Утро радовало. Солнышко уже ворвалось своими лучиками в комнату.
Эдуард Николаевич открыл глаза и почувствовал боль в груди. «Болит что-то – значит жив», – мысленно констатировал он. Семидесятилетний пенсионер в последнее время часто задумывался о смерти, хотя особых причин на то не было.
Ощущение своей никчемности угнетало его. Сейчас он жалел, что детей у него не было, особенно когда смотрел на других – у них уже и внуков было много.
На пенсию он вышел всего год назад, и привычка действовать неожиданно исчезла, испарилась внезапно, как будто он свалился в яму, где и развернуться негде…
Он вспомнил, как раньше вставал в семь, выпивал кофе с сыром и шёл быстро к новому, неизведанному, к хорошему и плохому, туда, где кипела жизнь. Одни люди приходили, а другие уходили, кто-то был довольным, а кто-то – не очень. Они несли то радость, то плохие новости, а иногда и вовсе что-то непонятное. И все это рождало мысли, действия, часто неординарные. Это затягивало годами, вырабатывало желание двигаться и вдруг исчезло.
Он медленно встал, поискал тапки, но не нашел, поэтому пошёл курить на балкон босиком. Глаза невольно зажмурились от сияющего в лучах солнца снега, а ноги зажгло от холодного кафеля. Он снова задумался о смерти.
«Вот смерть за семьдесят лет часто была рядом, – вспоминал Эдуард Николаевич, – но в последний момент она отворачивалась от меня. Неужели я нехороший человек? Говорят, она только хороших забирает…»
Он открыл глаза, щёлкнул зажигалкой. Первая сигарета шла не очень, как первая рюмка водки. Организм не хотел гадкого дыма, но привычка брала свое. Он продолжал вспоминать о ней – костлявой старухе.
Иногда он смотрел ей в лицо, боролся с ней, как с бандитами разных мастей, а иногда, как в Москве или Харькове, кто-то сверху спасал его от неожиданных её нападений.
Однажды в марте, в Москве, он шёл от Комсомольской площади, и кто-то подсказал ему посмотреть наверх – с крыши свисали огромные, почти двухметровые сосульки. На автомате он сделал два шага в сторону и в этот момент сосульки грохнулись вниз, а осколки одной из них ранили его ногу.
Второй случай произошёл в Харькове. Он поехал на танковый завод, чтобы предложить новую конструкцию ствола, который позволял бы увеличить точность попадания снаряда в 10 раз. В купе ехала молодая девчонка из Москвы. Поезд в Харьков прибыл поздно, поэтому девушку встречали родители. Прощаясь, она предложила ему книгу, какой-то детектив, но он отказался, поэтому она взяла и засунула ее во внешний карман его пиджака.
Так и расстались. Эдуард решил переждать ночь на вокзале, чтобы утром идти на завод. Сел на лавку, решил поспать, но уснуть не удалось, поэтому он, положив в камеру хранения дипломат, пошёл на улицу, чтобы немного размять ноги. Вышел на привокзальную площадь и пошел направо по какой-то улицу. Не успел пройти и двести метров, как из переулка на него выскочили двое. Сначала он почувствовал удар, а потом что-то липкое с левой стороны. Он стоял совершенно ошарашенный, а потом увидел нож, торчавший у него из груди. Парни, конечно, сразу убежали. Оказалось, что нож пробил книгу и разрезал сосок... Врач, зашивавший рану в медпункте, пошутил, что впервые делает мужику операцию по удалению мастита – чисто женской болезни.
Воспоминания прервал дворник Саша:
– Привет! Воды бутылку брось, если есть! – крикнул он.
Эдуард Николаевич ушел на кухню, налил воды и швырнул ее в сугроб:
– Лови! Болеем с похмелья?
– Нет, что-то пить захотел, засуха в горле.
– Ну давай! Не позволь засохнуть живой силе, – он улыбнулся.
Вернулся на кухню и открыл холодильник: полки были заставлены продуктами, банками на любой вкус. Он бегал глазами по содержимому почти минуту, но, так ничего и не взяв, закрыл дверцу. Сварил кофе – больше по привычке, чем по желанию. Отпил глоток и снова пошёл курить.
Он никуда не торопился. Глаза уже привыкли, но он все равно их слегка жмурил. Взгляд остановился на старой березе: она наклонилась влево, ствол почти до верхушки стал голый – ветки остались только на самом верху, их было совсем мало, как волос на голове Эдуарда Николаевича. Её век заканчивался – оставалось пожить совсем немного, да и то если не спилят владельцы машин, которые уже успели убрать ее более молодую сестру, потому что им не хватало мест для стоянки. Он вспомнил давнее свое стихотворение:
Машина пешеходу – сущий ад!
Но только он расселся в ней –
Улыбка до ушей и очень рад.
Одна березка чахнет вне полей…
«Да, количество деревьев в городах уменьшается с большой скоростью», – печально подумал он.
Все живое умирает. Но, что странно, по-разному. Кто-то – мгновенно, на ходу, кто-то – тяжело мучаясь. Может, для осмысления своей жизни? А кто-то – в расцвете сил, не пожив ещё, в случайной, казалось бы, аварии...
И он вспомнил, как однажды в течение одного месяца три раза попадал в автомобильные аварии. После третьей аварии, когда он ехал в маршрутном такси, которое умудрилось врезаться в столб, он крепко задумался и начал вспоминать, где мог нагрешить или сделал что-то плохое человеку с мощной энергетикой, который и посылает ему эти проклятия. Он верил в энергетику, сам иногда удивлялся её чудесам.
Однажды к нему на работу пришёл знакомый Юра. Они говорили о ней, её силе, но Юра не верил. Тогда Эдуард предложил ему вспомнить хорошего знакомого, голос которого он хотел бы услышать, но не знает номера телефона. Тот подумал и вспомнил бывшего земляка из Рубцовска, с которым не разговаривал уже 3 года.
– Хорошо, – сказал Эдуард, – садись рядом со мной и молча пару минут проси его позвонить.
Юра присел, и они начали об этом думать. Потом разговаривали о своих делах, а минут через 20 Юре поступил звоночек. Он взял трубку и у него глаза на лоб вылезли, ибо звонок был из Рубцовска…
И это был не единственный подобный случай.
Поэтому после аварий Эдуард, тогда ещё сорокалетний мужчина довольно симпатичной наружности, вспоминал свои плохие поступки. Но найти ничего не мог и вдруг на следующий день вспомнил, что именно полтора месяца назад он был в командировке и там познакомился с официанткой в кафе «Шарм». Три встречи, и они сблизились в интимной обстановке. Он ей наобещал лишнего и вернулся домой, совершенно забыв про свои слова. Его захватили дела…
На следующий день он взял билет на самолёт и прилетел в Сочи, пришёл к ней и извинился, честно признав свою ошибку. Она простила его и все аварии прекратились.
Может, поэтому смерти не бывают случайными? Они – цепь чьих-то грехов? Если в самолёте, к примеру, много грешников, которые делают плохое, или большинство из них окутано паническим страхом, который передается пилотам? Неужели иногда невинные рассчитываются за чужие грехи?
В комнате зазвонил телефон, прервав поток мыслей Эдуарда Николаевича. Он поспешил туда. «Интересно, кто звонит», – подумал он. Первые полгода после выхода на пенсию звонков было много, но в последующие месяцы их количество стало резко сокращаться, а через год звонки в этой квартире стали редким явлением, да и те, что поступали, были только от родственников.
– Добрый день! – голос был молодой, мужской, чем-то напоминал его собственный. – Я попал к Эдуарду Николаевичу Волкову?
– Да, – ответил Эдуард, а сам подумал, что опять из банка звонят или жулики какие-нибудь. Впрочем, и те, и другие недалеко ушли друг от друга…
– Хорошо, – голос выдавал лёгкое волнение парня. – Месяц назад умерла моя мама, а перед смертью она оставила письмо...
– А я при чем здесь, молодой человек?! – возмущение и удивление перемешались у Эдуарда. Он искренне не понимал, чего от него хотят.
– Подождите, не бросайте трубку, послушайте меня! – голос окреп, но волнение никуда не исчезло. – Так вот, я прочёл письмо и там было написано, что вы мой… мой отец!
Эдуард Николаевич, который ходил по комнате, внезапно остановился. В голове проносились разные мысли, но он смог выдавить из себя только два слова:
– Вы шутите?
– Что вы! Я сам не верил и ещё не верю до конца. Но вот и хочу от Вас услышать: да или нет?
– А вы откуда звоните? – Эдуард Николаевич начал соображать после внезапной остановки логического мышления.
– Из Москвы. Я здесь живу.
– А мама тоже там жила? – с надеждой в голосе спросил Эдуард.
– Нет, в Обнинске, – ответ произвёл на Эдуарда впечатление. Он вспотел и еле выдавил:
– А как звали маму?
– Тося, Анастасия… – эти слова заставили его присесть на кресло.
Он улетел в прошлое…Тося, она была далеко не красавица – рыжая, с веснушками на лице, но высокая, с хорошей фигурой. Главным ее достоинством было то, что она являлась единственной женщиной в их группе. Это он, слушатель курсов по повышению квалификации в ЛИМТУ, уяснил с первой встречи на лекции по медицинской технике.
1982 год, город на Неве, прекрасный Ленинград, молодые годы, бешеная энергия и одна единственная женщина среди 30 мужчин. Эдуард, тогда почти сорокалетний мужчина, в первое время, не обращал внимания на Тосю. Тося понравилась его другу, сокурснику Володе, с которым они приехали из одного города. Курсы были длительные, почти полтора месяца, месяц из которых Володя ухаживал за ней. Эдуард же изучал город, ездил в парки, пытаясь написать стихи на скамейках в Павловском парке, где рожала их Ахматова; катался на лодке в озёрах Гатчинского парка, взирая на беседку Венеры, где царевичи любили целоваться с фрейлинами; любовался изяществом Юсуповского дворца и слушал в его театре цыганский романс; побывал в Греческом зале Екатерининского дворца на закрытом концерте, который ставили только для иностранцев, и понял после этого фразу Аркадия Райкина «в греческом зале, греческом зале»; смотрел «Укрощение строптивой» в Ленкоме Марка Захарова с участием Фрейндлих и Боярского и спектакль в Большом драматическом театре с участием Лебедева и Басилашвили; сходил на концерт группы Space, впервые приехавшей в Питер…
Город на Неве влюбил в себя и хотелось насмотреться на него сполна. Ему не было дела до единственной девушки в группе.
Жили все курсанты в общежитии. В его комнате, кроме Володи, жили еще два узбека лет пятидесяти – один с Ферганы, второй с Самарканда. Жили дружно, ужинали и завтракали вместе, складываясь по 10 рублей в месяц. Варили по очереди, но всегда ждали, когда будут варить узбеки – очень уж умели и любили они это дело.
Прошёл месяц. Они как-то сидели за ужином в чистый четверг, на столе стоял плов – настоящий, узбекский, не рисовая каша с мясом, а произведение искусства, от запаха которого голова шла кругом. Все выпили как следует и привязались с шутками к Володе, дескать, пора детей рожать, а вы все в куклы играете. Началось все с лёгких шуток и подколов, но Эдуарда понесло и закончилось все спором на бутылку коньяка. Эдуард обещал соблазнить Тосю за оставшиеся полмесяца...
Принялся реализовывать свой план он уже на следующий день. Для начала написал во время занятий стихотворение и послал его запиской без подписи. Потом пригласил Тосю в Ораниенбаум, а она сразу согласилась. Они бродили по дворцу, катались на весельной лодке. Он шутил, рассказывал разные истории, а она светилась, рыжие волосы горели на солнце, глаза сияли. Ему стало так радостно и уютно с ней! Он подвёл её к кувшинчикам в дальнем углу пруда и сказал: «Я не могу подарить тебе цветов неживых, я дарю тебе их в природе, в любви с окружающим миром!». Она через лодку протянула к ним ручку, изящную и маленькую, и погладила листочки цветка... В общем, в последующие дни учёба вдруг отодвинулась в сторону, остались только Тося и город. Они уже целовались, обнимались. Она влюбилась точно, а он все тянул, не хотел, что-то останавливало его. В предпоследний день она сама пригласила его к себе, потому что её подруги разъехались. А он уже купил бутылку коньяка за свой проигрыш...
Мужикам он объявил, что не придёт ночью. Ночь он провел с ней, с Тосей, но так и не смог изменить жене.
Утром мужики отпраздновали его «победу», Володя поставил бутылку коньяка и больше они не дружили – изредка встречались, но расходились, ни словом не упоминая Тосю.
Эдуард вернулся домой. Он вспоминал Тосю, но с каждым днем все меньше – расстояние делало свое дело.
Где-то через месяц он вернулся с работы в седьмом часу. В почтовом ящике обнаружил письмо, адресованное ему и подписанное женским почерком. Он бросил это письмо в дипломат и зашёл в квартиру. Вкусный запах вызвал дикий аппетит. Он поставил дипломат и пошёл на улицу покурить, взяв спички с газовой плиты на кухне, так как зажигалка сдохла ещё на работе.
На улице сидел на лавочке, не спеша вдыхая чужеродный дым, который не хотел рассеиваться и создавал туман вокруг. В квартире его встретил чемодан в прихожей и гневный крик жены: «Изменник! Не могу тебя видеть». Она бросила ему прямо в лицо разорванный конверт, полученный им минут пять назад.
Оглушенный криком жены, он молча начал читать. Тося писала, что любит, вспоминала моменты ленинградского лета и в конце целовала, прижимаясь...
– Честно говорю, ничего не было, никакой измены... – попытался он начать разговор, но это только усилило атаку жены.
Тогда Эдуард пошёл на балкон, взял веник и вышел на улицу. Он решил пойти в баню. Это желание объяснить себе не получилось. Наверное, тогда захотелось чего-то чистого. В бане народа было достаточно много, но знакомых он не увидел. Зашел в парную и здесь услышал знакомый голос Витька: «Так, мужики, сейчас буду подметать и сушить. Минут десять никому не заходить!»
Все ясно и понятно: вечером, во время скопления народа, такая процедура была просто необходима. Её всегда проводил Витек. Эдуард поздоровался, помог подмести и выбросить остатки березового богатства в урну и попросил Витю занять денег, рублей 200.
Витя пообещал помочь, но только через час. Через два часа Эдуард с веником уже был в аэропорту. Самолёт в Москву улетал в 11 вечера, но билетов не было. На его счастье, в кассе появилась белая голова Татьяны Симаковой, хорошей знакомой, которая и нашла ему билет. Утром из Москвы на электричке он ехал в Обнинск, а в обед был уже у Тоси. Одни сутки в Обнинске, одни сутки страсти, смешанной с гневом… Нет, про гнев сейчас Эдуард не помнил или не хотел вспоминать...
Больше они не виделись. С женой помирились, но Тосю она вспоминала часто, так что и он не забывал её никогда, корил себя за тот поступок.
– А как тебя зовут? И когда родился? – голос Эдуарда был ровный, даже слишком.
– Зовут Сергей. Отчество Эдуардович. А родился в 1983 году, в мае, 9 мая…
– Сынок, счастье моё... – речь Эдуарда Николаевича прервалась. Его пронзила резкая боль слева и наступила темнота. Резко вокруг стало тихо и спокойно.
Тело мужчины обмякло, а голова потихоньку начала заваливаться набок до тех пор, пока не успокоилась на спинке кресла,только левая рука продолжала сжимать телефон..