(76Д)

За окнами вагона мелькал молочный в буроватых разводах кафель, иногда перемежаемый неосвещенными участками, где вместо плитки на стенах доживали свой век старая сетка-рабица и драный целлофан. Неясная тревога не давала мне покоя. Хотелось немедленно выяснить все вопросы с Хейтом, но я не знал, как начать.
Дин же, напротив, выглядел воодушевленным и умиротворенно-счастливым, даже расслабленным. В то же время Камилла по-прежнему держала на руках мою спящую сестру и, судя по выражению лица, даже молчаливое «общение» с маленьким человечком всё больше отвлекало журналистку от пережитых ужасов. Похоже, один я терзался, и не верил в окончание этого кошмара наяву. Долгое время ехали в полном безмолвии.
Наконец Дин заговорил негромко и с какой-то значительностью в голосе – обращался он ко мне, но глядел на свои руки:
- А ты всё мучаешься вопросом, почему я ношу форму команды, в которой ты играл?
- Уже нет... Меня беспокоит другое, как так вышло, и что нам теперь с этим делать?!
Дин изогнул удивленно бровь, поднимая глаза:
- Даже так?! Это очень хорошо, что не будет сантиментов в духе: «быть того не может!». Давно понял?
- Не важно, но не сразу. Так всё-таки, как это произошло? Надеюсь, ты хоть в курсе?
Я посмотрел на Камиллу, которую, как я полагал, удивит странный диалог... Странным образом оказалось, что Декстер уснула, склонив голову над Сибилл.
- Ей нечего слушать этот разговор! – серьёзно сказал Хейт, перехватывая мой взгляд.
- Хм, это тоже, я так понимаю, не случайность?
Дин не ответил, но скрестил руки на груди.
- До Брамса у нас достаточно времени, чтобы я рассказал тебе, что знаю и мы сделали одну вещь.
Я кивнул.

* * *

Заставка.
Школьный спорткомплекс. Звуков нет. В раздевалке человек семь. Харви немного в стороне от остальных открывает свой ящик, достает обувь и одежду.
Появляется Даррен. У него безучастно-отрешенное лицо.
Харви подмигивает сразу обоими глазами, здороваясь. Но Беннет, не реагируя на приветствие, резко захлопывает ящик перед товарищем по команде. Харви скептически улыбается, будто понимая, о чем пойдет речь. Даррен что-то спрашивает, глядя в сторону. Однокомандник соглашается кивком. Беннет реагирует очень эмоционально, энергично жестикулируя. Так продолжается секунд 15–20: один раздраженно что-то выспрашивает, а второй, прислонившись плечом к ящику и скрестив руки на груди, с нарочитой несерьёзностью отвечает. В конце концов, Даррен вопросительно разводит руками, а Харви выпрямляется, снисходительно глядя сверху вниз на Беннета, на его лице расползается неприятная улыбка. Он говорит что-то и фамильярно похлопывает светловолосого однокомандника по плечу.
Даррен удивленно вздергивает брови и в недоумении следит, как Харви снова пытается достать свои вещи, после чего его лицо снова принимает холодное выражение – абсолютно без эмоций – и он протягивает руку, закрыв глаза. Крупным планом кисть Даррена.
Харви пожимает плечами, достает из кармана и кладет Беннету на ладонь кулон в виде красного в чёрную точечку жучка. Тот час же кулон исчезает в кармане Даррена. Харви что-то ещё говорит, вроде успокаивающее. Беннет кивает наигранно и с размаху бьет однокомандника головой об его же ящик. Харви заваливается на пол, а Даррен собирается уйти, но школьник с разбитым носом, сидя на полу и вытираясь рукой, что-то говорит ему вслед.
Музыка стихает. Тихий отзвук перешептывающихся голосов подростков и детский смех вдали.
Беннет, было уж отвернувшийся, чтобы уйти, останавливается, поворачивается к Харви и, указав на того пальцем, с неприкрытой агрессией говорит:
- И не смей меня никогда называть Дином!

* * *

- Я «отделился» от тебя, когда ты приехал в Сайлент Хилл 9 лет назад. Мне было сложно быть человеком, изначально я вообще ничего не понимал. Это сложно объяснить, но с высоты прошедших лет я могу охарактеризовать своё «рождение» и все сопутствующие обстоятельства как фрагмент человека, отрегенерировавшийся, как какой-то тритон, с половины в целого человека.
Я угрюмо кивнул. Странно было слушать, зная, от какого человека он «отделился». Упоминание тритона окончательно привело меня в уныние. Вспомнилось, как ещё на школьных уроках биологии, я задавался вопросом, кем приходятся друг другу два тритона, образовавшиеся после разрезания пополам и последующего восстановления целого. Честно говоря, я до сих пор считаю, что учительница нас обманула, хотя и доказано, что конечности, хвосты и даже глаза у этих земноводных могут образоваться новые, а из двух половинок даже разновидных личинок этих амфибий можно срастить одно существо с полной координацией... Бр!
Тем временем Дин продолжал свой рассказ.
- Я умел ходить, сидеть, есть, у меня были задатки речи и, как потом оказалось, много приобретенных тобою навыков, только я поначалу не понимал, как этим всем пользоваться. Возможно, это б всё и осталось рудиментом в странном «человеке из ниоткуда», «выходце из ТОЙ части города», как перешептывались медсестры, думая, что я не слышу или не понимаю их слов. Но связь «Дина», как прозвали меня по корячкам маркером на предплечье,.. – произносил эту часть предложения Дин ещё более глухо и низкоголосо, чем обычно, и чуть ли не по слогам, я бы даже сказал, с определенной долей обиды и презрения, но потом он снова «выровнял» голос и продолжил в прежней тональности. – ... с Дарреном Беннетом послужила спасательным кругом для меня. И дело не во воспоминаниях, вспышками озарявшими моё сознание от раза к разу всё ярче. Нет! Дело в том, что я подчас видел мир твоими глазами. Ничего не чувствовал, но видел то же, что и ты, слушал твои разговоры. Словно какой-то невидимый пульт переключал телеканалы и я начинал видеть не свою каморку в госпитале, а твою лабораторию, офис твоей компании, твою квартиру, улицу от дома до работы и наоборот, твои командировки. Далеко не сразу я понял, что остальные люди, окружавшие меня, не способны на подобное, поэтому сначала не мог понять, почему приставленный ко мне доктор так загадочно реагирует на мои рассказы, и просит никому, кроме него, их не рассказывать. Смешно, правда?! Несколько лет так продолжалось, пока я наконец не осознал, что никакой «пульт» ничего не «щёлкает» случайным образом. Город показывал мне всё, что понадобилось мне в будущем для этой БОЛЬШОЙ ИГРЫ. Я начал задумываться, кто же я такой, но ответов не мог найти, а, порой, отказывался принимать некоторые вещи. Всё-таки я появился благодаря тебе, и поэтому пытался постичь всё рационально с логическими связями, однако я был сильно ограничен в свободе и не имел возможности проводить расследование. Доктор и медперсонал относились ко мне, как к диковинному существу. Я сам уже стал чувствовать, что стереотип о «выходце из той части города» крепнет в окружающих, и единственным моим другом был Город. Он стал со мной «говорить»... Нет-нет-нет! Не в смысле «псих слышит голоса». Голоса у Сайлент Хилла, как такового, нет. Просто меня стали интересовать многие вопросы, как упомянутые ранее, так и новые, а ответы приходили сами собой.
- Почему тогда ты так решил?
- Я узнавал историю Города и людей, так или иначе с ним связанных, иногда просто из ниоткуда! И это, конечно, можно списать на какое-то расстройство, но с обретением свободы я получил и документальные подтверждения многого. Например, будто за руку, Город провел меня по своим улицам и показал некоторые вещи, которые не смогли найти ни полиция, ни кто-либо другой. Среди них были и свидетельства злодеяний культа, и простые мелочи оброненные когда-то всеми, кто приводил диффузию в действие, вплоть до записных книжек и непонятно кем снятых видео. Пока ты ломал голову над найденными тобою деталями, я, знавший всё, что знал ты, лишь добавлял недостающую мне детальку в мозаику происходящего.
Дин замолчал, разглядывая свои руки.
- Почему Город дал тебе всё это? Ты уверен, что ты являешься моей проекцией?
- Спроси что-то попроще. Но моё мнение в этом вопросе весьма категорично – я уверен, что я – вырванная из твоей души частица. Чуть позже ты и сам поймёшь, когда я тебе расскажу ещё нечто. Хотя, признаться, был такой период, когда я посчитал себя персонифицированным воплощением Города. Тщеславие не обошло и меня. Ха-ха!
Я ухмыльнулся в ответ, скрестив руки на груди.
- Я чувствовал, как Город меняется. Приходили люди и, сами того не замечая, требовали от него нечто. Механизм, запущенный много лет назад осквернением, работал слаженно, подчас беспощадно. Никого и никогда Город не звал в капканы. Они приходили, ставили капканы, долго петляли вокруг них, и большинство, в конце концов, оказывалось в объятиях своих же скелетов из шкафов, а Город просто давал им возможность правильно расставить свои капканы, чтобы как можно красивее и логичнее прийти к последнему согласию. В то время как ты жил одержимостью сжечь этот Город... у того практически не было желания противиться. По сути он и «позвал» нас с тобою, чтобы сбросить с себя груз незаконченной когда-то истории. Девочка, которая на захотела разговаривать с тобою о своём отце, почти зачеркнула историю с диффузией. Но ключевое и определяющее слово здесь «почти». В выворотке реальности исчезли люди, и многие нити, связывавшие их с родными и близкими, не дали истории уйти на дно. Да культисты бы и не дали этого сделать. Именно поэтому существо, поселившееся в Кауфмане, ненавидело их подсознательно, пропитанное энергией долгого заточения во тьме города. Оно тоже жаждало покоя и тишины, которыми славились эти места издревле. В древности его почитали как некое божество, и выглядело оно совсем иначе. Но с тех пор, как люди перестали верить в тех или иных божеств, подпитывать их своей энергией веры и надежды, те стали меняться. Они становились ожесточенными и уродливыми, становясь похожими на тех, кого мы именуем демонами. Вот и это существо, почти потерявшее связь с телесным миром, подыскало себе сначала израненное тело доктора Кауфмана, одержимое ненавистью к культу, а потом, когда осознало, что ему тесно в такой оболочке, решило усовершенствоваться... сам видел, какой вкус у него никудышный! Не смотри на меня так, я же с казал, что о Городе я знаю больше чем кто-либо, а главное – из первых рук. Так что не стоит пенять на Город. Он не может сам сделать ничего, только выдает «конструктор» людям. Берите и стройте, что вам будет угодно... О последствиях я умолчу.
- Он захотел, чтобы его уничтожили, когда решил помочь мне?
- Не совсем. Это всё так плоско. Не разочаровывай меня такими вопросами! Первостепенно, как я понимаю, он решил в конце концов оборвать связь с пропавшими, а затем для него важно было расправиться с культом раз и навсегда... Они сильно ему досаждали, как колония паразитов на теле. Надеюсь, культ мертв... окончательно, и больше нет никаких значимых его последователей и апологетов.
- Что было дальше?
- Дальше? Я сидел взаперти год от года, мечтая выбраться на свободу. Я чувствовал, что я всем надоел в больнице, но и отпустить меня не могли. Кто же отпустит не «понятно что»?! – Хейт криво усмехнулся. – Город же показывал мне твою жизнь. Однако появлялась диффузия, и я мог уходить из своей палаты на это время. Когда диффузия затягивалась обратно начиналась целая паника, когда я оказывался где-то в другой части города. Я не хотел никого шокировать, но в альтернативных срезах бытия я не мог предвидеть, когда изменится всё обратно... Там были чужие руины сердец. Я был там только из-за своего удивительного происхождения. Я видел таких тварей и явления, которые, пожалуй, не встречались даже тебе в этот раз. Но всё же я мог двигаться, а не пялиться изнутри на опостылевшую коробку палаты. А возвращение к привычному ходу дел выставляло всё в таком свете, вроде я постоянно дематериализовался из помещения, так как на другой стороне оказывались только причастные к драмам, ну, и перманентно – я, не имеющий возможности или времени вернуться на исходную. Это, следует заметить, добавляло ненужного внимания и ореола загадочности моей персоне, имевшей и без того спорную репутацию в виду неизвестности происхождения. И вот однажды я понял, что хочу быть человеком. Настоящим! А не вот этим вот «непонятно кем». Иметь свой уголок, работу, хобби, близких... К слову, меня сильно мучило расставание с родными из-за того случая, ты знаешь...
Мы одинаково потупились, как два загримированных по-разному близнеца. Помолчали немного. Потом одновременно вздохнули и Дин продолжил:
- Я просто не хотел быть обузой – раз, объектом «вау! Каспар Хаузер вернулся!» – два. Для полного счастья не хватало только туристов и таблички на палате. Но, нужно отдать должное доктору, меня берегли от этого, потому что такой дух так и витал в воздухе. Будь он предприимчивее, а я полохматее, как вначале, стал бы я местной достопримечательностью. Когда моя память окончательно восстановилась, ночами мне стали сниться родители, наш дом, Сибилл, Рэн и бейсбольные игры на заднем дворе, даже мячик с росписью Боба Мартинса, наша школа, тренер, – он задумался, стоит ли говорить дальше. – Чесса...
- А я практически забыл её.
Дин резко поднял глаза. Казалось, что его возмутили мои слова.
- Да... – лишь протянул он. – Сколько есть всего, что человеком воспринимается как должное. Я даже не о людях сейчас говорю... Мелочи какие-то, ничего не значащие события... а они и есть жизнью. Помнишь, как мы с Рэном разбили окно Эдвардсам, когда играли в бейсбол?
- Сибилл тогда еле отговорила этого психа Эдвардса «поотрывать бошки» нам, – улыбнулся я. – А я, ведь, действительно верил, что отрыв башки с нашим участием вполне осуществим.
- Вот. Ты чувствовал тоску по дому, терзался той ссорой, а я чувствовал это и за тебя и за себя. Решение мне пришло, как озарение. Я проснулся однажды ночью. Просто! И знал, что должен помочь тебе вернуться домой. А там, быть может, и для меня бы местечко где-то б нашлось, когда я перестал мучиться призраками прошлого. Заслужить право быть человеком стало для меня эквивалентом возвращения тебя домой. Город был на моей стороне. Именно с той ночи мои устремления получили вектор развития. Я больше не бродил бесцельно в диффузных всплесках, а выискивал всё необходимое о судьбе Сибилл. Пядь за пядью Сайлент Хилл открывал мне свои тайны, и я добрался до истории Кауфмана. Сначала вот думал, что не правильно истолковал, что мне хотел сказать Город, но Сайлент Хилл решил избавиться от культистов и оружием избрал доктора. Позже, когда план с доктором будет начнет осуществляться, мне откроется тайна ритуала. Думаю, как своеобразная награда. Опасно, конечно, вышло. Нечего сказать. А ведь этого всего могло и не быть. Однажды я даже бежал из города, чтобы просто оторваться от нашего общего прошлого и стать человеком самостоятельно, без города и его наития, но случай произошедший со мной в дороге вернул меня обратно к этому делу.
- О чем это ты?
- Спокойно, всему своё время. Бежать было бесполезно. Я понял, что наша с тобою связь гораздо сильнее, чем я полагал. Я вернулся назад, но прежде отправил тебе письмо с указателем на Кауфмана. Ты приехал и началась чехарда с измерениями. Как я не пытался тебе тайком помогать... Всё заканчивалось в «Лунном танце». Из-за «переигрыша», дарованного Городом, ты начал терять память, и так раз за разом после каждого «переигрыша» всё становилось только хуже, и участь твоего расследования становилась всё более плачевной. В одном из вариантов мне пришлось убить Чарли...
- Убить Чарли?! А какое отношение она имеет к происходящему с нами?
- Да, я вынужден был. Её роль очень важна. Её «изгнание в ужас» расширило диффузию до необходимых Кауфману размеров. Именно поэтому я и убил её, когда всё было кончено с Кауфманом впервые... Да-да, было такое. Но только вот потом ты меня не захотел даже слушать. Не знаю кто кого из нас пристрелил в разборках, но наши жизни оказались связаны...
- А почему же раны никак не связывались?
- Ух, глупость какая! Раны части наших физических тел, а вот жизни нечто большее. Но мы снова отвлеклись. В следующих «ходах» мне пришлось искать путей решения судьбы Шарлин. Мне удалось найти рычаги воздействия на неё, и в конце концов она стала из стихийной неуправляемой силы нашей союзницей...
- Теперь я начинаю понимать. Ты позвал нас в «Лесной дом», чтоб я вспомнил всё...
- Именно, но даже там ты умудрился сделать фирменный «финт Беннета». И вместо того, чтобы, вспомнив всё, отправиться в госпиталь где я приготовил новую зацепку, чтобы сократить путь, ты убежал в город. Слава Богу, я вовремя сориентировался в происходящем и передал с Шарлин указания по ритуалу, ставшему мне известным. Позже я вообще потерял тебя из виду. Это и привело ко всему, что случилось. Что там было с возрождением Сибилл?.. Хотя неважно уже! Всё дальше было экспромтом. Я рад, что мы смогли расхлебать эту кашу. И теперь я хочу что-то и для себя.
Он достал лист бумаги и ручку, протянул мне. Я пробежал глазами по строчкам. Что именно там написано дословно я уж не воспроизведу, но смысл примерно следующий:
«Мы, нижеподписавшиеся Даррен Беннет и Дин Хейт, подписывая этот договор, согласились, что являемся двумя разными людьми, чьи пути с этого дня расходятся, и никаких претензий друг к другу в дальнейшем иметь не будем!»
- Чепуха какая-то! Ты уверен, что сработает?
- Я для чего диффузию удержал?! Полностью! – лицо было серьёзное и мрачное. –Распишись! Рядом с моей подписью.
Я подписался и протянул лист Дину. Тот стал разглядывать лист. Его лицо посветлело, даже лёгкая улыбка счастья, а не иронии коснулась его губ. От волнения у него из руки даже вывалилась на пол шариковая ручка и покатилась ко мне.
- Постой-ка... Ты направлял нас записками на доме Картленда?! – спросил я и, кажется, потянулся за ручкой...

* * *

Заставка.
Туман не рассеивался над Толукой. Умытая от своих «традиционных слёз», а также без своих очков в темной оправе, Шарлин босиком шагала по пирсу. Поверх её шерстяного платья вместо куртки была одета та самая кофточка, прическа немного отличалась от привычной, а в левой руке она несла свою обувь. Во второй же руке были видны скомканные листы блокнота.
На лице читался огромный спектр чувств и эмоций. Она была и грустна, и счастлива одновременно. У самого края пирса она остановилась и положила обувь на деревянный настил.
Затемнение. Всплеск воды.

* * *

Заставка.
Поезд остановился. Из вагона вышел Дин. На груди в кенгурушке лежала Сиббил. Хейт насвистывал какую-то мелодию. Он поднял голову вверх. К облезлой стенке была прикручена облущившаяся табличка:
«БРАМС»
- Дом! Милый дом!
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ...
[700x700]