Совсем недавно судьба в очередной раз свела меня с одним старым знакомым, Стасом, которого я не видел очень долго. В связи с этим решил написать несколько эпизодов из жизни моего знакомого.

СВИТЕР
Когда мы с Мишей учились в шестом классе, к нам привели Стаса. Человеком он был нифига неадекватным, но вроде как не по своей вине. Страдал он от какого-то там отклонения типа нарколепсии (когда люди засыпают неожиданно), тока он не засыпал, а залипал. Наглухо причём. То есть сначала он во что-то фтыкал, а потом
ни с того, ни с сего стопорился и пускал слюну. Приходил в себя только после того, как весь класс с криками “зырьте, ребза, у ебаната апять боторейки сели!” начинал отвешивать ему подзатыльники. За глаза его называли дурачком, но говорить такое в лицо было как-то оскорбительно, поэтому обозвали Стасика нейтрально - Писюном.
Скоро в школе появилась и писюнова мама, которая почему-то слёту записала нас с Мишей в писюновские друзья и много чё нам про него поведала. Оказалось, был целый список вещей - типа “циклично движущихся объектов” и “изображений с яркой цветовой гаммой”, - которые Писюну нежелательно было наблюдать ваще, а то была опасность впасть в конкретна долговременный ступор или фиг его знает чего ещё. Остаток того учебного дня Миша провёл в тщетных потугах ввести Писюна в кому - он ходил вокруг него кругами, изображая циклично двигающийся объект, а через равные промежутки времени вертел у того перед лицом цветными карандашами, изображая яркую цветовую гамму. Периодически пристально смотрел в глаза. Фиг там. Писюн не поддавался.
После уроков мы втроём уже стояли в раздевалке. Раздосадованный такими несрастухами Миша сурово, как Берия, натягивал на себя свой любимый чудо-свитер, апогей постмодернизма, привезённый из каково-то Чуркистана. Это сейчас, с высоты, так сказать, своего опыта, я понимаю, что на этом предмете одежды силами таджикских ткачей, по совместительству наркоманов и дальтоников, художественными средствами был изображён героиновый приход, но в ту пору мы были свято уверены, что это пять зелёных всадников ловят чёрную рыбу в красном поле под палящим фиолетовым солнцем. Всякий раз, когда Миша надевал эту паранойю, превращаясь в сплошное красно-фиолетовое пятно, у меня возникало навящевое желание обхватив голову руками бежатьь прочь с криками “Нет! Нет! Только не мой мозг”. Стоило Мише выйти в этом свитере на улицу, как прохожие начинали шарахаться в стороны, забывая, о чём тока что думали, маленькие дети принимались плакать. У меня лично, как и у некоторых наших знакомых, свитер вызывал приступы тошноты и головокружения, поэтому я старался смотреть по возможности в пол. То есть, как вы понимаете, на блёкло-сером фоне Мишин свитер очень выделялся. Да что там, скажу больше - не существует в природе ваще такого фона, на котором этот аксессуар не выделялся бы. Хотя если вы найдете где-нибудь летающую тарелку с огромной надписью ЗЕМЛЯНЕ!МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ! - то можете смело, одев Мишин свитер, встать рядом - такие вещи идеально дополняют друг друга.
Красное пятно брякнуло что-то вроде “щасливо, пацаны” и уплыло в сторону выхода. Оторвав глаза от пола, я увидел Писюна. У Писюна было такое лицо, как будто он всю сука ночь ловил черную рыбу с зелёными всадниками и теперь стоял передо мной - с подкашивающимися ногами, отклянченой губой и тупым взглядом. В тот раз он залип основательно, я его минут 15 откачивал. Мише сказал сжечь свитер нафиг.

ДУСЯ
Была у Писюна кошка, звали Дусей. Дуся была нещадно убитое животное – врезалось с разбегу в стены, промахивалась мимо миски с молоком харей в пол, корчила непонятные рожи. Дусей, хстати, она была чиста формально, поскольку отзывалась и на Дусю, и на Васю с Петей, и на “пошла на фиг”. В общем Дуся была не жилец по-любому - каску у неё снесло при рождении, и по законам природы она должна была скопытится ещё в раннем детстве - но тут в планы естественного отбора вмешался известный гринписовец Писюн. Дефективную Дусю он нарыл, на какой-та помойке и припёр, естественно, в дом – это, по ходу, был вообще последний раз, когда Писюн полноценно держал лохматую бестию в руках, потому как, когда Дуся подросла и превратилась в трёхцветную лопоухо-косоглазую фиговину, она начала двигаться и фиг ты её поймаешь. Двигалась Дуся очень резво - создавалось впечатление что даже срала на ходу, а если задерживалась в одном месте больше десяти секунд, значит либо спала, либо отъехала. Ну, или задумалась - периодически с ней случались кратковременные приступы спокойствия: она ни с таво, ни с сего замирала, таращила косые банки в неизвестном направлении и напряжённо ожидала в какое полушарие ударит моча на этот раз - ну и в зависимости от результата через полторы секунды начинала отчаянно щемится либо влево, либо вправо, затем обычно врезалась головой в стену, отскочив сломя голову, бежала в противоположную сторону, врезалась в дверь и офигев от такого обилия препятствий начинала щемится вверх па шторам. Там, где-нибудь под потолком вдруг опять замирала с такой рожей типа “во, бля… где ето я?..”, снова задумывалась, неожиданно пукала, с перепугу врезалась тыквой в багету, падала жопой на подоконник и по новой начинала гнать по жилплощади - шерсть дыбом, глаза на выкате. Мне думается, что именно так выглядел бы кошачий вариант гибрида Алины Кабаевой и Жанны Агузаровой. Наблюдая это, Миша неоднократно говорил Писюну, типа “Писюн, она у тебя походу слепая ваще…” “Да не, не… - успокаивал себя Писюн - просто ёбнутая.”
Поначалу дусина движение вызывало у меня дезориентацию и приступы морской болезни, а Миша её ваще боялся и не любил совсем. Потому что один раз, нифига не разглядев Дусю на фоне писюновского ковра (связанного наверно тем же дальтоником, который Мише свитер красный сделал), Миша наступил на её рожу, а поскольку Дуся почему-то мяукать не умела, издавая вместо этого какие-то кряхтяще-пердящие гортанные звуки на манер тувинских духовых инструментов, она со всей своей кошачей дурости страшным тувинским голосом орать - я, честно признаюсь, немного припустил в штаны, а вот 12-ти летний Миша впервые в своей жизни схватился за сердце, а когда отошёл, начал Дусю ненавидеть лютой ненавистью.
И вот однажды, когда Писюн в очередной раз ушёл посрать и залип в толчке на полчаса, разглядывая в унитазе чудные какашные узоры, мы с Мишей остались тупить в писюновской комнате в два рыла. Тут я обратил внимание, что Дуся заговорщицки выглядывает из-за кресла и щуря один глаз палит в Мишину сторону. Я Мише это дело показал и только хотел уже что-то по этому поводу сказать, как вдруг Миша, внук Ворошиловского стрелка, не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (грамм думаю 200, не меньше - зима была) и смачно с присвистом форчманул Дусе прям в лицо. Я даже растерялся как-то. Дуся пролетела всего-то метра полтора, зато с такими выкрутасами, что Алине Кабаевой и не снилось.
Через пару дней Дуся начала помаленьку облазить. Писюн говорил, что это на нервной почве, но мы-то с Мишей знали, что после такого заряда гайморита в голову ваще не живут - так что ей ещё повезло, можно сказать.
А писюновская мама, походу, испугалась, что кошке настает постепенный пипец и купила Писюну на замену большого такого африканского попугая по кличке Розелло . Продавец её пролечил что Розелло очень умный и говорящий, схватывает всё на лету, не заткнёшь. Но Розелло почему-то оказался на редкость тупым. В течение недели мы с Мишей учили его говорить одно единственное слово “Писюн”. День изо дня мы вбивали это ему в мозг часа наверно по два, чтоб не забыл, “… Писюн, Писюн, Писюн,… говори - Писюн, Писюн… вот ведь сука … Писюн, Писюн” - ну и в таком духе; под конец даже несчастная облезлая Дуся, не выдержав такова напора, корча рожу и заикаясь начала гудеть что-то подозрительно напоминающее слово “Писюн”, лишь бы мы заткнулись. А Розелле хоть бы хны - сидел в углу клетки, таращил полные непонимания глаза и обильно серил.
Миша уже хотел Писюна разочаровать, вроде “Писюн, он у тебя походу глухой вообще.”, но как выяснилось, Розелло был не глухой, а даже совсем наоборот. Всё это время хитрый пернатый слушал… набирался, так сказать, опыту. Через пару недель этот урод выдал всё - и “Писюн”, и “сука”, и “урод” с “мудаком”, и ещё целый ряд окологинекологических терминов, смысл которых я узнал только несколько лет спустя. Писюн с мамой были в шоке конечно. И ведь, что характерно, не наврал продавец – действительно, не заткнёшь. В качестве бесплатного дополнения к выученным словам Розелло научился кряхтеть, пердеть, лихо подражать звуку проезжающего трамвая и звонко посвистывать. Причём делал он это, походу, круглосуточно, потому как Писюн приходил в школу с таким помятым видом, как будто всю ночь катался на трамвае в шумной компании милицейских свистков. К тому же, по его словам, Дуся сильно нервничала.
А Дуся на самом деле сходила с ума. То есть она и так была без ума, но с появлением Розеллы её стали покидать последние остатки разума. Если раньше Дуся слушала тока то, что говорят голоса в её голове, то теперь к этой толпе добавился и Левитан с крыльями, который наглухо забивал Дусе все сигналы с Марса. Ну и в один прекрасный день мы с Мишей стали свидетелями таво, как Дуся, чувствуя видимо близкую кончину от помутнения рассудка, решила напоследок во что бы то ни стало вточить говорящего окорока. Сам Розелло к тому моменту времени уже научился открывать клетку изнутри и по-хозяйски вылезать на крышу подышать воздухом, причём проделывал всё это не прекращая говорить ни на секунду. С крыши своей клетки Розелло как козырной страус выглядывал в окно, обсуждал сам с собой последние новости и попутно подслушивал всякие гадости чтоб вечером опять ошарашить писюновскую маму очередным матюком. Улучив один из таких моментов, потерявшая всякую надежду, окончательно офигевшая Дуся, изо всех сил стараясь не палится, полезла за добычей на клетку. Выкатив фары от волнения и еле сдерживая метеоризм, Дуся приблизилась к Розеллу вплотную и застыла. Всё, - подумали мы с Мишей, - конец попугаю… Но в этот момент Розелло медленно повернулся, и, увидев перед лицом такую фигню (Дуся бешено вращала глазами и мелко тряслась), оценил обстановку, неспешно так прицелился и как заправский скотобой ударил Дусе клювом прям промеж ух. Тюк, … Досмотрев как Дуся ссыпалась на половичок, Розелло звонко присвистнул и продолжил говорить.
Все остались живы вообщем. Не знаю, что за нервные центры в кошачьей голове поразил удар африканского Розеллы, но облазить после этого инцидента Дуся перестала.