О т.н. "болении"
Под катом - внушительных размеров текст.
Автор - соратник Андрей Успенский. Написано... давно.

Я люблю Московское “Динамо”, или Смерть болельщика

В день его похорон шел дождь, и казалось, будто кто-то там, на небе, оплакивал Димку. Кроме родственников, его девушки и меня, проводить в последний путь болельщика не пришел никто.
Папа и мама были убиты горем и, похоже, не до конца осознавали всю трагичность произошедшего. Димка лежал в гробу счастливый: вокруг его шеи был обмотан бело-голубой динамовский шарф, а тело покрыто флагом с большой буквой “Д” посередине. Эту последнюю Димкину просьбу мать, Елена Сергеевна, все-таки выполнила, несмотря на возражения отца.
Димка повесился днем, когда дома никого не было. Он снял люстру, привязал на крюк веревку толщиной в палец и, спев какую-то песню (об этом родители узнали от соседей), навсегда ушел от нас в свой бело-голубой мир.
Часов в восемь вечера мне позвонил Алексей Владимирович, отец Дмитрия. Он сказал, что сын наложил на себя руки, и попросил прийти и рассказать все, что я знаю. Я знал, что в субботу Дима собирался в Раменское и что два дня назад “Динамо” одержало победу над “Ураланом”, а значит, причина самоубийства болельщика была неясна. Неясна для родителей, которые вспоминали при мне, как в понедельник довольный Дима купил очередной огромный флаг “Динамо” и подвесил его к потолку в своей комнате. У меня были кое-какие догадки, но я не счел нужным рассказывать о них.
- Это вряд ли из-за “Динамо”. Ведь выиграли же, да и вообще… - сквозь слезы проговорила Елена Сергеевна. Она хотела добавить слово “глупо”, но, видно, в последний момент передумала.
- Андрей, он, может, любил кого, а? - спросила она меня.
Я уже был готов ответить, что Димка любил только “Динамо”. Футбольное, хоккейное, баскетбольное, ватерпольное – но только “Динамо”. Однако пробурчал лишь “да нет”. А Димка лежал на полу в своей комнате, обклеенной сине-белыми обоями и завешенной плакатами и фотографиями динамовской команды. Футбольной, хоккейной, баскетбольной, ватерпольной. Именно команды. Его родной и единственной. Он никогда не делил ее. “Сегодня “Динамо” играет с “Мечелом”, ЦСК ВМФ, с “Глорией” или с “Аланией”, - просвещал он. Димка никогда не объяснял, что сегодня хоккей, водное поло, баскетбол или футбол. Он говорил, что сегодня играет “Динамо”. Играет “Динамо”, и этим все сказано. Он лежал, широко раскинув руки и ноги, и был чем-то похож на вратаря при пробитии штрафного или пенальти. Эх, Димка, Димка. Зачем ты это сделал?
- Андрей, он рассказывал тебе что-нибудь? - спросил Алексей Владимирович.
Димка как-то сказал мне, что он живет только потому, что есть “Динамо”, и будет жить до тех пор, пока оно играет. Но “Динамо” играет, а Димки уже нет. И я не решился передать Алексею Владимировичу то, в чем недавно признался мне Димка.
Тут заплакала Елена Сергеевна. Я попрощался и ушел домой.
Всю ночь я лежал и думал о том, как много может значить для человека какая-то невещественная или, наоборот, вещественная субстанция.
И как тогда все остальное кажется человеку бессмысленным и ненужным. Утром я полез в шкаф за майкой и обнаружил там белый конверт с надписью: “Я люблю московское “Динамо”. Я сразу же догадался обо всем. Позавчера ко мне зашел Димка. Но меня не было дома, и моя мама впустила его и предложила подождать. Может, Димка лично хотел передать мне конверт, а потом решил спрятать его в шкаф?
А может, так и хотел спрятать? Да чего теперь гадать.
Мне было и интересно, и страшно. Конечно, конверт предназначался мне. Но что в нем? Я оделся, подождал, пока мои родители уйдут на работу, и аккуратно вскрыл конверт. Димка написал целую “поэму” на пяти сложенных пополам больших листах. Он остался верен себе: еще в школе Димка писал сочинения на целые тетради. И как ни говорили ему учителя литературы, что краткость – сестра таланта (хотя и ставили ему всегда пятерки), переубедить его не смогли. А он был талантлив. Талантлив во всем. Разве что на музыкальных инструментах не играл. А вот пел здорово. И не только динамовские песни. Да и еще не умел… готовить: даже яичницу не мог сделать. Но и в этом тоже, наверное, был талант.
“Я люблю московское “Динамо”, – были первые строчки Димкиного письма, или, сказать точнее, его прощальной песни.
“Умирать так с музыкой”, – всегда повторял он, когда разговор заходил о “Динамо”. Я взял первую страницу и начал внимательно читать.
“…Мне было тогда 5 лет. "Динамо" – 62. Но, несмотря на такую огромную разницу в возрасте, я влюбился. Влюбился впервые и на всю жизнь. "Динамо" – это непреходящая любовь. Сейчас мне – 20, "Динамо" – 77. Прошло 15 лет (так мало и так много), а мне кажется, что я влюбился только вчера…
- Сынок, когда папа проснется, скажи ему, что счет 2:0. Выиграло “Динамо”. Первый гол забил Бородюк, второй – Васильев.
Я хорошо помню мамину просьбу. Интересно, помнит ли ее мама?
- Папа! 3:0. Выиграло “Динамо”, - гордо отрапортовал я, когда он проснулся. Отец улыбнулся. Он явно был доволен. Доволен был и я.
Однако не понимал отчего. Но “Динамо” выиграло, и я был доволен, хотя даже не знал, кто такой “Динамо” и ни разу его не видел. Поэтому я попросил папу рассказать мне про “Динамо”.
И он рассказал… К сожалению, я не могу вспомнить, что папа говорил мне тогда. Я думаю, не помнит и он. Но я понял, что люблю “Динамо” и буду любить его всегда”.
Я отложил листок и задумался. Так оно и было. Но почему Димка написал это мне, а не родителям?
Ведь его отец, журналист, сам всю жизнь болел за “Динамо”. Правда, Димка говорил, что отец нередко называл его больным, потому что переживать за команду так, как делал это Димка, по мнению Алексея Владимировича, было нельзя. Мама вообще не разбиралась в спорте, но относилась к страсти сына спокойно. Часто она доставала ему редкие динамовские майки и флаги, а также мячи и клюшки с автографами. Елена Сергеевна была начальником продбазы, и в начале 90-х к ней за продуктами нередко приезжали известные спортсмены и тренеры…
Переживал же Димка действительно страшно. Особенно тяжело – поражения. Тут надо вспомнить пару случаев.
В 1995 году мы смотрели с ним прямую трансляцию четвертого финального матча чемпионата России по хоккею между тольяттинской “Ладой” и “Динамо”. В третьем периоде счет был 2:1 в пользу москвичей. Бледный от волнения Димка уже готов был праздновать чемпионство, когда в дверь позвонили. Нехотя Димка поплелся открывать. В коридоре стояли наши подружки Ольга и Ира.
Он впустил их и отправил на кухню пить чай. Сам он вернулся в комнату, когда “Лада” сравняла счет. Димка выругался так, что на кухне Ольга выронила из рук банку варенья. В другой раз он точно убил бы ее за это. Димка был предельно аккуратен: он никогда ничего не ронял, не проливал и не разбивал. Его брюки даже в слякоть оставались чистыми. Но в то мгновенье он мысленно находился в Тольятти, куда его, к слову сказать, не отпустили родители. Самое же страшное произошло в овертайме: быстрая атака хоккеистов “Лады” закончилась голом в ворота “Динамо” и привела Димку в неописуемую ярость. Подвернувшуюся под руку кошку он швырнул вначале в стену, а потом выкинул на балкон, где она по его милости пробыла три дня.
Димка вспомнил про кошку только после пятого матча, к счастью, выигранного “Динамо” со счетом 6:0…
В следующую минуту он схватил в охапку ничего не понимавших, а потому сильно недовольных девиц и вытолкнул их за дверь, а сам накрылся своим любимым небольшим динамовским флагом и заплакал. Позже Елена Сергеевна мне сказала, что он так и уснул на полу с флагом в обнимку.
А в феврале 1999 года, после проигранного “Динамо” финала хоккейной Евролиги, Димка три дня (!) не выходил из своей комнаты.
Заботливая мама оставляла ему под дверью еду. Когда же он наконец прекратил забастовку и вышел из своей бело-голубой пещеры, взору родителей предстала следующая картина: на полу валялись разорванные на мелкие кусочки фотографии и изрезанная хоккейная фуфайка, в углу лежали брошенные в кучу шарфы и флаги.
Димка открыл мне секрет: он хотел это поджечь, но потом одумался.
Алексей Владимирович в очередной раз посоветовал сыну лечиться и произнес длинную тираду о том, что пора прекратить все это безобразие и не устраивать из поражений трагедий всемирного масштаба. Димка ничего не ответил, но весь следующий день опять провел в комнате, где наводил порядок: склеивал фотографии и развешивал заново шарфы и флаги.
Нельзя не вспомнить и еще один эпизод. Осенью 1996 года Димка по непонятным обстоятельствам (на стадионы он ходил даже с высокой температурой) смотрел матч между "Динамо" и ЦСКА по телевизору.
Динамовцы, проигрывая по ходу встречи, сумели сравнять счет и в концовке получили право на пенальти. Любимый игрок Дмитрия Андрей Кобелев пробил прямо в Тяпушкина, защищавшего тогда еще цвета ЦСКА. Расстроенный донельзя Димка поставил в центре комнаты мяч и, видимо, решив показать капитану “Динамо”, как надо было ударить, со всей силы стукнул по мячу, на пути которого, естественно, оказалось окно. От точного попадания внутреннее стекло разлетелось на мелкие кусочки, а вот наружное, к счастью, устояло.
К счастью, потому что долгое время этого внутреннего стекла в его комнате не наблюдалось: родители вставлять новое тогда не собирались, а Димке, по его собственному признанию, “и так было по кайфу”. “Коба жалко не видел”, - ответил он ошарашенным родителям, которые ждали слов извинения и раскаяния. Трудно себе представить, что бы было, разбей Димка окно полностью. Скорее всего, обрадованный, он просто заткнул бы брешь очередным флагом.
Говорят, любовь греет. В данном случае – это правда. Зимой в его берлоге стоял такой колотун, что я замерзал даже в свитере. Димка же расхаживал в майке, подаренной ему Сергеем Гришиным, и радостно смотрел, как от ветра, который просачивался через уцелевшее стекло, развевался самый старый, с орденом Ленина, динамовский флаг.
…Первая страница письма заканчивалась стихотворением:
Для “Динамо” я сделаю все:
Я готов на любое дело.
Ведь “Динамо” - в сердце моем,
Это – счастье мое, моя вера!
Дальше Димка писал:
“Первый раз я заплакал из-за “Динамо” в девять лет. Я смотрел перетуринское “Футбольное обозрение”, в котором был отчет о матче “Динамо” – “Днепр”. Как сейчас помню: “Динамо” атаковало весь матч, но в концовке Олег Таран сделал рывок метров на 70 и принес точным ударом днепропетровцам победу. Было очень обидно. Отчего – не совсем ясно. Как будто обидели что-то или, вернее, кого-то очень родного мне. Этим “чем-то-кем-то” являлось “Динамо”.
В 1989 году отец впервые взял меня на футбол. Дерби “Динамо” - “Спартак” в Петровском парке. Папа посадил меня в ложу прессы и попросил какого-то дядю присмотреть за мной. Весь первый тайм давило “Динамо”, и уже на третьей минуте Колыванов открыл счет.
От радости я чуть не надул в штаны и был удивлен, почему вся ложа прессы принялась ругаться неизвестными мне словами.
Впоследствии я понял, что многие спортивные журналисты, за редким исключением, симпатизируют “Спартаку”. То, что большинство москвичей переживают за народную команду, я знал. Однако тогда я больше обрадовался, чем огорчился. Я пришел к выводу, что болею за элитную команду. “Динамо” – великая команда. Она играет для избранных, для людей голубых кровей. Я – в их числе…
Мне не нужен забитый до отказа стадион. Мне очень нравилось, что в начале и первой половине 90-х на матчи “Динамо” собиралось по пятьсот болельщиков. Именно болельщиков, именно тех, кто действительно любил “Динамо”, для кого “Динамо” и футбол были не развлечением, а чем-то важным, жизненно необходимым. Как воздух. Это лучшее время. Замечательное время.
Только журналисты каждый раз с ехидством напоминали, что “на игру великого когда-то клуба пришло всего 500 зрителей”. Здесь они ошибались.
Выиграв Олимпиаду, спортсмен всегда будет олимпийским чемпионом. Так и клуб, став в силу своей игры и достижений великим, не может потом потерять это звание. Он может потерять титул чемпиона, вылететь из высшей лиги и т. д., но он все равно будет считаться великим, останется великим. Клуб может даже прекратить свое существование, но, став однажды великим, будет им всегда.
Пришло всего 500 зрителей. Ну и что? Раньше было больше?
Полный стадион? Ну и что? Ну и что? Ну и что? Во-первых, не всего пятьсот, а просто пятьсот. Пятьсот тех, кто по-настоящему любит “Динамо”, кто придет на стадион в любую погоду, что бы ни случилось. Это очень важно. Сейчас на “Динамо” приходит в среднем от пяти до семи тысяч. “Солидная аудитория”, – восклицают журналисты. “Динамо” возвращает зрителей на трибуны”. Абсурд! Из пяти-семи тысяч, как минимум три тысячи – тупоголовые фанаты, о которых столько уже понаписано… Они же не знают не только истории клуба и тех, кто в недалеком прошлом – лет пять-шесть назад – играл за “Динамо”.
У них даже не хватает ума запомнить фамилии одиннадцати человек на поле. Фамилии одиннадцати человек в бело-голубых футболках! Зато хватает ума выдергивать кресла на родном стадионе и драться с себе подобными ультрас. Для этих дебилов клуб еще делает за символические цены пропуски на весь сезон. В этом году (видимо, в 2000 году – прим. А. У.) в палатке у Северной трибуны стадиона “Динамо” проходила очередная раздача "слонов" для псевдофанатов. Когда из офиса напротив вышли Николай Толстых и Валерий Газзаев, группа лысоватых ребят, стоявшая неподалеку и отделегировавшая в очередь своего друга, принялась вдруг живо обсуждать, что в “Динамо” работают одни хачи. При этом они показывали на человека, идущего рядом с Толстых. Я, честно говоря, потерял дар речи, и у меня не хватило сил объяснить этим “поклонникам” “Динамо”, что хачом является нынешний тренер “Динамо” и бывший игрок этого клуба – Валерий Газзаев!…
Еще полторы тысячи приходят на футбол оттянуться после трудовой недели. Да, они болеют за “Динамо”, переживают. Но не так, чтобы футболисты, по мнению этих “трудяг”, рвали ж...
Для этих людей поход на футбол, хоккей, баскетбол (вообще на стадион) – в первую очередь, тусовка. А на тусовках, как правило, ж… не рвут. Но вот выкладываться и играть динамовцы должны именно для тех пятисот человек, которые вроде бы растворяются в общей массе, но прекрасно узнают друг друга в толпе. Это именно те пятьсот человек, о которых так пренебрежительно писали журналисты многих изданий. Ж… рвать не надо, это – другая игра.
…Миша, дядя Слава, Петр Иваныч, дед Василий, большая команда интернетчиков. Да всех и не перечислишь. Раньше они знали игроков, игроки знали их, а, следовательно, знали, для кого играли. А теперь?
А теперь приходят “приличные пять-семь тысяч”. Настоящих болельщиков невеликие игроки великого “Динамо” на трибуне уже не отличают. Ну что ж, может быть, хоть чувствуют?
Так что “Динамо” отнюдь не возвращает болельщиков на трибуны: те пятьсот человек как ходили, так и ходят, а, к сожалению, привлекает новых. К сожалению, потому что эти новые – не вновь забытые старые. Новые просто-напросто отдают дань моде (болеть нынче модно), а значит, они не нужны “Динамо”. Впрочем, и “Динамо” не нужно им. Футбол – это не Парк культуры и отдыха им. Горького. “Динамо” – это не аттракцион. “Динамо” – это жизнь”.
У меня вдруг по спине пробежал холодок: мне почудилось, будто Димка рядом и не умирал вовсе. Он всегда с ненавистью отзывался о футбольных фанатах, в частности, о динамовских. Себя же он считал болельщиком. И до меня как бы эхом доносятся из прошлого эти фразы: “Футбол – это не-е-е, “Динамо – это-о-о”.
Почему он выбрал “Динамо”? Как оно пришло в его жизнь? Частично на эти вопросы Димка уже ответил. Его воспитанием занималась бабушка, Любовь Петровна. Она буквально вырастила и вынянчила его. Отец-журналист был постоянно в командировках, да и мать – большая начальница – работала круглые сутки. По их настоянию (очевидно, из-за корыстных целей) в восемь лет Димку отдали в большой теннис, который он сразу же невзлюбил, а через некоторое время бросил.
До этого он пять лет занимался фигурным катанием, куда его так же, как и на теннис, водила Любовь Петровна. На память о тех годах у Димки остались два членских билета “Юный динамовец”: теннис и фигурное катание были секциями “Динамо”. Позже, уже учась в школе, он играл в футбол за “Тимирязевец”.
Одновременно он выступал за школьные футбольную, гандбольную и баскетбольную команды. Да не просто выступал – везде был капитаном. В шестом классе увлекся новомодным тогда регби-13 и два года отыграл в детской команде “Россияне”. Его бурная спортивная карьера закончилась в двенадцать лет, когда на соревнованиях по регби ему сломали ногу.
Естественно, он продолжал играть и в футбол, и в гандбол, и в баскетбол (хотя терпеть не мог этот, по его мнению, смешной вид спорта), но уже как “любитель”. Интересно, что, когда на одном из занятий по теннису (на ОФП) Димка с ребятами играл в футбол, его приметил один из тренеров детской футбольной школы “Динамо” и предложил попробовать там свои силы. Но родители не хотели об этом и слышать. Хотя они, обладая нужными связями, и так могли устроить Димку в любую секцию. “В теннисе, сын, можно заработать больше денег, да и для здоровья полезней”, - резюмировал их разговор отец. Чем закончилась история с теннисом, вы знаете. Помимо тенниса, Димка не любил кататься на лыжах и играть, как ни странно, в хоккей. Как ни странно, потому что на коньках он катался отменно. Да, а еще он не умел плавать и панически боялся воды. Стоит сказать, что Димка занимался всем вышеперечисленным, несмотря на приводящее в ужас врачей плоскостопие. Эскулапы говорили, что его стопы более плоские, чем ласты у тюленей. Правда, благодаря плоскостопию Димку не взяли в армию.
До четвертого класса он был отличником. До седьмого – хорошистом. Потом скатился на тройки по точным наукам. Димка был гуманитарием. По русскому, английскому, литературе, географии он, по-моему, не получил ни одной четверки. А вот историю он почему-то невзлюбил.
В красавца и скромнягу Димку влюблялись девчонки даже из старших классов. Но на их записочки он не отвечал. Дон-Жуаном Димка не был, хотя встречался со многими. Я бы не назвал его душой компании, но без него было скучно. Он обладал огромным чувством юмора и мог развеселить любого. Я подружился с Димкой сразу, так как тоже был неравнодушен к спорту и, как и он, играл в спортивных школьных командах. Димка расстроился, когда в седьмом классе узнал, что я болею за “Спартак”. Одно время он даже не разговаривал со мной. Однако постепенно обратил меня в свою веру.
Как это произошло (может, мне лишь казалось, что я болею за “Спартак”), не пойму и по сей день. Но факт остается фактом: начиная с 1995 года, мы стали ходить на игры “Динамо” вместе.
“3 апреля 1994 года. Пока я жив, не забуду этот день. Лужники. “Спартак” – “Динамо”. Третий тур третьего чемпионата России.
Первый раз я поехал на футбол один. Перед матчем в очереди за билетами болельщики “Спартака” спорили о том, сколько голов забьет их любимая команда. Во мне все кипело, и после того, как некий бородатый болельщик – эту жирную рожу я тоже буду помнить всегда – сказал, что “Динамо” – это вообще говно и проституцкая команда, я не выдержал и заорал: “Динамо” – чемпион, будет хорошо, если вы сами ноги унесете”. В тот момент я и не думал, что практически предсказал исход игры. Бородач усмехнулся и ничего не ответил, а я был на седьмом небе от счастья: ведь я не дал в обиду “Динамо”. Я хотел еще что-нибудь добавить, но тут подошла моя очередь. Матч же, как я уже сказал, подтвердил правоту моих слов. Сашка Смирнов после подачи Добрика со штрафного открыл счет ударом головой. Шла 25-я минута встречи. Я не могу передать, что творилось у меня в душе. Как любят писать в фан-журналах, “экстаз, совпадающий с оргазмом, и массовое выпадение маток”.
Так вот первое было у меня, а второе – у “Лужников”, болевших, большей частью, за “Спартак”. Так бы все и закончилось, если бы Масалитин за пять минут до конца в сутолоке не протолкнул мяч в ворота “Динамо”. Теперь у же у “Лужников” был экстаз, совпадающий с оргазмом, а у меня… Впрочем, меня утешало то, что мой прогноз оказался верным: “Спартак” еле унес ноги. Жалко, что я не встретил после игры бородатого поклонника народной команды. Я бы с удовольствием посмотрел ему в глаза…”.
Да, в этом весь Димка. Незлой по натуре человек (Димка ни разу в жизни не дрался!), он любил посмотреть в глаза обидчику, особенно обидчику “Динамо”. В его взгляде всегда читалось следующее: “Ну что, берешь свои слова назад? Ты убедился, кто сильнее?” Он никогда не говорил, что проигравшая команда – дерьмо, кусок рванины или, как теперь модно выражаться, полный отстой. Димка всегда уважительно относился к сопернику и по-настоящему терпеть не мог лишь один клуб – ЦСКА. Это немного странно, потому что болельщики двух ведомственных команд не враждуют между собой, соблюдают нейтралитет и вместе ненавидят “Спартак”.
Но Димка ненавидел именно ЦСКА, обзывая эту команду “набором букв”. “Еще бы АБВГД назвали”, - твердил он.
ЦСКА, по его мнению, разрушил чемпионат СССР по хоккею и убил немало талантливых игроков. Мы много дискутировали с Димкой по этому поводу. Хотя я часто не соглашался с его мнением о ЦСКА, но то, что в его словах присутствовал определенный смысл, отрицать было бы глупо. Эх, Димка, Димка. Больше мы с тобой не поспорим…
А ты помнишь, как мы стояли с тобой на коленях в “Лужниках”, когда пробивались послематчевые пенальти в финале Кубка России между “Динамо” и “Ротором”? И как после первых десяти ударов нашему (да нет, твоему) примеру последовал весь сектор? И как после победного, пятнадцатого удара Сергея Шульгина ты, сбив стража порядка, ринулся на поле? В ту минуту не было человека счастливее тебя. “Наверное, бог в тот день был в бело-голубой майке”, - сказал ты после матча, явно намекая на то, что за четыре минуты до конца дополнительного времени Олег Веретенников пробил с одиннадцатиметровый отметки в штангу. “Господь увидел, что пенальти придумал, купившись на трюк Кривова, ублюдок Синер”, – это были твои слова. Я радовался за тебя, Димка. А ты – за своих любимцев, которые без Ковтуна, Черышева и Терехина, но под чутким руководством Константина Ивановича Бескова преподнесли тебе царский подарок к окончанию средней школы. Ты помнишь, как я по такому поводу предложил тебе выпить чего-нибудь покрепче, а ты отказался, объяснив мне, что до восемнадцати лет “чего-нибудь покрепче” пить не будешь, даже если “Динамо” с испугу выиграет Кубок УЕФА. Ты сдержал слово, попробовав водки лишь в день своего совершеннолетия.
Ты помнишь все это? Я, к своему сожалению, не забуду уже никогда…
Невозможно без эмоциональных переживаний читать письма родных и близких тебе людей. Тем более, если этого близкого и родного человека уже нет в живых. Но раз это предназначается мне, я должен, просто обязан прочесть.
“Я никогда не брал на футбол и хоккей девушек. Только на баскетбол и водное поло. Не потому, что это небезопасно в прямом и переносном смысле, а потому, что футбол и хоккей – это святое. Ни одну девушку на свете я не пущу в этот мир. Для них футболисты и хоккеисты всего лишь мужчины – красивые и не очень. А для меня – люди, без которых я не представляю свою жизнь. Баскетбол, водное поло, хоккей с мячом, волейбол – одинаково важны для меня.
И победам динамовцев в чемпионатах России по этим видам спорта я радуюсь ничуть не меньше, чем победам в футболе и хоккее.
Но футбол и хоккей, особенно футбол, – это другое измерение. Измерение, в котором нет места для женского пола.
…Женю – мою девушку – я взял на хоккей неожиданно для всех: для себя, для родителей, для Дрона и, конечно, для Жени. Хотя почему неожиданно? Я пообещал ей, что в том случае, если “Динамо” победит в четвертой игре в Казани и поведет в серии 3-1, на пятый, решающий матч мы пойдем вместе. Утром второго апреля я пожалел о своем обещании, вспомнив самую распространенную и часто сбывающуюся примету: девушка (женщина) на хоккее (футболе) – что дырка в воздушном шарике. Она приносит несчастье, или, проще говоря, поражение любимой команде. Но отступать было поздно.
В душе я молился и надеялся на лучшее. И произошло чудо. Женины чары не подействовали на “Динамо”, вернее, они отрицательно подействовали на хоккеистов “Ак Барса”. И свершилось то, чего все ждали пять лет: московское “Динамо” стало чемпионом России-2000. В тот момент, когда Лев Бердичевский забросил вторую шайбу, я не смог сдержать слез. Да что там сдержать – я заплакал, как ребенок. Но мне не было стыдно, это были слезы радости. Единственное, что мне не понравилось (да простят меня любители хоккея), – это заполненный до отказа Дворец спорта. Я бы очень хотел, чтобы динамовцы стали чемпионами только в присутствии тех ПЯТИСОТ зрителей, которые всегда были вместе с командой…
Трощинский поднимает Кубок над головой, а я думаю, что это, вероятно, один из моих последних финалов. Но финал, к счастью, выигранный.
…Три проигрыша в Евролиге (о Кубке Европы вообще лучше не вспоминать), два поражения в финалах чемпионата России (“Ладе” в 1994 году и “Металлургу” в 1999 году). Два проигранных финала Кубка России по футболу (“Локомотиву” в 1997 году и “Зениту” в 1999 году)…
Я уже не дождусь победы в первенстве России по футболу.
В моей коллекции болельщика не будет лишь этого чемпионства. Баскетбольного – после расформирования мужской команды в 1998 году – не может быть по определению. Ну а хоккей с мячом… Пусть отсохнут руки у тех, кто отвечал за эти команды. Бог им судья.
Но помимо двух побед в чемпионате России по хоккею с шайбой, в моей памяти навсегда останутся четыре чемпионства ватерпольного и три подряд женского баскетбольного “Динамо”. Купание в бассейне спорткомплекса “Олимпийский” и катание по паркету во Дворце спорта на улице Лавочкина. Надеюсь, с моей смертью что-то изменится в футбольной команде. Может, я несчастливый для “Динамо” – самого дорогого, что есть… нет, было у меня в жизни”.
Меня как будто ударило током. Почему-то только теперь я понял, чем на самом деле жил Димка. Его состояние характеризовалось одной часто употребляемой школьными учителями фразой: “полное отсутствие всякого присутствия”. Димка не замечал никого и ничего.
С друзьями и родителями общался, если только “Динамо” выигрывало.
В противном случае он не подходил к телефону и не открывал никому дверь. Лишь для меня иногда делалось исключение.
Не трудно догадаться, что вскоре о нем просто забыли, чему он, надо сказать, страшно обрадовался. До конца жизни Димка продолжал собирать автографы, значки с динамовской символикой, фотографии всех без исключения динамовских спортсменов, вырезки из газет и журналов, посвященные ветеранам динамовского спорта.
Огромную коллекцию редких фотографий он хотел передать в динамовский музей, но после его смерти ни мне, ни родителям так и не удалось найти красивые бело-голубые папки… Эх, Димка, Димка.
Возможно, сейчас ты видишь все, что происходит с “Динамо”.
А если нет, то знай: 3 июля 2001 года, в твой день рождения, стало известно о возрождении мужской баскетбольной команды “Динамо”!
Я уверен: это было бы лучшим подарком к твоему 21-летию.
А чуть раньше, в июне, ватерполисты и баскетболистки “Динамо” завоевали очередные золотые медали. Провал в хоккее с шайбой должен обернуться триумфом в следующем сезоне…
Я и не заметил, как в моих руках осталась последняя страничка. Видно, Димка торопился – я с трудом смог разобрать написанное.
“В жизни существуют моменты, ради которых стоит жить. Эти моменты каждый выбирает для себя сам. Я жил ради 15-го по счету пенальти Сергея Шульгина в финальном матче на Кубок России между “Динамо” и “Ротором”, ради фантастической шайбы Андрея Маркова в пусть и проигранном финале Евролиги, ради голов Черышева и Симутенкова в ворота мадридского “Реала”.
И этих “ради” было немало. Можно вспомнить бросок Саши Ерышова, принесший ватерпольному “Динамо” победу в Кубке Кубков.
Или два штрафных броска Ольги Шунейкиной, которые вывели баскетболисток “Динамо” в “Финал четырех” Евролиги.
Многие считали меня сумасшедшим, а мою любовь к "Динамо" – претенциозной и эгоистичной глупостью, отчаянным оправданием, которое можно ждать от человека ничего пока не достигшего в жизни. Я не обижался на этих людей. Наоборот, я им завидовал и сочувствовал одновременно. Завидовал, потому что они, “неболельщики”, не испытывали болельщицких страданий и боли.
Им неведомы наши переживания и волнения. Волнения, от которых болельщики умирали и будут умирать прямо на трибунах стадиона…
Сочувствовал, потому что они, “неболельщики”, не знают, что такое томительное, но приятное ожидание игры. Что такое гол.
Что такое победа! Что такое… Не хочу перечислять все, потому что больше я этого не почувствую… Говорят, мужчина каждые пять минут думает о сексе, в остальное время он думает о том же.
Я же каждые пять минут думал о “Динамо”, вспоминал до мельчайших подробностей игровые моменты, фантазируя на тему “что бы было, если бы”. Когда в такую секунду меня о чем-то спрашивали, я отвечал невпопад или врал. Но у меня не было выбора. Если бы я каждый раз говорил только правду, я бы не смог поддерживать нормальных отношений ни с одним человеком из мира реальности…
Что для меня значило московское ДИНАМО? Без преувеличения, ВСЕ.
Родители - родителями (я очень любил всех членов моей семьи, но они как бы навязаны мне извне, я не выбирал их), но без ДИНАМО, начиная с 1990 года, я не прожил бы и дня. Вот и сейчас, собираясь в скором времени уйти из жизни, я не знаю, как я буду там без ДИНАМО.
Ведь как бегуны живут только на беговых дорожках, так и болельщики живут только во время матчей. Значит, там, в загробном мире, я буду хорошо себя чувствовать только в те дни, когда будет играть ДИНАМО… Я жалею только о том, что мало присутствовал на матчах в других городах: у меня восемь футбольных, шесть хоккейных, два баскетбольных и один ватерпольной выезда.
ДИНАМО доставило мне в жизни больше радостей, чем огорчений.
Но у меня нет больше душевных сил выносить и то, и другое.
И я хочу, чтобы мне в гроб положили динамовский флаг и шарф.
Так мне будет спокойнее. И еще хочу, чтобы в день похорон лил дождь. В дождь ДИНАМО играет отлично. Прости ДИНАМО, простите родители, прости Женя…Я люблю московское ДИНАМО”.
Позже я несколько раз перечитывал Димкино письмо и размышлял о том, что в жизни каждому человеку надо обязательно верить и любить. Тогда смысл есть. Смысл жить. Вот и Димка любил и верил…
Динамо – я пишу это слово без кавычек, как Димка, – было для него не развлечением, не отдушиной, а судьбой, от которой он не ушел. Он “ушел” от родителей, друзей, от повседневных забот и обязанностей. Димка не курил, не баловался наркотиками, пил в меру. Наоборот, занимался спортом, знал два языка, учился в престижном вузе, его ждала перспективная работа. Прекрасные родители, замечательная девушка, с которой он, по его словам, хотел связать свою жизнь.
В общем, счастливое, безоблачное будущее. Но от судьбы не уйдешь.
…Димка не верил в гадалок и колдунов. “Когда я читаю в газете “ясновидящая Софья”, мне хочется воскликнуть “слава Богу!”, - говорил он. Не знаю уж почему, но однажды в деревне Димка зашел к “старой ведьме”, как называли ее соседи. “Ты погибнешь от того, что больше всего любишь”, - прошептала она Димке…
В день его похорон шел дождь.
Copyright.