До встречи, папочка!
02-02-2006 06:04
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Умеет ли папа плакать? Бывают ли вообще слёзы для папы?
– У мамы их много, но папе их как бы не хватало, потому что… «мужчина никогда не плачет», – как говорил один малыш, вытирая глаза, которые постоянно делались мокрыми. Папе, самое большее, комок подступит к горлу, как хрипота без простуды, и дальше уже не пойдёт. Некоторые говорят, что если кто-то не умеет плакать, то у него нет сердца (естественно – для любви), однако я думаю, что у пап есть сердце, к тому же сильно любящее, только «без нюней», как говорил один папа, у которого заболела дочь Агата.
Над Агатой плакали все тётки и бабушки, даже сиделка в больнице слишком часто бегала за платочками, а врач только качал головой и молчал, потому что не хотел говорить грустные вещи, а плакать не умел и слёз не любил, даже не знал их вкуса. У Агатки было такое «бракованное» сердце, как у часов, которые постоянно опаздывают и не известно когда вдруг поломаются так, что наладить их будет нельзя. Но часы можно купить новые, а сердце?.. Поэтому плакали тётки, бабушки и все остальные. А Агата? Она не плакала, наверно потому, что не понимала.
Агата любила играть на флейте, а играла так красиво, что папа, слушая, сидел, как каменный рыцарь, боясь спугнуть хотя бы одну нотку. Он чувствовал, что пока Агатка играет, её сердце бьётся, живёт, ведь она играет такие чарующие мелодии. И он ничего не говорил, только слушал, как будто хотел наслушаться на то время, когда она уже не будет так очаровательно играть на своей флейте. Ведь каждый знает, что если кто-то красиво играет, то не только пальцами или губами на инструменте, но прежде всего всем сердцем, а сердце Агатки уже едва жило.
Все приносили Агатке в больницу апельсины, бананы, жвачки, книжки, игрушки… папа, которого Агатка любила немного больше, чем маму, не приносил ничего, только сидел рядом с Агатой и держал её за руку. И Агатка эту сильную, большую папину руку сильно сжимала своей – слабой и бледной, словно хотела одолжить у папы его силу. Она была бледная, как полотно её рубашки, и только в глазах сияло ясное небо. Девочка не понимала: почему все плачут, почему никто не хочет ей ничего сказать? Только папа не плакал, и за это она любила его ещё больше.
– Ты классный парень! – говорила она. – Ну, держи меня сильно за руку, мой Тарзан!
И папа держал её за руку так сильно, будто хотел задержать дочку здесь, хотя знал, что это ему не удастся, хотя бы он напряг все свои силы…
Мама всё время хотела кормить Агату, потому что думала, что от этого её сердце начнёт биться сильней и дольше. – Держи, Агатка, съешь это… а может это, – говорила она, хотя Агатка ела всё меньше. Только ждала, что скажет папа. А папа привёл к ней священника отца Рафала, такого маленького, худого и очень больного. Этот священник уже два раза должен был умереть, но так сильно держался за рукав Иисуса и так сильно Его просил, что ещё бегал к больным и помогал им тем же Иисусом. Только иногда он останавливался на лестнице, потому что прихватывало сердце, тогда отец Рафал хватался за сумку с Господом Иисусом (Святым Причастием), которого разносил больным… и двигался дальше. Он принёс Господа Иисуса и для Агатки, ведь она, наверное, к небу была ближе, чем к земле. Первой Иисуса приняла Агата, после неё папа. Её лицо не сильно отличалось от облатки, в которой к ней пришёл Иисус. И тогда Агата последний раз сыграла на флейте, казалось, прекраснее всего за всю свою короткую жизнь.
На другой день Агата опять попросила флейту, но уже не играла, а только обняла её так, словно хотела забрать с собой… Куда? Туда, куда она собиралась – в дорогу, может быть, очень долгую, а может, короче, чем взгляд в глаза… Посмотрела на всех плачущих, улыбнулась папе и сказала:
– Ну, до встречи, папа, мама и все вы! Когда-нибудь я скажу вам там «здравствуйте»!
И уснула быстро и так глубоко, что уже никто не мог её разбудить, будто спешила туда, где сам Иисус скажет ей:
– Ну, вставай с кровати, Агата, потому что у меня есть для тебя сердце новое и безотказное, которое не испортится уже никогда.
В руке её была зажата флейта, как если бы она хотела там когда-нибудь сыграть папе приветственную мелодию, которую он так любил. И чтобы он слушал так, как только сможет, и уже никогда не боялся, что сердце Агатки перестанет стучать.
После Агатки осталось лишь память, а у папы – глубокая морщинка на лице, и по ней катилась одна-единственная слеза, которой не постыдился бы ни один мужчина на свете.
Тадеуш Ручиньски FSC
перевод с польского Елены Аппельганц (г. Орск)
«Искорка»№ 17
[400x416]
Умеет ли папа плакать? Бывают ли вообще слёзы для папы?
– У мамы их много, но папе их как бы не хватало, потому что… «мужчина никогда не плачет», – как говорил один малыш, вытирая глаза, которые постоянно делались мокрыми. Папе, самое большее, комок подступит к горлу, как хрипота без простуды, и дальше уже не пойдёт. Некоторые говорят, что если кто-то не умеет плакать, то у него нет сердца (естественно – для любви), однако я думаю, что у пап есть сердце, к тому же сильно любящее, только «без нюней», как говорил один папа, у которого заболела дочь Агата.
Над Агатой плакали все тётки и бабушки, даже сиделка в больнице слишком часто бегала за платочками, а врач только качал головой и молчал, потому что не хотел говорить грустные вещи, а плакать не умел и слёз не любил, даже не знал их вкуса. У Агатки было такое «бракованное» сердце, как у часов, которые постоянно опаздывают и не известно когда вдруг поломаются так, что наладить их будет нельзя. Но часы можно купить новые, а сердце?.. Поэтому плакали тётки, бабушки и все остальные. А Агата? Она не плакала, наверно потому, что не понимала.
Агата любила играть на флейте, а играла так красиво, что папа, слушая, сидел, как каменный рыцарь, боясь спугнуть хотя бы одну нотку. Он чувствовал, что пока Агатка играет, её сердце бьётся, живёт, ведь она играет такие чарующие мелодии. И он ничего не говорил, только слушал, как будто хотел наслушаться на то время, когда она уже не будет так очаровательно играть на своей флейте. Ведь каждый знает, что если кто-то красиво играет, то не только пальцами или губами на инструменте, но прежде всего всем сердцем, а сердце Агатки уже едва жило.
Все приносили Агатке в больницу апельсины, бананы, жвачки, книжки, игрушки… папа, которого Агатка любила немного больше, чем маму, не приносил ничего, только сидел рядом с Агатой и держал её за руку. И Агатка эту сильную, большую папину руку сильно сжимала своей – слабой и бледной, словно хотела одолжить у папы его силу. Она была бледная, как полотно её рубашки, и только в глазах сияло ясное небо. Девочка не понимала: почему все плачут, почему никто не хочет ей ничего сказать? Только папа не плакал, и за это она любила его ещё больше.
– Ты классный парень! – говорила она. – Ну, держи меня сильно за руку, мой Тарзан!
И папа держал её за руку так сильно, будто хотел задержать дочку здесь, хотя знал, что это ему не удастся, хотя бы он напряг все свои силы…
Мама всё время хотела кормить Агату, потому что думала, что от этого её сердце начнёт биться сильней и дольше. – Держи, Агатка, съешь это… а может это, – говорила она, хотя Агатка ела всё меньше. Только ждала, что скажет папа. А папа привёл к ней священника отца Рафала, такого маленького, худого и очень больного. Этот священник уже два раза должен был умереть, но так сильно держался за рукав Иисуса и так сильно Его просил, что ещё бегал к больным и помогал им тем же Иисусом. Только иногда он останавливался на лестнице, потому что прихватывало сердце, тогда отец Рафал хватался за сумку с Господом Иисусом (Святым Причастием), которого разносил больным… и двигался дальше. Он принёс Господа Иисуса и для Агатки, ведь она, наверное, к небу была ближе, чем к земле. Первой Иисуса приняла Агата, после неё папа. Её лицо не сильно отличалось от облатки, в которой к ней пришёл Иисус. И тогда Агата последний раз сыграла на флейте, казалось, прекраснее всего за всю свою короткую жизнь.
На другой день Агата опять попросила флейту, но уже не играла, а только обняла её так, словно хотела забрать с собой… Куда? Туда, куда она собиралась – в дорогу, может быть, очень долгую, а может, короче, чем взгляд в глаза… Посмотрела на всех плачущих, улыбнулась папе и сказала:
– Ну, до встречи, папа, мама и все вы! Когда-нибудь я скажу вам там «здравствуйте»!
И уснула быстро и так глубоко, что уже никто не мог её разбудить, будто спешила туда, где сам Иисус скажет ей:
– Ну, вставай с кровати, Агата, потому что у меня есть для тебя сердце новое и безотказное, которое не испортится уже никогда.
В руке её была зажата флейта, как если бы она хотела там когда-нибудь сыграть папе приветственную мелодию, которую он так любил. И чтобы он слушал так, как только сможет, и уже никогда не боялся, что сердце Агатки перестанет стучать.
После Агатки осталось лишь память, а у папы – глубокая морщинка на лице, и по ней катилась одна-единственная слеза, которой не постыдился бы ни один мужчина на свете.
Тадеуш Ручиньски FSC
перевод с польского Елены Аппельганц (г. Орск)
«Искорка»№ 17
[400x416]Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник До встречи, папочка! | Beliv_RACrew - будни вампира |
Лента друзей Beliv_RACrew
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»