Сухим хрустом отзывались дорожки в глубине аллеи. Я пошёл её искать и зашёл довольно далеко. Весёлые голоса остались позади, и ветви елей уже начинали смыкаться над головой в настоящий свод.
Вдруг у ручья на скамейке я заметил её. Она сидела, опустив к ручью свои тоненькие бледные ручки. Спина вздрагивала то ли от всхлипов, то ли от холода - у ручья было довольно свежо. Выгоревшая тоненькая косичка залезла под вырез такого же выгоревшего простенького платьица.
Я подошёл и не стал её окликать. Глянул на влажную зелень скамейки. Секунду раздумывал, а потом уселся рядом. Она продолжала прутиком расчищать дорогу щепке-кораблику. Он запутался в волнах прошлогодней травы и не мог плыть дальше.
Я посмотрел на неё сбоку. Сначала украдкой, потом открыто. Она шмыгнула носом. Я улыбнулся. Она нахмурилась. Значит, не хотела, чтобы лицо расплывалось в улыбке. А улыбка, чувствовалось, сама предательски просилась из неё.
- Пошли, - сказал я шёпотом.
Она вскинула взгляд, резко обдав меня искрами голубого неба.
- Ты думаешь? - последняя хмурая морщинка теперь уже по-настоящему выступила на её лице.
- Конечно! - тихо, но радостно сказал я. - Тебя же все заждались!
Она положила прутик рядом с ручьём. Резко соскользнула на корточки, макнула тонкие бледные пальцы в холодную воду ручья и протолкнула щепку, которая через мгновение скрылась из вида.
Выпрямилась. Вытерла руки о выцветший подол своего платьица и протянула мне белую замёрзшую ладошку:
- Пошли!
Я вёл её как ребёнка за руку, пока мы выходили из-под сумрачного свода елей. Она словно боялась этой прохладной темноты и крепко держалась за мою тёплую руку. Но как только хвойный сумрак расступился, она побежала вперёд, весело шлёпая сандалиями по щебёнке аллеи.
Через пару мгновений она нырнула через кусты акации на опушку, туда, где шумели голоса. Они встретили её восходящим "О-о!", и кто-то радостно сказал:
- Весна пришла!