Великобритания, 1988. Destination Docklands. The London concert.
«Экспериментаторы по природе,
французы отличаются особой любовью
ко всяким выдумкам и фантазиям.
Они постоянно забавляются с такими
серьезными вещами, как демократия,
ядерная энергия, железные дороги
и всякие технические штучки»

«Лягушкам нравится дождь!» - сообщил он толпе. Лягушкам нравится дождь. Французам нравятся лягушки. Он – француз. Значит ли это, что ему тоже нравится дождь?

В дождь хорошо сочиняются стихи – это он знал. Дождь – это стереотип лучшей творческой обстановки для любого художника. И музыку тоже можно писать в дождь.

Но его музыка – это солнце! Это свет! Какой черт дернул его тогда поддаться романтике дождя и написать «Оркестр под дождем»?! Сейчас, десять лет спустя, это коротенькое произведение оказалось пророческим: его оркестр действительно попал под дождь.

Никто и виду не подал, что его не устраивает такая погода. Толпа – английская толпа – попросту не обращала внимания на такой обычный здесь дождик. Мокрые музыканты улыбались. Дети из хора смеялись ветру в лицо. А он сам даже не вытирал капли воды с очков. И как красиво струи воды искрились в свете прожекторов! Да, пожалуй, ему нравится дождь.

Но дождь не любили его самые драгоценные и капризные помощники – инструменты. И сцена забавно пестрела зонтиками, которые только мешали музыкантам, но хоть как-то защищали технику от коварной водицы.

Как-то? Вот именно, «как-то»! Каждую секунду можно было ожидать замыкания или еще чего похуже. Но, как это ни странно, он не боялся. Да, был колючий холодок в ладонях. Холодок не от страха, от интереса. Он всегда был лучшим. Что будет, если сейчас он с треском провалится? Риск велик. Однако именно это его радовало! Совершенно новое, странное, но такое приятное чувство! Ради него стоило принять решение не отменять концерт.

«Ну ты эгоист!» - вдруг набросился он сам на себя. Действительно… А как же все остальные – все его друзья, которые с таким удовольствием подыгрывали ему и телекамерам, но при этом – он знал! – боялись. Волна гордости уже не за себя – за свою команду – согрела сердце и даже озябшие руки. Что бы он делал без них?

Хороший вопрос – что бы он делал… сидел бы в домашней студии и грел пальцы, наигрывая известные ему одному мелодии. А тот фейерверк, который украшает сейчас небо над Лондоном, жег бы ему мозги. Идеи, идеи, идеи – их столько,что некуда девать! Страшно подумать, что стало бы с ним, если бы эти идеи так и остались в его голове. Всякая мысль нуждается в реализации – это он понял давно. Он лучше многих знал, как мучительно держать свой замысел в себе и не иметь возможности воплотить его. Хоть как-то, но воплотить.

Неудавшийся гений – это сумасшедший. Как ему повезло, что он удался! Ему не составило труда представить себе, как бы он выглядел в смирительной рубашке. Он засмеялся. Глаза заливал дождь, толстый шарф сковывал движения, чертовски неудобно было играть в кожаных перчатках – но он смеялся! Смеялся тому, что вокруг него дорогие ему люди, и для них, как и для него, музыка – это все. Толпа пряталась под зонтики, куталась в плащи и восхищенно глазела на небесные картинки. Настоящий праздник был на сцене.

И именно по этому на сцене он оставался в родной Франции. Вокруг была промокшая насквозь Англия. Даже больше, самое мрачное ее место – доки одного из лондонских портов. И только на сцене, несмотря на дождь, светило-таки роскошное французское солнце. Он ли был этим солнцем? Да нет, они все! Все вместе они привезли сюда Францию. И радовались теперь совсем не тому, чему радовались зрители. Не музыке, которая, словно сердце, колотилась где-то внутри. И не сногсшибательным световым эффектам. А просто тому, что они вместе. Только они поняли, почему он надел в финале шоу дурацкую черную шляпу. И только он понял, почему они стали кидать в него ленточки серпантина.

Весь в серпантине, он продолжал смеяться. Это был смех счастливого человека.

А где-то квакали лягушки. Хоть кому-то нравилась сегодняшняя погода!