарету в уголок рта и, наклонив голову набок, прищурив глаз, закуривала. Полуулыбка замирала на её лице и в огромных глазах на поллица появлялась умиротворённость. Она сама была музыка и танец, рисунок и ощущение притягательное и неповторимое. Что-то надрывное, бессильное, до безвольного было в её позе. Кто поведёт и как поведёт – так и закончится её танец. Так и не закончился, как не заканчивался ни разу, когда бабуля с присущей ей энергией приглашала её станцевать с ней вальс-бостон.
Мама не очень слушалась бабушку. Вёл отец. Третий, не участвовавший в этом танце, ревностно наблюдавший за происходящим. Любовь к матери была сильнее его. Он убегал от этой любви, он не знал, что с ней делать. Он не умел танцевать. Зато он пел и играл на гитаре. Пел для неё, зная, что она любит эти момент, она слушает его, и только его, и свекровь не сможет увести её далеко. Он ревновал её к прошлому, и лепил её по образу и подобию своему. Он учил её другому танцу, где её полуулыбка, прищур, сигарета - всё усиливалось, подчёркивалось его ритмом и его ощущениями. Единственное, что он не видел и не распознавал – надрывность, которая была настоящая, правдивая и которая прервала этот танец раньше времени.
Сколько ей было когда она ушла? 52! Больная, располневшая, но по-прежнему интересная, с тем же прищуром глаз и сигаретой в углу рта.
Сколько было отцу, когда его не стало? 62! Эти 10 лет он продолжал повторять, что мать была его единственной любовью. Он был одинок эти 10 лет, рядом жила чужая, незнакомая женщина, давшая приют и заботу, но не больше того.
Закончился танец. Затихли песни. И его песни, и бабулины. У каждого своя.

«Ты помнишь?» - спрашивала бабуля маму, и они запевали:
« Мой миленький дружок,
Любезный пастушок!
О чём я так мечтаю
И в слух сказать желаю:
Ах, не пришёл плясать!
Ах, не пришёл....»
«Танцуть»,- смеётся мама. «Кто так говорил?» И они начинают вспоминать Киев, куда после войны попыталась вернутся бабушка, оставшись без мужа, пропавшего без вести, без старшего брата, бывшего балагуром, кумиром и опорой семьи, а теперь отсиживающем срок в Джезказганских лагерях за неосторожный анекдот. Киев, где погибли две её сестры – одна под бомбёжкой, а другая в Бабьем Яру. Киев, где хотелось продолжить жизнь, как прежде, или начать с начала, но как? Ни то ни другое не удалось. Для продолжения не хватало хорошего вступления. Для начала не доставало нужного аккорда. Кто дирижёр? А кто первая скрипка? Кто аккомпаниатор? А кто ведёт? Всё перепуталось. Бабуля вспоминала Несколько фамилий, создающих музыку и ритм того времени..
Дормидонт Михайлов – известный в России бас. И его брат. Как? Почему? С какой стати? Но эти люди пытаются помочь ей, одинокой женщине, вдове офицера, пропавшего без вести, еврейке устроится в холодном, равнодушном, больном, не связывающем прошлого и настоящего городе. И ария не удаётся. Песнь не звучит! Танец не складывается. Бабуля и мама покидают Киев и возвращаются в Тьму - Таракань под названием Джезказган, где всё равно откуда ты и кто! Остаются только воспоминания:
«Мой миленький дружок…!»
«Давай потанцуем….!»
Не сложившаяся песнь! Не вырисовавшийся танец!
А отец? В этой истории у него свой путь и своя песня.
Похожий на Марка Бернеса, подражающий его героям, стиляга с добрым сердцем и открытой душой.
Он играл и пел свою мелодию:
«В гавань заходили корабли-
Большие корабли из океана.
В таверне бушевали моряки.
И пили за здоровье атамана.
В таверне шум и гам и суета,
Пирата любовались танцем Мэри…!»
Как всё перепутано: танец, музыка, песня и жизнь!!!
И этот надрыв с сигаретой в уголке рта, как жизнь, загнанная в тупик. Неоконченная песня, не сложившийся танец! Всё в прошлом! Моя боль! Моя любовь! Моё родное, размытое временем и раздавленное историей прошлое. Где оно, и где я!! Как далеки и как близки!
Как музыка! Как песня! Как Танец!
«Давай потанцуем!» «Мой миленький дружок!» - всё, что мне осталось от прошлого.
С тем надрывом и тоской, не сложившейся жизни, надломившейся, и исчезнувшей, оставшейся только в моих воспоминаниях.
Мои родные! Мои любимые!
Я - другая, ощущая себя вполне, осознающая все тонкости ощущений жизни, живущая в мире с самой собой. – Принимаю вас! Понимаю вас! Наследую вас. Улучшаю вас! Продолжаю вас! Помню вас! Люблю вас!!
Да продлится жизнь ваша во мне и в моих детях!! С той силой, не хватившей вам и проявившейся во мне, не известно откуда!
Люблю вас и болею вами!
Живу во имя… и, не смотря на …!
Дай мне Бог силы!

[551x363]