эта запись о том, как мы с кью ходили на "сны родиона романовича"

плавное течение, пахнет мокрыми тополями, восемь строчек сонета бархатным голосом, между ключиц, как кисточкой, не нежно, быстро. моя мама удивительный человек, ей бывает нечего делать и тогда она берет у меня фотоаппарат и идет на улицы, фотографировать старые здания. она как-то запросто умеет заговорить с людьми: слово за слово и через пять минут она входит к ним домой. я не знаю, о чем они разговаривают, и вообще. я только недавно стала понимать, что совершенно не знаю. что это за человек. моя мама.
зимой дома я только и делала, что по разному располагалась в креслах, заворачиваясь в шали, запоем читала кизи и посматривала одним глазом в телевизоре канал mezzo, где музыка музыка музыка и ничего кроме. там по телевизору мне говорили, что этим вечером в париже скрипка с аккордеоном и мокрыми пальцами на бокалах играют, а завтрашним вечером будет передача про сальери, а ночью у нас там свинговые ритмы, и вдруг посреди ночи детский хор запевал in memoriam.
вчера вместо салюта с балкона смотрела фильм "хористы". франция, середина двадцатого века, недавно кончилась война. старый, запущенный, усталый и строгий интернат для мальчиков. жестокий, истеричный директор, солнце, жар. новый учитель музыки организовывает хор. как они поют.
очень хочется спорить с е.н. о толстом, о методе писателя и вообще.
промыла волосы маслом с морскими солями и укропом. сижу и не знаю, что делать.
в спектакле действительно сны. чудовищные, невообразимые, невероятные, правдоподобные, жуткие. постепенно сон перерастает в реальность. раскольников и соня цитируют картину "девочка на шаре". старуха-процентщица превращается в порфирия петровича. свидригайлов спрашивает: "а что, если там одни пауки?".
центр владимира высоцкого находится в тупике. в буфете там пахнет отплясанным вечером, коньяком и распустившимися почками.