Марина СОБЕ-ПАНЕК | Как я везла контрабанду в Израиль


Известный московский писатель и сценарист, очаровательная женщина, называющая свое израильское исцеление чудом, рассказывает о неожиданном происшествии на борту самолета авиакомпании "Эль-Аль" и встречах с аэропортом имени Бен-Гуриона
В последние дни вдруг появилось много воспоминаний о встречах с израильскими таможенниками. Все рассказывают свои истории про шмон, про грубость, про несуразные придирки и прочее.
У меня, как всегда, все было ровно наоборот.
Я летела в Израиль в мае. В состоянии, прямо скажем…
Это была моя первая в жизни самостоятельная поездка за границу и практически первый за четыре года выход из дома. Летела я без сопровождения (чему позже очень удивлялись израильские врачи) и без, скажем так, языка. Меня, правда, друзья успокоили, что всегда найдется рядом кто-нибудь русскоговорящий, кто поможет решить проблему с пограничниками и таможней. Если вдруг таковая возникнет.
А в том, что возникнет, никто не сомневался.
Во-первых, у меня с собой был чемодан книг. 17 килограммов моих энциклопедий и почемучек – свежие, только что из типографии авторские экземпляры.
Во-вторых, три блока сигарет. Сигареты бы я выкинула без сожаления, а вот с книгами расстаться было бы очень тяжело.
Но это все была ерунда по сравнению с настоящей контрабандой, которую я даже прятать никуда не стала, а просто держала в руках на виду у всех.
Две пакетика с детским питанием. Два! 400 граммов жидкости, запрещенной к провозу в салоне.
Оправдание этой контрабанде я готовила заранее – долго и тщательно. К двум пакетикам питательной молочной смеси прилагалась целая папка медицинских документов. Заключение российских врачей с установленным диагнозом «ахалазия (сужение) пищевода»; рентгеновские снимки, на которых было видно, что через этот мой "крысиный хвостик" никакая еда, кроме жидкой, не пролезет; подтверждение от израильской клиники, что я лечу на операцию «по жизненным показаниям» и так далее, и так далее.
Еще я заготовила жалостливую речь, что восемь часов без еды (3 часа на регистрацию, 4 часа полета и час на прохождение таможни в Бен-Гурионе) для моего истощенного организма смерти подобны. Истощение, кстати, было видно невооруженным глазом. Потому что при своем росте метр шестьдесят с кепкой я весила тогда 35 кг…
Летела я "Эль Алем", поэтому регистрация на рейс для меня началась не с таможенного досмотра и паспортного контроля, а с собеседования с бортпроводницей. (Хотя, может, сейчас так на всех направлениях принято, не только на израильском, не знаю).
Молоденькая и, к счастью, русскоговорящая девушка внимательно меня выслушала, забрала мои медицинские документы и два контрабандных пакетика и куда-то ушла. Надолго. Вернулась с сопровождающей в погонах и попросила все рассказать еще раз.
Я рассказала.
После чего меня повели в какой-то отсек за занавеской, попросили открыть чемодан.
Я открыла.
Две девушки долго и с интересом разглядывали книги, сверяли имя автора на обложках с моим паспортом и радовались (мне так показалось), что все сходится. Потом с таким же интересом читали мои медицинские справки и разглядывали меня. Тут у них, похоже, тоже все сошлось. После чего меня буквально за руку провели через таможню и паспортный контроль, вернули мне детское питание и пожелали «счастливого пути» и «чтобы все удалось».
Выпить свое детское питание я решила в самолете. Когда всем будут разносить еду. Потому что просто не есть легко, я за годы болезни привыкла. Но вот не есть, когда рядом едят – невыносимо.
Сели, пристегнули ремни, взлетели, отстегнули ремни…
Девочки-стюардессы начали развозить завтрак. Как обычно, спрашивали у пассажиров: рыба, мясо, курица, чай или кофе. Ко мне даже не обратились с вопросом.
Ничего, я не обиделась. Мне ж не привыкать…
Когда мои соседи вскрыли свои контейнеры с рыбой-курицей, и салон наполнился запахом еды, я достала свои заветные пакетики с детским питанием (давно осточертевшим, к слову говоря) и тоже приготовилась позавтракать.
В этот самый момент к нашему ряду вдруг подошли две бортпроводницы. У одной из них в руках был поднос. У второй кофейник. И вид у них был такой… такой… словно они пришли поздравить меня с днем рождения и принесли сюрпризом денрожденный тортик от экипажа (я такое в кино видела).
Я, честно говоря, не поняла, что происходит. Смотрела на них, они улыбались и смотрели на меня. Потом одна из девушек что-то сказала моему соседу, он откинул мой столик и передо мной поставили поднос.
На подносе была еда.
Нет, совсем не та, которой кормили всех пассажиров самолета.
Там были разнообразные баночки-лоханочки с детским питанием, взбитыми сливками, кремами, пудингами, фруктовым пюре и прочим. Штук восемь.
Не знаю, где они это все насобирали с бору по сосенке — из своих личных запасов или из каких загашников, может, кого из пассажиров с детьми попросили поделиться. Не знаю…
Вот тогда я и заплакала. Впервые за многие годы болезни. Впервые за чудовищно тяжелую мою весну, разодравшую жизнь на «до» и «после» и чуть было не отобравшую ее вовсе. Плакала и остановиться не могла. Пока не выплакала всю боль и все обиды. Все застолья в нашем доме, когда мне доставался только запах еды, которую я готовила для гостей, да мытье грязных тарелок после. Все редкие походы в гости к друзьям, где для меня иногда специально варили какой-нибудь бульон (а чаще не варили). Все «доставки» в дом продуктов для семьи на неделю, как правило сопровождавшиеся неискренним (как я теперь понимаю) сожалением о забыто-некупленных для меня сливках или детском питании. Все фотографии огромных жареных кусков мяса, кусков венских тортов и прочих ресторанных вкусностей, которыми в апреле-мае кормили вовсе не меня, но постили эти картинки непрерывно поглощаемой еды явно адресно…
Короче. Я выплакала все. А потом съела свой первый в начинающейся новой жизни завтрак, заботливо приготовленный специально для меня израильскими бортпроводницами. Совершенно незнакомыми мне девочками. Которые не просто разрешили взять на борт «контрабанду», но еще и запомнили, что у одной из их пассажирок проблема с едой. Не бог весть какая проблема. Не смертельная. Но все же…
Кстати, в Бен-Гурионе меня тоже не «шмонали». Все только улыбались, желали удачи, восхищались чемоданом книг и закрывали глаза на табачный перебор.
А два своих контрабандных пакетика детского питания я так и не выпила. Сейчас попыталась вспомнить, куда их дела, но не вспомнила.
Наверное, забыла в самолете.