Великий бал у Сатаны. Часть 3

«По лестнице поднимались двое последних гостей.
- Да это кто-то новенький, - говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, - ах, да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом.
- Как его зовут? – спросила Маргарита.
- А, право, я сам еще не знаю, - ответил Коровьев, - надо спросить у Азазелло.
- А кто это с ним?
- А вот этот самый исполнительный его подчиненный. Я восхищен! – прокричал Коровьев последним двум».
Ну, у Азазелло мы спрашивать не будем, потому что и сами уже немного научились раскрывать булгаковские тайны. Откроем, например, «Правду» за 30 марта 1938 года на 5-й странице:
«Ответы медицинской экспертизы на вопросы, поставленные государственным обвинителем.

ПО ОТРАВЛЕНИЮ ТОВАРИЩА Н. И. ЕЖОВА

ВОПРОС: Можно ли на основании представленных экспертизе материалов об организации отравления тов. Н. И. Ежова прийти к заключению, что обвиняемые Ягода Г. Г. и Буланов П. П. применили для достижения своей цели (…)
ОТВЕТ: На основании предъявленных материалов химических анализов ковра, гардин, обивки мебели и воздуха рабочего кабинета тов. Н. И. Ежова, а равно анализов его мочи и возникших у него болезненных проявлений, следует считать абсолютно доказанным, что было организовано и выполнено отравление тов. Н. И. Ежова ртутью через дыхательные пути, что явилось наиболее действенным и опасным методом хронического ртутного отравления».
Это подтверждает и протокол допроса подсудимого Ягоды, где он говорит: «Мы решили убить Ежова. Отравление производил Буланов» (там же, с. 3).
Вот вам и двое последних гостей. Впрочем, если б последних…
Итак, тропа поисков, еще раз причудливо вильнув, снова привела нас в бальные залы булгаковского романа к поверженному барону Майгелю. Раскроем ли мы, наконец, его тайну, или почти растаявшие за столько лет следы вновь запутают нас в мрачной паутине сложных человеческих судеб и исторических событий?
Насколько Енукидзе помнят все, настолько Штейгера не знает никто. Десятки людей расспрашивал я, пытаясь зацепиться за кончик невидимой нити, но барона не помнили ни наши старые дипломаты, ни в театральном мире, ни среди бывших работников ВОКСа – общества культурных связей с заграницей, - ни ветераны «Интуриста». Скорее с отчаянием, чем с надеждой перелистывал я старые справочники, как вдруг…
«Штейгер Б. С., Средний Кисловский пер., д. 1, кв. 1», - серыми выцветшими буквами на желтой хрупкой бумаге. Это справочник «Вся Москва» за 1936 год. Его инициалы – Б. С. – частично совпадали с именем Борис, указанным господином Кеннаном. Хотя с тех пор прошло столько времени, я все же поехал по этому адресу, всю дорогу с беспокойством думая о том, что на месте старого переулка найду теперь огромное железобетонное здание какого-нибудь министерства. Подъехав поближе, я сразу увидел его светящуюся громаду, но, к счастью, ошибся. Коробка стояла в стороне, а вниз уходил горбом настоящий прекрасный старый московский переулок. Дом и квартиру нашел сразу. Позвонил. Очень долго дверь не открывали, хотя я прекрасно чувствовал, что за ней кто-то стоит. Стоит и ждет второго звонка. Меня же от этого повторного звонка удерживала какая-то непонятная сила. Так мы и стояли, пока дверь, наконец, не открылась. На пороге возникла маленькая сморщенная, озадаченно разглядывавшая мня старушка.
- Здравствуйте. Можно видеть Штейгера? – бухнул я, не задумываясь.
- А его давно уже нету, - ответила она без особого удивления. – Его расстреляли в 1935 году вместе с Ягодой.
- Вот это да! – сказал я тоже без особого удивления. – За что же?
- А он был шпион.
Из дальнейшего разговора с Прасковьей Григорьевной Куликовой – так звали старушку – выяснилось, что поселилась она в этой квартире в 1935 году, как раз в комнате Бориса Сергеевича Штейгера, после того, как тот «выбыл». О бывшем хозяине она почти ничего не знала, рассказала только, что жил он один, обслуживала его жившая в этой квартире служанка Таня, которая умерла в 1937 году. Все в квартире называли Бориса Штейгера «бароном». Он работал в НКВД у Ягоды, очень хорошо одевался, часто получал дорогие посылки из-за границы. Любил в шикарном халате расхаживать по длинному коридору квартиры, часто поговаривал: «Своей смертью я не умру».
Другая соседка, Валентина Дмитриевна Сорокина, рассказывала, что, по словам жившей в их квартире актрисы Дарьи Ивановны Кайдаш, Штейгер работал начальником «какого-то управления по искусству», доставал билеты на закрытые просмотры. Незадолго до ареста его поселили в номере «Националя», а сообщение о расстреле напечатали в газете.
Было ясно, что эта информация, если так можно назвать кухонные разговоры, требует особенно тщательной проверки и что проверять ее чрезвычайно трудно. Прежде всего – где работал Штейгер? Если его не помнят люди, может быть, это имя сохранили документы? Самый верный шанс – домовые книги. Работники жэка как-то потупились и показали на угол: «Попробуйте…» Домовыми книгами оказалась серо-фиолетовая лапша, ногами набитая в три канцелярских шкафа. Тем не менее каждая «лапшинка» была осмотрена с двух сторон. Увы. Не оправдали надежд и справочники «Вся Москва», где обычно рядом с фамилией указывалось в скобках и место работы. Имя Штейгера встречалось, но место его работы ни разу. Это было тем более странно, что в справочниках даже для государственных деятелей указывались домашний адрес и место работы. Исключение составляли, вероятно, пенсионеры, люди свободных профессий и т. п. Наступила очередь архивов. Я просмотрел дела наиболее «подозрительных» учреждений, но барон был неуловим. Последняя надежда – газеты. Если удастся найти сообщение о расстреле, то не исключено, что там же упомянут место службы. В крайнем случае по кругу лиц, осужденных со Штейгером, можно будет уточнить хотя бы направление поиска. Но что это за газета? Этого соседи не помнили. Пришлось искать наугад. После просмотра «Правды» за 1935 год осталась еще слабая надежда на «Известия», но никаких следов Штейгера так и не нашлось. Конечно, соседи могли и напутать. А если это 1936 год? Пришлось снова зачастить в библиотеку. Нет. И в этих газетах ничего. 1937-й? Так могло продолжаться до бесконечности, но тайна крепко держала меня в плену. Снова начался просмотр, но вот и эта гора газет растаяла. Осталось лишь несколько страничек 1937 года, когда я увидел:
«16 декабря 1937 года Военной Коллегией Верховного Суда Союза ССР в закрытом судебном заседании в порядке закона от 1 декабря 1934 г. было рассмотрено дело по обвинению Енукидзе А. С., Карахана Л. М., Орахелашвили И. Д., Шеболдаева Б. П., Ларина И. Ф., Метелева А. Д., Цукермана В. М., Штейгера Б. С. в измене Родине, террористической деятельности и систематическом шпионаже в пользу одного из иностранных государств.
Все обвиняемые полностью признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила Енукидзе А. С., Карахана Л. М., Орахелашвили И. Д., Шеболдаева Б. П., Ларина И. Ф., Метелева А. Д., Цукермана В. М., Штейгера Б. С. к высшей мере наказания – расстрелу.
Приговор приведен в исполнение».