Игорь Караулов:
÷÷÷
Жил в тоске многоподъездной, где панель, а не кирпич,
никому не интересный дядя Женя, старый сыч.
Он обругивал мальчишек, что с мячом наперерез.
Из-за пенсионных книжек он ходил, ворча, в собес.
Он доказывал кассирше, что четыре - дважды два.
Он смотрел на вещи ширше: вещи больше, чем слова.
Чем бывал он в жизни занят, толком я не узнавал.
Он сидел.
За что - Бог знает.
Он когда-то воевал.
Он переправлялся через Днепр - и там почти погиб.
Дядя Женя - лысый череп.
Дядя Женя - чайный гриб.
Кто б подумал, что бывают и такие времена.
Я за тех, кто доживает, вместе с ними пью до дна.
Я и сам из тех инкогнит, разбежавшихся волчат.
Хорошо, что нас не помнят, в дверь ночами не стучат.
А стучат одни костяшки домино на целый двор.
Вышел в клетчатой рубашке
Дядя Женя на простор.
Впереди в багровой пене диск садится за рекой.
Позади у дяди Жени нету тени никакой.
÷÷÷
Алиса Орлова:
÷÷÷
Дядя Женя, воскресни, матернись, улыбаясь, в эфире,
Кулаком погрози распустившему сопли хохлу.
Нет, послушай, того, что исправить нельзя в этом мире,
Потому каждый раз — враг опять отползает во мглу.
.
Дядя Женя, прощай.
Ты и сам не любил церемоний,
В нигерийских песках добывая свободу другим.
Впереди у тебя безграничное синее море
И к тверским облакам так некстати подмешанный дым.