Рекламное объявление «работа в офисе» в 90-е означало почти что «жизнь в раю». Сейчас, когда «в офисах» работают миллионы, оказалось, что труд в них может быть организован по-разному и что мечта если не о творческой, то хотя бы о достойной (осмысленной и производительной) работе может обернуться рутиной, бессмыслицей и корпоративным рабством. И это уже отражается не только на успешности страны, но вообще на нашем будущем — и личном, и общественном. Чтобы разобраться в сути этой проблемы, мы решили начать с эксперимента: наш корреспондент на время устроилась секретаршей в большой офис

[показать]

Сейчас, когда я пишу эти строки, я как будто пытаюсь вспомнить свой сон: как будто я работаю секретарем — хожу в пиджаке, стою в утренних пробках, обедаю в офисной столовой. Только в самые сложные моменты я, как в осознанном сновидении, могу сказать себе: «Стоп. Это же все не по-настоящему!»

Собеседование

 Скажите, Юля, как вас лучше хвалить? Вы бы предпочли прибавку к зарплате или слова благодарности?

— А и то и другое нельзя?

Я сижу на четвертом этаже стеклянного параллелепипеда, который, как мираж, возвышается посреди замусоренной промзоны, вдали от мет­ро и человеческого жилья. С улицы к зеркалам нелепо припаян белый античный портик. Я устраиваюсь на работу.

Когда десять лет назад я действительно пыталась стать секретаршей, собеседование со мной обычно проводили мужчины и сразу же ненавязчиво начинали выяснять, готова ли я с ними спать. На этом, собственно, все и заканчивалось. С тех пор я никогда не устраивалась на работу в настоящий офис. Оказывается, за это время все изменилось: в любой приличной фирме есть кадровая служба, интервьюеры — все сплошь женщины, проницательные, придирчивые и хорошо обученные. Они задают странные, нелепые вопросы: «Любите ли вы готовить?», «Как бы вы потратили миллион?» Вопросы вроде дурацкие, но это работает.

— Фотоаппарат? А потом? В большое путешествие? А потом-то что?

В этот офис меня не взяли. Надо было не выпендриваться и отвечать как положено. Беда в том, что я привыкла «продавать» себя как штучный товар, а хорошая секретарша — изделие серийное.

Мой сон совершает прыжок, и вот я уже в другом месте — в консультационном объединении «ПУМА», где женщин-психологов уже человек 10, целый большой отдел. К ним, в кадровую службу, стоят очереди из соискателей, все шелестят анкетами. Я тоже прохожу тестирование, на автомате ставлю галочки рядом с утверждениями вроде «Я иногда бываю раздражительным», «Друзья говорят обо мне как об отзывчивом человеке» и даже «Клиент всегда прав». Потом мне дают тест по русскому языку и тест на знание компьютера: «Вирус — это программа, бактерия или специальное устройство?»

Я почти уверена, что меня не возьмут: для секретаря слишком плохой почерк и заполнено все неаккуратно. Но почему-то на следующий день мне перезванивают и приглашают на собеседование с руководителем. Руководитель — это бизнесвумен по имени Людмила. У нее напряженная механическая походка, волосы собраны в узел, взгляд нервно прыгает по стенам и по потолку. «У нас все построено на принципах технологии и оптимизации», — говорит она срывающимся голосом. Такое ощущение, что разговор со мной ей крайне неприятен, но она стоически улыбается, как будто говорит: «Да, я понимаю, человек должен улыбаться в любой ситуации».

Моя легенда: после института сидела с детьми, никогда нигде не работала, надо с чего-то начинать.

— А вы собираетесь брать больничный, если дети заболеют?

— Не дай бог!

Я опять почти уверена в провале, но на следующий день мне опять перезванивают: теперь у меня собеседование с директором. Оно, судя по всему, уже чисто формальное. Директор спрашивает, почему я выбрала именно эту компанию. «Потому что она большая». Ответ его вполне устраивает. И меня берут на работу с трехмесячным испытательным сроком. Я заполняю еще множество бумаг. В частности, по желанию я могу официально отказаться от своего «права на курение» — тогда компания частично компенсирует мне расходы на фитнес-клубы. «Если курите, не подписывайте, — советует девушка-кадровик. — У нас здесь такой принцип — “Честность”, за нарушение увольняют». Мне это нравится, и я честно не подписываю. С понедельника я выхожу на работу.

Среда обитания

Главное — сбежать из дома раньше, чем проснутся дети. Иначе неизбежно опоздаешь: у детей всегда найдутся какие-нибудь хитрые и наивные поводы меня задержать — налей сок, выключи свет, включи воду или просто «посиди со мной». Все это может сделать и няня, но обращаются они все равно ко мне. И я тайком удираю из дома и иду к остановке, удивляясь, почему люди на меня не оглядываются, ведь я с такой ловкостью передвигаюсь по гололеду на каблуках.

И вот я — секретарь. Мой офис находится на шестом этаже большой брежневской стекляшки, из окон открывается бесконечный индустриальный пейзаж. При входе в компанию я должна приложить к датчику электронный пропуск для учета рабочего времени — опоздания будут вычитаться из зарплаты. Кто за месяц ни разу не опоздает, имеет право на поощрительный четырехчасовой отгул. Я иду в свой отдел. В центре офиса стоит большой стол для игры в пинг-понг, рядом с ним стеллаж с золотыми кубками и вымпелами. Комната, в которой я работаю, встроена в «полуэтаж», поэтому в ней очень низкие потолки. Окна — от уровня стола и до пола, сквозь жалюзи льется полосатый дневной свет. Этажерки с документами увиты светло-зеленым комнатным плющом. На стене висит стенд с плакатом «Соревнование отдела» и какими-то сложными графиками.

В дальнем углу у окна сидит Людмила. Спиной к ней — рядовые сотрудники, у них позиция «открытая»: видно, что они делают в компьютерах. У более продвинутых клерков позиция «закрытая», у меня тоже: я, как секретарь, не могу сидеть спиной ко входу. Как я потом выяснила, столы расставлены не просто так, а по правилам «офисного фэн-шуя». Из соседней комнаты регулярно доносятся звуки, похожие на шум прибоя: «А, это они хлопают. У нас тут все время хлопают».

Координатор Татьяна объясняет мне, что к чему. Мое рабочее место — стол, на котором лежат две ведомости, зеленая и красная: приема и передачи документов. Документы бывают такие: акт сдачи-приемки, акт сверки, договор, счет, счет-фактура, накладная и письмо — кажется, все. Мне приносят документ, я заношу его шести­значный номер в красную ведомость, несу в некий ОИС, там его заносят во вторую ведомость, отдают нужному сотруднику на подпись, заносят в третью ведомость и приносят обратно мне, а я записываю его в зеленую ведомость. После чего сотрудник моего отдела кладет документ в специальную ячейку и оттуда он уходит к клиенту. Вот и вся работа. Документов обычно бывает штук 30 в день. Работа несложная, даже приятная: когда бумажек сразу много, я с удовольствием их классифицирую, надписываю и направляю нужным сотрудникам. Все это не срочно: одна бумага должна пройти все инстанции, как правило, за неделю.

Мы с Татьяной заказываем для меня на складе карандаши, стикеры, ножницы, дырокол. Потом неторопливо идем за ними. Татьяна спокойная, умная и женственная — никогда не торопится и все успевает. У нее плавная красивая походка, она всегда готова помочь, объяснить. Такой в идеале должна стать и я. Татьяна работает в «ПУМЕ» уже полтора года: «Мне нравится. Здесь все стабильно, все по-белому. Я раньше работала администратором в игровых автоматах, там отношение было другое. Там, например, нельзя было сесть, если в зале хоть один клиент — нужно было стоять или ходить».

Наша компания продает некий продукт, который нельзя ни потрогать, ни понюхать, ни съесть, хотя вещь это довольно важная. Отчасти это информация, отчасти услуга. Для краткости назовем этот продукт Добром. Производит Добро другая компания, а покупают его в первую очередь организации — от небольших магазинов и детских садов до крупных корпораций. Частные лица вроде меня нуждаются в нем крайне редко. Добро нужно привозить клиентам раз в неделю. Я работаю в ОСД — отделе сопровождения Добра. В отделе около 100 сотрудников, но большинство из них редко бывают в офисе: они ездят по городу, развозят Добро по клиентам и называются «специалистами». В среднем им надо объехать порядка 15 точек в день. С начальниками они общаются с помощью SMS — у них есть специальная таблица кодов.

Специалистами управляют бригадиры, бригадирами — менеджеры, а ими, в свою очередь, руководитель отдела. Начальники к подчиненным обращаются на «ты», а те к ним — на «вы». Над руководителями стоят только директора, их двое — тактический и стратегический. Один в основном подписывает договора, другой сочиняет корпоративные правила. Второй директор, Даниил Воронцов, судя по всему, большой интеллектуал — выпускник Физтеха. На сайте компании написано, что он любит Джармуша, Гессе и «Над кукушкиным гнездом».

Татьяна проводит меня по компании, показывает огромные отделы продаж, в которых, как черные шахматные фигуры, сидят в своих огороженных клеточках менеджеры в костюмах. Их задача — находить новых клиентов среди тех, кто еще ничего не знает про Добро. Еще есть специальное подразделение, где сотрудник звонит в разные организации и, представляясь человеком из налоговой инспекции или составителем делового справочника, выясняет, есть ли у этой фирмы Добро. А вот ОИС — отдел информационного сопровождения. Здесь, во-первых, следят за тем, чтобы клиент не отказался от еженедельных поставок, и, во-вторых, стремятся продать ему новые виды Добра, которых очень много.

Пока мне оборудуют рабочее место, я начинаю читать рекомендованную директором книгу Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом». Заметив это, начальница тут же снабжает меня методичками по Добру и путеводителем по компании. Оказывается, чтобы пройти испытательный срок, мне нужно будет сдать тест на знание корпоративной этики и принципов «ПУМЫ». Принципов этих пять: «Будь честным!», «Держи слово!», «Создавай ценности!», «Помогай другим!», «Учись!». У компании есть гимн, в котором все пять принципов излагаются в стихах: «“ПУМА” — это мы, стремящиеся к цели/ Единой и достойной, на благо всей страны./ Нас много, все мы разные, но только в каждом деле/ Для нас пять главных принципов особенно важны:/ Нам честность и открытость — надежная основа,/ Доверием в работе привыкли дорожить./ И если ты, дружище, даешь и держишь слово, / То, значит, вместе с нами ты! Пусть трудно, но держись!/ И нам давно понятно, в цене не только опыт,/ И не объем работы, не вес трудозатрат./ Важнее быть полезным, по совести работать,/ Чтоб создавались ценности, был виден результат!» Гимн, как мне объяснили, поют два раз в год, во время больших корпоративных праздников. Также я узнаю, что двери директората в буквальном смысле всегда открыты и что «семейные пары в “ПУМЕ” не работают, увы».

Семью я здесь заводить не собираюсь, а в целом все, что написано в методичке, мне, скорее, нравится — похоже, человек, который все это писал, был искренним. Смущает только, что этого всего слишком много: указы, распоряжения, разъяснения, табель о рангах (руководитель — бриллиантик, директор — два бриллиантика, основатель — три бриллиантика, эксперт — одна ветвь, ведущий эксперт — две ветви), сколько минут в день тратится на курение, как это соотносится с обеденным перерывом… Рассуждение о природе пяти принципов… Миссия: «Мы способствуем развитию России, помогая нашему клиенту быстрее принимать верные решения»… Такое ощущение, что автор текста никак не может остановиться, снова и снова стремясь донести до своих подчиненных что-то очень для него важное.

«Анапа. Анкара. Аляска… Это город или нет?» К вечеру работы становится меньше, бригадиры в ожидании отчетов играют «в города». Кто-то креативно нарисовал в компьютере силуэт бизнес-леди на каблуках и с портфелем, остальные обсуждают достоинства ее бюста. «Пойдем играть», — говорит сотрудник-девушка сотруднику-юноше. «В теннис?» — радостно интересуюсь я. «Не-е-е-е-т, что ты, у нас деловая игра…»

Я все жду, когда мне поставят телефон и компьютер. Я уже прочитала все про компанию и про Добро и шляюсь без дела по офису. За теннисным столом сидят женщины-уборщицы и ставят печати на каких-то брошюрах. Я фотографирую их мобильником. В коридоре вдоль стены под стендом «Ударники капиталистического труда» стоят икеевские столы высотой где-то по пояс, на столах — компьютеры, за которыми молодые сотрудницы, переминаясь на каблуках, смотрят какие-то сайты. Я их тоже фотографирую. «Что это?» — спрашиваю. «Это доступ в интернет. А вы что тут делаете? Работаете в ОСД? Ну вот и работайте». Я пытаюсь зайти в свою почту, получается плохо и медленно — компьютеры старые, все виснет, к тому же неуютно: это самое проходное место, все видят, что ты делаешь. Теперь придется привыкать, что в интернете не «сидят», а «стоят».

Вдруг откуда-то раздается пронзительный звонок, как в школе. «Внимание. Блокирование. Двери. Внимание. Блокирование. Двери.» — произносит автоматический мужчина из репродуктора. Это значит, что рабочая смена заканчивается.

Мне наконец сделали компьютер, но до конца рабочего дня осталось всего пятнадцать минут. Я попросила Людмилу отложить изучение системы на завтра и ушла домой, где дети набросились на меня, как фантомы Соляриса, не способные ни секунды провести отдельно от своих создателей.

Деловые игры

Прежде чем окончательно приступить к работе, я должна пройти двухдневный тренинг вместе с другими новыми сотрудниками отдела. Я прихожу на занятия для новобранцев и сразу чувствую себя белой вороной: девять парней и я. Впрочем, это дает мне возможность вести себя свободно, не опасаясь разоблачения.

Занятия ведет штатный психолог Федя — маленький коренастый мужичок в джинсах, с круглыми хомячьими щеками. Федя остроумен и блещет профессионализмом: «Я вам честно скажу: “ПУМА” — это бест», — говорит он. Парни — застенчивые, наивные и амбициозные. Они, как и я, впервые работают в большой компании и очень этому рады. Почти все они из Подмосковья и ищут квартиру. Зарплата у них на первых порах будет как у меня — 13 тысяч. Занятия начинаются с того, что все делятся на две команды, каждая из которых должна за 10 минут построить башню из бумаги высотой не меньше 180 сантимет­ров. Ребята весело бросаются в бой. «Быстрее! Быстрее! — кричит начинающий специалист. — Надо сделать выше, чем у них!» Я смеюсь: никто ведь не говорил, что башня должна быть выше. «А что? — говорит Федя. — Конкуренция — это естественно, это главный принцип природы». Я смотрю на две бумажные башни и понимаю, что Федя и Фрейд действительно знают о жизни что-то главное.

— Что самое главное? Командный дух? Правильно! Четкий план? Правильно! — Федя пишет на доске. Он вообще все пишет на доске — вплоть до того, что с клиентом надо здороваться. Начинаются занятия по специальности. Мы играем в сопровождение Добра. Мы — специалисты, Федя — обобщенный условный клиент, которого почему-то всегда зовут Инна Львовна. Федя очень смешно и убедительно изображает эту Инну Львовну — недалекую совковую тетку, которая не очень интересуется Добром, но при правильном нашем поведении способна привыкнуть и полюбить его.

— Здравствуйте, Инна Львовна, — повторяем мы хором. — Я из компании «ПУМА»! Я буду приходить к вам раз в неделю… Инна Львовна, вы можете ознакомиться с журналом «Время Добра». Это журнал, который издает наша компания, в нем вы найдете обзор Добра за последнюю неделю и интересные статьи.

— Отлично, а теперь то же самое, только добавьте: «Вот моя визитка».

— Здравствуйте, Инна Львовна. Я из компании «ПУМА». Я буду приходить… черт, забыл про визитку… — верзила Эдуард путается, краснеет, как школьник, и начинает все сначала.

Все фразы мы должны выучить наизусть. Сцена приветствия проигрывается десятки раз. Мы выходим за дверь, стучимся и повторяем все снова. «Задолбал он уже», — жалуются парни в коридоре. Я пытаюсь как-то разнообразить сценарий, говорю: «Вот, почитайте наш журнал…» Федя меня тут же останавливает: «По тексту, пожалуйста». (Стоп! Это же все не по-настоящему!) Затем точно так же разучиваются варианты наших действий в случаях, если Инна Львовна ведет себя неадекватно: мы знаем, что говорить, если у нее нет времени, если она недовольна Добром или у нее возник вопрос, на который могут ответить только в «ПУМЕ». «Понимаю, Инна Львовна, вопрос серьезный. На него могут ответить специалисты нашей горячей линии. У вас выход в город через девятку? Давайте я наберу». Задача в том, чтобы Инна Львовна привыкла к «ПУМЕ» и научилась звонить туда как можно чаще. У Феди по­лучается естественно, у нас не очень.

Нельзя произносить никакие негативные слова, например «долго», «медленно», «дорого», нельзя задавать такие вопросы, на которые можно ответить «нет». Федя учит нас улыбаться, не говорить на ходу (оказывается, это очень важно) и настоятельно требует, чтобы мы все имели в кармане что-то «освежающее дыхание».

Мы разбиваемся на пары, теперь я — Инна Львовна. Мне достается грустный сорокалетний еврей, который сильно выделяется в этой компании. Он уже давно работает в «ПУМЕ» и пришел на тренинг, чтобы «освежить свои знания». Он очень старается, подробно рассказывает мне про Добро — как будто на самом деле говорит с клиентом.

— Что-то у тебя вид уж больно жалобный, заискивающий, — замечаю я.

— Это моя маска, — гордо отвечает он.

Параллельно мы, оказывается, разведчики — в офисе клиента нам нужно понять, в какой мере здесь может присутствовать продукция главной конкурирующей компании (назовем ее условно Злом). Если мы видим на столе визитку, шариковую ручку или календарь с символикой Зла, мы должны в тот же день сообщить об этом руководителю. Война между Добром и Злом легендарна — говорят, в девяностые годы, когда Добро отделилось от Зла, доходило чуть ли не до рукоприкладства. Сейчас все цивильно, но до сих пор за фразу «Добро и Зло — это одно и то же» могут оштрафовать всю компанию. А я ее, кажется, нечаянно сказала…

Тем, кто поймает в «ПУМЕ» шпиона Зла или других конкурентов, полагается премия. «Вы можете сделать это из идейных соображений, но при вашем желании это будет вознаграждено премией от 1 до 12 (годовой заработок!) ваших окладов, в зависимости от объема и ценности информации. Мы свято соблюдаем принципы в отношении наших сотрудников, клиентов и поставщиков (мы с ними не воюем). С конкурентами ситуация иная, мы с ними находимся в состоянии маркетинговой войны. А на войне — как на войне…» — объясняет директор Воронцов.

В перерыве между тренингами я захожу в свой отдел. За столом начальницы спиной ко мне сидит Федя. Я слышу, как он говорит: «Я не знаю насчет секретаря…» Людмила прерывает его: «А вот и сама Юля…» Федя уходит, Людмила смотрит на меня колючими невидящими глазами: «Скажи, зачем ты вчера фотографировала наших сотрудников мобильным телефоном? Уже несколько человек выразили свое недоумение… Кроме того, в первый день работы ты ушла на пятнадцать минут раньше. Это второе. А как можно заниматься чтением ХУДОЖЕСТВЕННОЙ литературы в офисе, я вообще не понимаю. Я знаю, ты много лет сидела дома, но теперь ты пришла работать в компанию. Запомни: не работа для тебя, а ты для работы». Ее металлический голос затрагивает во мне какие-то очень глубокие детские комплексы, я сбивчиво извиняюсь и обещаю впредь ничего такого не делать. Она смягчается, окидывает меня придирчивым материнским взглядом: «И с прической сделай что-нибудь. А то у тебя такой вид, будто только с постели встала».

Кризис

Распишитесь, Инна Львовна, — я неуклюже пытаюсь шутить с менеджером, который принимал у меня экзамен по сопровождению.

— Не надо меня называть Инна Львовна. Это там я Инна Львовна, а здесь нет.

К концу первой недели я уже вполне освоилась со своей работой. Справляюсь я вроде неплохо, кажется, ничего принципиально нового в ближайшие дни не предвидится. Я прошу у Людмилы разрешения поездить с кем-нибудь из специалистов по клиентам, может быть, мне можно будет иногда кого-то заменять. Она неохотно обещает подумать, но на следующий день отказывает: «Сейчас не время. Для твоей работы это не нужно. Ты привязана к офису длинной цепью».

Коллеги приняли меня как нечто само собой разумеющееся. Никто не задает мне никаких вопросов, на мои попытки общаться отвечают односложно. Я приношу им документы, они не глядя подписывают. Я уже знаю всех в лицо и по фамилиям, но никак не могу выбрать, кому симпатизировать, потому что проявляют себя все одинаково. За пределами компании они, наверное, совсем разные люди, это видно. Необъятная Шишкина, бывший директор турфирмы, скорее всего, совсем не похожа на подтянутую смуглую Волжскую — но проверить это никак невозможно. Мне остается только гадать. Кажется, с одним только человеком я почувствовала сближение — или, может, выдумала. Это скромный пятидесятилетний менеджер в дальнем углу, грустной улыбкой напоминающий Акакия Акакиевича. Он несколько минут доброжелательно объяснял мне, как лучше заполнять формуляр. Я хотела бы поговорить с ним, но не удается: он не курит и уходит с работы всегда ровно в шесть, а мне надо сидеть до семи.

Приходится сидеть за компьютером и читать корпоративный юмор и творчество сотрудников — эта опция мне доступна, как и рабочая электронная почта. Среди анекдотов про блондинок, дифирамбов компании, футбольных кричалок («На свете нет еще пока/ Мужчины лучше ПУМовца») я неожиданно нахожу чье-то трогательное стихотворение: «Осень приходит, пасмурно стало,/ Что-то уходит, кого-то не стало,/ Жизнь замирает, становится тише,/ Солнышко в небе спускается ниже./ Люди с работы и на работу,/ Все надоело, скорей бы суббота,/ Ну, а за этим опять понедельник,/ Люди кричат: За работу, бездельник!/ Место найти бы, где люди, веселье,/ Может, вернется ко мне настроенье,/ Жизнь станет лучше, чудесней и краше,/ Можно в кино, но опять не на наше…» Автор — аноним.

По нескольку раз в день в нашем офисе кого-то ругают. В основном менеджеры ругают специалистов: «По правилам нашей компании ты не можешь, находясь у клиента, делать звонки со своего телефона по своим вопросам!» «Ты не доехал до клиента, а мне за это отвечать!» Потом Людмила ругает менеджеров, например за то, что они забыли, что 25 февраля — выходной: «Не вы будете отвечать, я буду отвечать!» Обвиняемые действительно никогда ничего не отвечают и уходят к своим рабочим местам с грустными лицами.

[показать]

В середине дня один из менеджеров просит внимания. Его лицо серьезно и озабоченно: «На прошлой неделе, пока я был на больничном, — мрачно объявляет он, — у одного из наших сотрудников был день рождения. Поздравляю, Дима!» «По-здра-вля-ем!» — хором скандируют сотрудники и тут же расходятся по своим местам.

Вообще у нас в офисе все время кого-то хвалят и поздравляют. Теперь я поняла, почему регулярно доносятся аплодисменты. «На этой неделе лидером сопровождения была бригада Мокрухиной. Поздравляем!» «Большие успехи на этой неделе сделал специалист Малышев. Поздравляем!» Малышеву вручают телефонную карточку «Билайн» стоимостью 250 рублей. Критерий качественной работы — некое число КПД, которое высчитывается, исходя из количества клиентов, доли срыва договоренностей и множества других факторов. Показатели КПД по бригадам еженедельно вывешиваются на всеобщее обозрение. В зависимости от КПД назначаются лучшие бригадиры, лучшие менеджеры и лучший отдел. Где-то я это недавно видела… А, вот: «Все в отделении гордятся тем, как сотрудничают больные. У нас есть медная табличка, прибитая к кленовой  дощечке: “Поздравляем отделение, обходящееся наименьшим количеством персонала”. Это приз за сотрудничество. Он висит на стене над вахтенным журналом точно посредине между хрониками и острыми».

А я — секретарь, меня не с кем сравнивать, так что меня только ругают. Как-то я два дня подряд опоздала на 20 минут. «Ты начинаешь свою работу с систематических опоз­даний. Это НЕ-НОР-МАЛЬ-НО. Это ставит под сомнение прохождение тобой испытательного срока. Запомни: не работа для тебя, а ты для работы», — говорит Людмила.

Я расстроенно ухожу курить на лестницу.

— Не обращай внимания, — утешает меня коллега Витя, которого я, к своему стыду, все время путаю с коллегой Денисом, хотя они совсем не похожи. — Это дело привычки. Всех ругают. Мой метод такой: выслушал, покивал — и забыл.

— Так нельзя, премии лишат, — говорит другой парень.

— Ну и хрен бы с ней.

— Менеджера тоже лишат премии.

— А тебе-то что? — спрашиваю я.

— А как же, плохие отношения с менеджером — это значит, не можешь отпроситься, поменяться с кем-нибудь. Тут все повязаны.

— Давайте объявим забастовку, — шутит парень. — Придем в офис и откажемся работать, будем тут сидеть с плакатами.

— Ага, чтоб нас всех уволили и за три дня набрали новых? Спасибо.

— Говорят, из ОИСа пол-отдела уходит. У них такая система — если клиент «соскочил», им это в минус. Нет, свои 20 тысяч по-любому получишь, но премии не будет, пока ты этот минус не восполнишь продажами. А продажа — это везение, редко кому удается. Вот и сидят, вкалывают за 20 тысяч. Если случайно ушел в минус — так всегда и будет. А откуда он знает, почему клиент перестал покупать Добро? Может, оно ему и не нужно вовсе.

Ага, теперь я, кажется, понимаю, почему тут такая огромная кадровая служба. Никто долго не выдерживает?

Каждый раз часам к 4–5 вечера на меня обрушивается невыносимая усталость. Номера договоров плывут перед глазами, анекдоты в компьютере не смешат. Я начинаю поминутно смотреть на часы в ожидании конца смены. Коллеги в свободное время продолжают обсуждать бюст нарисованной на прошлой неделе компьютерной женщины. Мне очень хочется двигаться. «Никто не хочет быстро сыграть со мной в пинг-понг?» — спрашиваю я. Все молчат, только Витя вежливо поясняет: «Разрешается только после 19.00».

Чтобы хоть как-то сменить обстановку, я быстро справляюсь с очередной порцией бумажек и иду в общую комнату отдыха, где есть чай и черный кожаный диван. Пока чай заваривается, я сижу на диване. А что если закрыть глаза? Я думаю о Людмиле: интересно, есть ли у нее семья? Собака? Слушает ли она музыку? Клерки за соседними столами болтают о смысле жизни, их разговор сливается в ровный гул. Это шум поезда. А я как будто проводник, моя работа — из шестизначных номеров договоров выбрать счастливые, где первые и последние цифры дают одинаковую сумму. Эти номера надо вывесить на доску почета и наградить премией. Я медленно пробираюсь через длинный плацкартный вагон и собираю билеты у менеджеров. Проплывают лица Шишкиной, Волжской, Мокрухиной, и во сне мне приходит в голову, что их тоже надо пронумеровать, чтобы не записывать каждый раз фамилии, так будет быстрее и проще — оптимизация. Куда мы едем? «Наша цель — быть лидером в продажах и обслуживании, постоянно повышая качество наших услуг клиенту», — отвечает начальник поезда. Вдруг я вижу, что потеряла ботинки, и иду их искать. Я заглядываю в разные отделы — ОП1, ОП2, ОИС1, ОИС2, ОРПК, ОПД, ОПС, ОКО, ОРП, ОПХ, ИТО, ОА — и никак не могу их найти, так и хожу с голыми ногами. Стучат колеса, в такт колесам, стуча каблуками, мимо меня проходит старшая сестра, и я понимаю, что это Людмила: «Подойди ко мне» , — говорит она и удаляется. Санитары в комнате отдыха переходят на шепот, и я сквозь сон думаю: хорошие все-таки люди, не хотят меня будить.

— Юля!

Передо мной стоит Татьяна, координатор. Она в отчаянии.

— Зачем ты это сделала? Зачем ты вообще сюда пришла? Зачем села на диван?

— Сколько прошло времени? — судя по часам, мой сон длился минут двадцать.

— Не знаю. Когда Людмила узнает, хорошо не будет.

Расплата

Стоп! Это не по-настоящему! На следующий день я пытаюсь стряхнуть с себя безволие, одеваюсь красиво, прихожу рано, угощаю всех апельсинами, улыбаюсь, говорю, что сегодня Апельсинов день, все смеются.

— Подойди ко мне.

В обед Людмила меня увольняет.

— Ты и раньше вызывала нарекания. Но то, что произошло вчера, НЕПРЕДСТАВИМО!

— А как вы об этом узнали?

— В комнату отдыха вошел руководитель другого отдела. Он сообщил об ЭТОМ в кадровую службу и даже сфотографировал ЭТО на мобильный телефон, — гордо отвечает Людмила.

Прежде чем получить расчет, я захожу поговорить с директором Воронцовым — тем самым автором внутренней идеологии компании, который любит Кизи. У меня к нему накопилось много вопросов: «Как это? Зачем? К чему все эти гимны, КПД, значки с бриллиантиками? Почему он, умный и образованный человек, выбрал для себя такой стиль и путь?»

Встретиться с ним очень легко. Любой сотрудник может назначить ему встречу через Outlook. Воронцов оказывается не циником, как я думала. Он очень хороший человек — честный, умный, слегка застенчивый, но действительно открытый к общению. «Как раз когда у сотрудников не возникает ко мне ни вопросов, ни возражений — это тревожный симптом». Он турист-байдарочник, опыт руководства получил в институтских горных походах: «Когда всем нужно преодолеть препятствие, у каждого своя ответственность и общая цель». У него в жизни было всего две должности — научный сотрудник и директор компании («В девяностые годы государство перестало финансировать науку, а у меня были жена и маленький ребенок»). Да, он читал «Над кукушкиным гнездом» десять лет назад, для него это действительно важная книга. Если не нравится, говорит он, из «ПУМЫ» можно уйти, это ведь не принудительное лечение, как у Кизи. «Там ведь только два или три человека лечатся добровольно…» Я достаю книжку и цитирую:

«Вообще-то у нас в отделении совсем немного народу лечится принудительно. Только Сканлон и… Кажется, кое-кто из хроников. И ты. Да и в больнице таких немного. Совсем немного…

— Скажите, зачем? Вы жалуетесь, вы целыми днями ноете, как вам здесь противно, как вам противна сестра и все ее пакостные штуки, и оказывается, вас тут никто не держит. Кое-кого из тех стариков я еще могу понять. Они ненормальные. Но вы-то — конечно, таких не на каждом шагу встречаешь, но какие же вы ненормальные?»

Да, он многое забыл, но, в конце концов, это не главное, а главное — что «свобода должна быть внутри». Компания получилась у него естественным образом, как биологическая структура. Он ничего не планировал заранее. Сначала в фирме было три человека, потом 10, потом 50, теперь 700. Да, он читал американские учебники, что-то из них прижилось, что-то не прижилось. Пробовал ли он делать совсем по-другому? Конечно, пробовал. Терпел убытки. Например, одно время был свободный график посещения для всех сотрудников. Люди находили вторую работу, пытались совмещать, теряли интерес к «ПУМЕ», уходили.

[показать]

Вообще, за время руководства компанией он узнал для себя много нового. «Например, я с удивлением обнаружил, что многие люди любят монотонную работу. И таких людей большинство, представляешь? Они чувствуют себя увереннее там, где они компетентны. Оказываясь перед новыми задачами на незнакомой территории, они испытывают страх и дискомфорт». Зачем КПД и соревнования? «Люди не хотят быть равными. Многие готовы сделать что угодно, лишь бы выделиться из коллектива, быть лучшим, хотя бы из пяти-шести. И это оказалось таким мощным мотивационным стимулом, что даже никаких денег не нужно».

Что касается моего увольнения и доноса: «Пусть это останется на совести того человека. Сам бы я так никогда не сделал. Я не поощряю доносительства».

А зачем вся эта корпоративная дребедень? Зачем внушать клерку, который подписывает договора, что он делает это не ради самого себя, а с глубоким смыслом? Ну, продаем Добро, получаем деньги — разве этого недостаточно? Или никто ко всей этой идеологии серьезно не относится?

— Я не вижу никакой натяжки и нечестности ни в цели, ни в миссии, — отвечает Воронцов. — «ПУМА» занимается важным и полезным для общества делом. Более того, «ПУМА» не посредник: объем дополнительных услуг клиенту серьезно превышает стоимость закупаемых у производителей продуктов. Что главная цель деньги — это неправда. Это все равно как если бы я сказал тебе, что твоя основная цель жизни — это здоровье. Могу еще рассказать классический пример про двух уборщиц в НИИ. Их спросили: «Вы чем занимаетесь?» Одна ответила: «Я пол мету и деньги за это получаю». А вторая: «Мы ракеты в космос запускаем». И заметь, обе правы. Это вопрос осознания. А теперь подумай, у кого работа интереснее и полнее.

Философия

Спасибо, Даниил. Мне кажется, с вашей помощью я посмотрела на все с другой стороны.

— Ну, а в обратную сторону? — интересуется Воронцов. — Как там, в отделе сопровождения?

— Ужасно, — чистосердечно признаюсь я. — Скучно, мрачно, психологическое давление, все время кого-то ругают, все очень формально.

— Непорядок, — отвечает Даниил. — Будем разбираться.

Я ухожу от него с приятным ощущением, что наконец принесла компании хоть какую-то пользу. Может, он теперь и правда начнет разбираться. Кто-то исправится, кого-то уволят, на их место придут другие, они будут работать по совести и со смыслом, компания оживет, расцветет, продаст много Добра… Черт возьми, а не настучала ли я на своих сотрудников? Из лучших побуждений, а?

Я думаю про смысл, про совесть, про свою двоюродную бабушку, которая «ракеты в космос запускала». Ради своего мужа-физика она пожертвовала всем, бросила карьеру, уехала в закрытый научный городок, где он делал бомбу, и объясняла всем окружающим, что это — из чувства долга перед родиной. Все в семье было подчинено бомбе. Потом в девяностые с тем же жаром она доказывала, что бомбу надо уничтожить. А директор их института покончил с собой. Но может быть, так рассуждают только физики? Да нет, оказывается, я тоже так рассуждаю.

Я думаю о журнале «Русский репортер», где работаю на самом деле. Сильно ли он отличается от завода, комбината Кизи и фирмы «ПУМА»? Очень сильно. Но если приглядеться, обнаружатся те же самые механизмы, только куда более гуманные и размытые. Вероятно, от этого никуда не убежишь. Но зато теперь я знаю, как даже в самом дурном сне остановиться и сказать себе: «Стоп! Это не по-настоящему!» И проснуться.

Мобилография: Юлия Вишневецкая для «РР»

Фото: Виктория Ильинская для «РР»

 

Источник: http://www.expert.ru/printissues/russian_reporter/2008/12/ofis/