C Утой я познакомился в детстве.

Было это на уроке истории в шестом классе. На одном из первых, в начале года, – тягостном, длинном, с молодым и неопытным преподавателем, который, зная предмет, не знал, как вложить его в головы двенадцатилетних оболтусов. А потому каждый из нас развлекался, как хотел.

Я лично отвлекся на рассматривание новенького, только что полученного учебника по истории средних веков.

Занятие это было достаточно интересным. Страницы школьного пособия были полны рисунками и фотографиями зданий, построек, рыцарских лат, дамских нарядов, каких-то потрепанных фолиантов. Это был хороший учебник, один из лучших в те годы. А может, и в нынешние тоже.

Лениво перелистывая страницы, я вдруг замер. Одна из фотографий привлекла особенное внимание. Она изображала две скульптуры в средневековой длинной одежде, которые представились мне настоящим чудом искусства. Правда, ценителем художеств я не был, но многого и не требовалось: лицо женщины на фотографии было настолько притягивающим, одухотворенным, прекрасным, что от него невозможно было оторваться.

Подпись гласила, что это статуи маркграфа Экхарда и его супруги Уты. Поставлены они в соборе города Наумбурга, которым когда-то правили. Тут же был и комментарий, обращавший внимание на властолюбивое, жестокое и феодально-самодовольное лицо маркграфа. И на полную противоположность ему – хрупкую, нежную, печальную маркграфиню.

Вот тогда Ута и появилась в моей жизни. По картинке в учебнике я влюбился в прекрасную средневековую женщину…
[...]
У Уты видны круги под глазами.

На ее лице, кажется, просто написано, как она глубоко несчастна, что вынуждена подчиняться самодуру-мужу, терпеть его постылые ласки, не приносящие ничего, кроме пустоты и гадливости. Что она еще не перестала мечтать о чем-то несбыточном и ждать своего небесного принца с голубыми глазами и добрым сердцем... Но разум ее уже понимает, что принц теперь никогда не придет. Ей никогда не стать Прекрасной Дамой, перед ней навеки захлопнулись ворота в мечту. И оттого она тоскует еще горше, еще неизбывнее...
[...]
По карнизам на стенах храма размещались еще несколько мужских и женский статуй, тоже, возможно, давнишних владык города. Но я проходил мимо них равнодушно. Меня влекла только Ута.

Она стояла справа, рядом с Экхардом. Точно так же, как на фотографии, слегка наклонила хрупкую голову на тонкой шее. Казалось, щеки ее были прозрачными до синевы, казалось, вот-вот увидишь, как бьется жилка у нее на виске. Тонкие пальцы нервно сжимают край накидки, словно она защищается, загораживается от мужа и все смотрит куда-то вдаль, за синие горы, где ждет ее сказочный принц... И в глазах ее такая неизбывная печаль, так что даже сейчас, спустя семь сотен лет, хочется сделать что-нибудь, чтобы она улыбнулась. А еще лучше – поднять меч и выйти на поединок, чтобы освободить ее из-под гнетущей власти того, кто стоит с ней рядом….

Экхард, судьбой или политикой данный ей в мужья, стоял здесь же, опираясь на меч. Грузный, властный, уверенный в себе, ражий детина, который уж никак не мог мечтать о несбывшемся – разве что о кружке пива, оставшейся недопитой на вчерашнем пиру. В нем не было той рыцарственной удалой бесшабашности, которая многое извиняет в наших глазах. В нем не было и мудрости или хотя бы хитрости правителя, властителя земли, которая требует своего – и в политике, и в войне, и в хозяйстве. Была только сытая самоуверенность сильного животного, который пользуется властью как игрушкой для удовлетворения своих страстей.
[...]
И чем дольше я смотрел на живую Уту, тем скорее я готов был в своих мыслях наделить Экхарда новыми и новыми пороками, которых он, возможно, и не имел. Наверняка пьяница. Наверняка бьет жену. Мучит подданных. В состоянии разрезать живот встреченной поселянке и погрузить в него сапоги, дабы согреть озябшие на охоте ноги…

И главное – я видел в нем все то, что связывается у нас, русских, с немецким «натиском на Восток». Я уже видел, как Экхард вешает защитников Пскова на воротах их собственных домов, как сжигает детишек в ливонской языческой деревушке, как скачет по льду Чудского озера...
[...]
И я ненавижу мужа Уты…

Художника называют просто – Наумбургский мастер. О нем не известно почти ничего. Известно лишь, что жил в тринадцатом веке.
[...]
Мастер любил Уту.

Только огромная любовь могла поднять его на такую работу. Он повиновался той же страсти, что двигала в свое время Пигмалионом, молившим богов оживить созданную им статую. Во всяком случае, расположенные напротив фигуры маркграфа Германа и его супруги Реглинды нимало не пронизаны тем духом, который наполняет скульптуру Уты.

Он ее любил. Возможно, он мечтал стать ее рыцарем и сложить голову за честь своей Прекрасной Дамы, – но он не мог быть рыцарем, поскольку происхождение не давало ему такого права!

И все же Мастер стал им! Он обессмертил свою любимую куда надежнее, чем все те тысячи авантюристов, прикреплявших девичьи платки к шишакам своих шлемов. Свои чувства, чувства влюбленного мастера, он сумел передать всем тем, кто смотрит на его скульптуры. Сумел передать свою любовь…

И ненависть!

Моя сегодняшняя вражда к Экхарду заложена еще тогда – семь веков назад. Это ненависть Мастера к мужу его любимой передается мне. Еще бы – ведь я тоже люблю Уту…
-------------
Автором рассказа, по всей вероятности, является Александр Пересвет, поскольку помещен на его странице. Полностью: http://pereswet.narod.ru/liter/UTE.htm

не за что ненавидеть...есть за что любить...
вообще ЛЮБИМАЯ...её культ---это самое человеческое в самых кровавых периодах истории...
королева наших мужских дум...мы,грубые грязные мужики,становимся РЫЦАРЯМИ,когда посягают на предмет обожаний...и способны жертвовать и собой,и всем...ВСЕМ!!!
это сложно объяснить биологией и невозможно---физикой,химией и математикой...