" я выхожу из дома, неуклюжий и грустный, беспокойный и хворый, подавленный и буковский,- боже мой,освещенное звёздами солнце, - стремящийся забиться в последний укромный уголок, ощутить последний полуночный приход - холодный мистер Кокаин, благородный Героин, Мари-хуана, чистые,точно клоп на стене, горячие декабрьские легавые, мозговой паутиной, опутавшие вечный мой позвоночник, Милосердие сродни мертвому детищу Керуака, распростертому на мексиканских железнодорожных путях в вечном июле отсосных могил, я оставляю их там, там-там, дома, его даму, гения и его любимую, оба они лучше меня, но Смысл сам собой стирается, обсирается, сглаживается до поры до времени, пока я, быть может, сам не сажусь об этом писать, опуская какие-то подробности (разнообразные силы не раз грозили мне власть употребить, хотя я делаю вещи совершенно естественные. и безумно этому рад)
 и я сажусь в свою одиннадцатилетнюю
 старушку машину
 потом уезжаю
 оказываюсьздесь
 и пишу вам короткий запретный рассказ
 о любви
 которая выше моего понимания
 но, быть может, понятна
 вам.               с почтением,
                    Санчес и Буковски.

P.S. - на сей раз горячие легавые меня упустили.не берите на себя больше, чем сумеете вытерпеть:ни любви, ни легавых, ни ненависти.   "
Буковски "Десять суходрочек"