Мне предстояло трудное дело: нужно было встретиться с Эвой и ее родителями и каким-то образом объянить им свой отъезд.
Никакой логики в моем поведении, на посторонний взгляд, не было! Только-только устроилась на работу, куда хотела, получила серьезное задание, которое могло вывести меня в люди — и вдруг, привет! - уезжаю. Зачем? Почему? Куда?!
Я ломала голову, придумывая ответы на все эти вопросы, но мои изворотливость и способность фантазировать на заданную тему сдохли в одночасье, а как их воскресить, я не знала.

Так и не придумав, что буду врать, я позвонила Эве, предупредила, что приду вечером, и, с наступлением темноты, уже входила в их кухню, как всегда до смерти напугав Кончу.
Все сидели за столом, но никто не ел — видимо, ждали меня.
Извинившись за опоздание, я села перед приготовленным для меня прибором, и Конча подала еду.
Разговор поначалу шел ни о чем. Меня распрашивали о новорожденном младенце, мать которого я «заменяла» его братьям и сестрам, о работе, Эва рассказывала что-то о своей диссертации, Юджин отпускал шуточки, а Маргарет донимала меня вопросами о здоровье, питании и режиме дня, но вдруг Эва вскрикнула, поперхнулась водой, которую как раз пила, и, поставив стакан на стол, начала вытирать блузку салфеткой, приговаривая при этом:

- Господи, ну что за память! Как я могла забыть!
- Эва! - прикрикнула Маргарет, - Ты не могла бы вести себя потише? Что ты забыла?
- Рассказать забыла! О Рэнди — ты его помнишь? - вопрос был обращен ко мне.

Еще бы я не помнила! Все мои неприятности, если не ошибаюсь, начались с появлением этого Рэнди, черт бы его побрал! Но я сделала вид, что не понимаю, о чем идет речь:

- Рэнди?
- Ну да! Мы ехали в машине, а ты шла по улице, и я тебя с ним познакомила. Ну, громила такой, неужели не помнишь? Он еще тобой почему-то сильно интересовался, спрашивал, зачем ты в интернет-кафе ходишь.
- Слушай, - вмешался Юджин, - это у тебя традиция такая — обязательно говорить о Рэнди, когда мы ужинаем в полном составе?
- Чего? - непонимающе уставилась на него Эва.
- Того! В прошлый раз, когда мы приехали, ты уже донимала нас этим Рэнди, которого никто кроме тебя не помнит. Чуть ли не неделю не вспоминала о нем, наконец, мы опять сидим за приятным общим ужином — нате, пожалуйста, Рэнди тут как тут! В чем дело, бэби?
- Так я о нем всегда вспоминаю в связи с ней!
- Да? Почему?
- Потому, что, я уже говорила, он на нее запал. Но он гад, поэтому в прошлый раз я ее уговаривала с ним познакомиться, а сегодня буду отговаривать.
- Слушай, у меня голова закружилась. Он — гад, и поэтому ты уговаривала ее встречаться с ним? Ничего себе — подруга называется! И что изменилось за эту неделю? Почему ты раздумала сажать ей на шею гада?
- Ой, папа, перестань издеваться! Неделю назад я не знала, что он гад, а теперь знаю и хочу ее предостеречь.
- Вот как? Что-нибудь серьезное?
- Еще какое серьезное! Два дня назад был день рождения Лив, Рэнди тоже там был: сестра Лив, Сьюзен, запала на него, вот Лив его и позвала. У меня чулок порвался, и я пошла в спальню Лив, чтобы снять чулки и пояс, а на площадке двое парней остановились — один, такой, Ал Боровски, у него отец чуть ли не миллиардер, а другой какой-то новенький, я его впервые видела. Так этот новенький сказал Алу, что они коллеги, только он работает в какой-то жутко секретной конторе и что Рэнди его сослуживец, дурак ужасный, а «Стеклянная пирамида» - это его прикрытие, легенда. Ну, как у шпионов бывает, знаете.

Некоторое время в кухне стояла тишина. Мы пытались переварить услышанное, но, кажется, это получалось неважно не только у меня.

Первой заговорила Маргарет:

- Я не поняла, почему сослуживец Рэнди так легко открыл этому...как ты его назвала?
Боровски?
- Да, Боровски. Почему он так спокойно заговорил о месте своей работы? Если не ошибаюсь, он под страхом смерти не имеет права разговаривать о своей службе.
- Мам, я и сама удивилась! Это было похоже на какую-то провокацию. Но зачем? Кому интересен Ал Боровски?! Богатенький сынок, игрок, проигрался так, что, говорят, начал подворовывать. Этого еще никто не доказал, но, знаешь, «то ли он украл, то ли у него украли, но осадочек остался» - это про него!
- А ты его давно знаешь? - мне пришлось приложить усилие, чтобы голос звучал естественно, но Юджин все же быстро и остро глянул на меня.
- Давно! С ним поочереди все девочки из нашей компании встречались, кроме меня — не люблю шибздиков.
- А он шибздик? - заинтересовался Юджин.
- А то! Сто семьдесят четыре — что это за рост?! Он мне по плечо. Когда мы стоим рядом - это клоунада, причем, бесплатная. Нет, в смысле внешности он ничего. Стройный, лицо приятное. Но мне всегда в нем чудилась гнильца, а я люблю людей цельных и прямых. Рэнди, явно, неплохой актер, раз я сама в нем ничего такого не заподозрила. Просто он дурачок, с ним и поговорить-то не о чем, вот я ему отставку и дала. Главное, он не обиделся, сказал, что я права, и опять нашей Мышкой поинтересовался. Он тебя Мышкой называет, - обратилась Эва ко мне, - нашел мышку! Загрызет — не отобьешься.
- Эва! - вскричала Маргарет, - что ты говоришь?!
- Я, мам, правду говорю. Наша тихоня за себя постоять может, она молодец, я ее за это очень уважаю. И правильно делает, что не позволяет себя обижать. Жаль, я не с таким характером родилась, выгляжу тупой фифой и ничего с этим сделать не могу. Ведь серьезные мужики на меня внимания не обращают: думают, я гламурная блондинка. Что хорошего?!
- Это потому, что ты еще своего мужика не встретила, - подала голос я, - настоящий разберется, где ты, а где веяния моды, уверяю тебя.
- Ты не обиделась? - покаянным голосом спросила Эва.
- На что? Ты правильно сказала: я за себя постоять умею. Грызть не буду, но и в обиду не дамся, так что все в порядке. Юджин, мне нужно с вами поговорить.
- Я так и думал, - ответил Юджин, - пойдем в кабинет.
- Нет, лучше выйдем в сад, - Юджин опять остро взглянул на меня и молча пошел к задней двери.

Больше часа ушло у меня на рассказ о той фанасмагории, внутри которой я оказалась. Юджин слушал меня молча и с каменным лицом. Наконец, я умолкла, и он сказал:

- Я думаю, ты оказалась в центре какого-то расследования спецслужб, связанного с вашим бюро.
- Чем рекламное бюро может заинтересовать спецслужбы?
- Не знаю, но связь прослеживается очень четко. Думаю, сослуживец Рэнди зачем-то слил информацию Алу, чтобы предупредить того, но о чем — вот вопрос!
- Ладно, я не собираюсь распутывать их заговор, у меня жизнь одна, я хочу ее для себя прожить. Я уеду из города, пришла сообщить об этом, но не представляю, что сказать Эве и Маргарет. Уже неделю придумываю, что соврать — я ведь и вам не собиралась правду говорить — ничего не могу придумать.
- Спасибо за доверие. Уехать — это правильное решение. Куда?
- Лучше я вам пока не скажу, хорошо? Потом найду способ сообщить.
- Тоже верно. Деньги тебе нужны?
- Нет, денег достаточно, я состоятельная дама.
- Смотри, понадобится помощь, дай мне знать обязательно.
- Спасибо.
- А за Эву и Маргарет не беспокойся, я запудрю им мозги.
- Это ведь в целях их безопасности необходимо, я бы не стала им врать.
- Я понимаю и ценю твое доверие. Сделаю все, чтобы тебе не помешать, раз уж помочь не могу. Ты зайдешь проститься?
- Да, конечно. Им показалось бы странным, если бы я внезапно сейчас исчезла.
- Может быть, лучше тебе сегодня переночевать у нас? Это выглядело бы еще естественнее.

Он был прав, и я провела под крышей этого, почти родного мне дома, последнюю ночь, чтобы наутро уехать и больше никогда сюда не возвращаться.


ЧЕГО НЕ ЗНАЛА ГЕРОИНЯ,

или

ВСТАВКА № 6.

Чарлзу до смерти надоели родственники его жены. Он понять не мог, на каком основании ему приходится им помогать. Ну, женился он на этой женщине, ну и что? Он ведь на ней женился, а не на всей ее родне! Тем более, что родня эта вела себя таким образом, словно страшно его осчастливила, разрешив Лилли выйти за него замуж. Можно подумать, она их спрашивала. А если бы и спросила... Так бы она и послушалась, если бы все ее многочисленные тетушки, дядюшки, кузены и кузины были против!

Он еще понимал, что нужно выказывать уважение тестю и теще — все же они родители Лилли, самые близкие её люди, давшие ей жизнь и достойное воспитание, принимать их во внимание было логично и целесообразно.
Но почему он должен помнить об этой распустехе Дакоте, двоюродной сестре Лилли, жалеть её, входить в её положение — пониманию Чарлза это было не доступно.
Чарлза вовсе не устраивало то тесное общение с родственниками жены, которое она ему навязывала.

Ну, уволили мужика этой Дакоты ( господи, ну и имечко!) из армии без выходного пособия и раньше времени — так разве ж Чарлз виноват, что тот руки распустил невовремя?! Чарлз — сама корректность, убьет кого — комар носа не подточит, а этот мордоворот на глазах у подчиненных араба завалил! Дурак, что ли, не понимает, что арабы теперь все поголовно персоны грата и лучше их не трогать.
Чарлз сугубо штатский человек, далекий от политики обыватель, но и то понимает, какие политические и экономические ветры дуют над миром и как легко они сдуют с поверхности планеты каждого, кто повернется к этому ветру неверным галсом. А этот вояка ни хрена не понял, и теперь Чарлз почему-то обязан спасать его семью от нищеты!

Он раздраженно высказал это Лилли, завязывая галстук перед огромным зеркалом в их спальне: они собирались идти к Дакоте на ужин, и Чарлз уже заранее злился, что придется зря потратить время на абсолютно не нужных и не интересных ему людей.

Лилли кротко выслушала его и сказала, что чувствует себя виоватой перед Дакотой: ей так повезло, Чарлз такой молодец, всего добился своими руками, а бедняжка ее кузиночка в таком уже не слишком юном возрасте да еще и при двух детях оказалась в ужасном положении — и все по вине ее недоумка мужа! Лилли сама помогла бы ей, если бы имела возможность, но ведь она сидит дома, деловых связей не имеет, не то что он, Чарлз, ведь он влиятельный человек и знаком с толпой влиятельных людей, так неужели его затруднит потратить пару часов на доброе дело, а Господь его вознаградит обязательно, да и она, Лилли, постарается сделать все, чтобы неприятные ощущения от этого визита были им забыты раз и навсегда...

Лилли умела разговаривать со своим мужем.

Тем не менее, у него все внутри кипело, когда они с Лилли вылезли из своей шикарной машины возле обшарпанного дома Дакоты, куда были приглашены, как понимал Чарлз, с далеко идущими намерениями продемонстрировать ему безвыходное положение семьи, сочувствие к которой должно было подвигнуть его на помощь ее главе. Хотя что это за «глава», который позволил себе довести своих детей до жизни в этой халупе и в этом районе...а уж в какой школе они учатся, можно было и не гадать — в колледж после таких школ не поступают.
Вот ведь козел, а?! И ведь ничего не умеет делать руками, это заранее понятно, только и знал, что солдат муштровал да в джипе ездил!

Внутри домишко оказался подстать своему внешнему виду: продавленные диваны, замызганные стены и двери, потертый линолеум на кухонном полу ( сколько лет этой развалюхе — кто сейчас пользуется линолеумом?!) - и жалкие потуги придать помещению уютный вид: какие-то дешевые безделушки, из числа тех, что дают в качестве призов в тирах, искусственные цветы под стеклянными колпаками, почему-то вдруг — занавеска из бус, прямиком из тридцатых годов ( может быть, у них и машина времени где-то припрятана — ведь трудно даже представить, что в наши дни кто-то живет, как во время Великой депрессии!)

Ужин был соответствующим обстановке. Чарлз ничего не мог понять. Отец Дакоты был родным братом его тестя, а мать — сестрой тещи. Много лет они были компаньонами — держали мастерскую по ремонту автомобилей: покупали старые развалюхи, восстанавливали их и потом очень выгодно продавали любителям стиля «ретро». К ним даже из других штатов приезжали за эксклюзивными моделями, но они были люди не гордые, не чурались и обычного рутинного ремонта современных машин, и вся эта деятельность приносила им немалый доход.

Почему же у таких одинаковых людей выросли такие разные дочери?!
Лилли была прекрасной хозяйкой, экономной, опрятной, знающей что почем. Она прекрасно готовила и даже в дни безденежья умудрялась кормить семью сытно и вкусно.
Дакота - ее ровесница, в детстве они были очень дружны, но потом дороги их разошлись: Лилли уехала в колледж, познакомилась там с Чарлзом, и оказалось, как считала вся ее родня, вытянула выигрышный билет.

Дакота учиться не стала, потому что очень рано вышла замуж за лейтенанта Смайлза и уехала с ним в один из тех заштатных городков, чье унылое существование оправдывалось лишь наличием рядом военных баз: в этих городках жили семьи офицеров да солдаты в увольнении оставляли свои деньги в их барах и кафе.

Потом Смайлз оказался в Ираке, потом вернулся, опять оказался в Ираке — и вот, вернулся домой окончательно, уволенный раньше времени из армии за жестокость к военнопленным, проявленную им при свидетелях. Даже выходного пособия ему не заплатили, приехал на деньги, выпрошенные женой у ее родителей. О пенсии, разумеется, мечтать не приходилось, да еще оказалось, что его никто не хочет брать на работу, а работать руками он не умел, следовательно, даже слесарем в одной из многочисленных мастерских тестя он не смог бы работать, да и вообще, он ничего не умел, не знал, вот, разве что отдел безопасности какой-нибудь фирмы возглавить...
Возглавлять никто не приглашал, даже рядовым охранником не брали, лицемеры проклятые! Уж будто все они так обожают арабье!

Побывали бы они на его месте. А то, конечно, сидят тут в своих шикарных офисах, ездят на сверкающих лимузинах и не задумываются, какой ценой достается миру нефть, на которой арабы сидят своими жирными ж... .
Тут Дакота положила руку на его кулак, которым он уже был готов трахнуть по столу ( «Очень внушительный кулак, - подумалось Чарлзу, - я себе представляю, что такой кулак может довести его хозяина до обвинения в излишней жестокости») - и, на удивление, Смайлз покорно замолчал и занялся содержимым своей тарелки.

Чарлз уныло ковырял недожаренную индейку, с тоской смотрел на комковатое пюре, от тыквенного пирога его чуть не вырвало, и вся эта мука продолжалась долгие два часа, а то и больше.
Наконец, «ужин» был завершен совершенно невозможным кофе, дети, которые уже довели Чарлза до белого каления неумением вести себя при посторонних, убрались в свои комнаты, женщины удалились на кухню с многозначительными улыбками: «Мужчинам нужно пообщаться», - и хозяин дома, будущий объект забот Чарлза, широким жестом предложил гостю сигару. На лице его держалось самодовольное выражение: и он знает, как принять гостей, вот и бутылка бренди, сигару нужно окунуть в бренди — будет вкуснее...

Чарлз с первого взгляда увидел, что за сигару предлагает ему этот напыщенный болван. Доллара полтора за штуку, купил две штуки у какого-нибудь латиноса — только чтобы пустить пыль в глаза богатому родственнику. Да и бренди не оствлял никаких сомнений, поэтому Чарлз отговорился тем, что ему еще машину вести, и от бренди отказался, а про сигару сказал, что, с любезного позволения хозяина он ее потом выкурит, как-то ему сейчас курить не хочется, он вообще курит мало и только за работой.

Смайлз нисколько не огорчился отказом гостя от угощения, запалил сигару, налил себе большой стакан бренди и уселся поудобнее в продавленном кресле.
Чарлза поразил апломб, с которым держался при нем этот неудачник, кажется, не вполне понимавший, что ведь Чарлз может и отказать.
Искушение отказать было столь сильным, что Чарлзу пришлось напрячься, чтобы взять себя в руки: он не хотел огорчать Лилли, а работа для этого барана у него, в самом деле, была: бюро осталось без начальника отдела безопасности, погибшего в горах, где во время отпуска занимался альпинизмом.

Но Чарлз не собирался сразу откликнуться на просьбы Смайлза. Он решил поводить его по корде, чтобы сбить спесь. Этот идиот не понимал, что родственные отношения — это одно, а служебная субординация — совсем другое, и первое никак не может влиять на второе, тогда как субординация может очень сильно изменять характер отношений.
Поэтому Чарлз сидел с непроницаемым лицом, вдыхал вонь сигары, которую Смайлз курил, демонстрируя райское блаженство, слушал его болтовню — тот рассказывал о своей службе в армии, хвастался, каким он был незаменимым, жаловался на зависть сослуживцев и неблагодарность начальства — и ждал главного разговора.
Но время шло, а Смайлз так и не приступил к деловой части, и Дакота, со встревоженным лицом, уже несколько раз выглядывала из кухни.

Наконец, Чарлзу все это надоело, он посмотрел на часы и воскликнул:

- О, как уже поздно! Нам, пожалуй, пора. Я и так нарушил свой режим. Лилли! - позвал он жену, - Поторопись, милая, мы уходим.

Лилли и Дакота вышли из кухни и приблизились к мужчинам, испытующе поглядывая на них. Чарлз стоял с невозмутимым видом, уже в пальто, собираясь помочь надеть пальто жене.
На Смайлза он не смотрел, а тот вскочил с кресла и стоял возле него столбом, явно не понимая, как же это случилось, что важный гость уходит, а он так ничего у него и не попросил и совершенно не представляет, что же ему теперь делать.

Домой ехали молча, только, уже выпуская Лилли из машины, Чарлз сказал:

- Беспримерный болван! Ты пока ничего им не говори, а через неделю или дней десять — я тебе назову точную дату — скажи, чтобы он пришел ко мне в бюро. Да намекни, что сигар с собой брать не нужно.

Так Смайлз получил место начальника охраны в рекламном бюро «Стать брендом».

КОНЕЦ ВСТАВКИ №6

Как ни странно, жизнь моя после принятого решения никак не изменилась. Я ходила на работу, где на меня почти не обращали внимания. Жила я теперь у Триши, используя свою квартиру лишь изредка.
Мы с ней вовсю готовились к побегу: перевели ее небольшие сбережения на пластиковые карты, пересмотрели гардероб и полностью сменили его, я разобрала своего «коня» на винтики, всё проверила, заменила то, что нужно было заменить — в общем, привела его в состояние боевой готовности.
Триша говорила, что, наверное, можно и не уезжать — ведь всё тихо и спокойно.
Но я знала, что эта тишина и является главной угрозой, потому что в ней прячется враг, он хочет успокоить нас, усыпить, а потом выскочить внезапно, и тогда эта обманчивая тишина исчезнет, но уже навсегда, и навсегда мы будем ввергнуты в хаос и шум.

Мама Триши плакала, но дочь не останавливала. Наоборот, всячески поддерживала ее решение, говоря, что сама она в свое время струсила уехать из этого паршивого города, так пусть хоть ее девочка сможет увидеть, как оно там, в других местах.
Триша тоже глотала слезы, стараясь, чтобы мама их не заметила, да и от меня тоже отворачивалась, если подходила сентиментальная минута.

- Чего мы ждем? - спрашивала она иногда сердито. - Поехали уже!

Но я ждала знака, сама не зная какого. Моя интуиция подсказывала, что ехать сейчас, в этой звенящей тишине — все равно что направить на себя все прожекторы в мире, закричать: «А вот мы, смотрите, мы убегаем!» - науськать на себя всю свору и попасть к ней в лапы.
Я ждала — чего-то, возникновения какой-то возни, явной или подковерной, но чего-нибудь, что должно было привлечь к себе внимание, когда все повернулись бы к нам спинами, а мы бы воспользовались этим и за их спинами удрали бы подальше.

Я ждала и дождалась.


Продолжение следует.

Начало:

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post123442349/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post123786072/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post125432474/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post125432575/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post125432677/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post125742628/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post126778872/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post127454480/

http://www.liveinternet.ru/users/urbis/post130240103/