Я родилась, выросла и провела бОльшую часть жизни в квартире на Кутузовском проспекте. Окна моей комнаты выходили непосредственно на проспект -- в раёне Триумфальной Арки, -- и лет так этак дваццать назад я очень любила залезть на подоконник укрыться тёплым клетчатым пледом и пить мате и пыриться вечерами на проспект -- смотреть, как машинки едут.

Плюс, конечно, у меня был свой отдельный пиковый интерес -- увидеть, как заворачивает к нам во двор машина, везущая домой мою маменьку, чтоб потом с гиканьем и выкидыванием коленец (коленцев?) бежать в коридор её встречать. Тогда я мечтала, что у меня тоже будет машина -- обязательно белая семёрка, -- и я также буду заворачивать во двор вместо того, чтоб тупить в окно из своей комнаты.

Прошло время, лет примерно опять же десять, у меня даже -- как это ни удивительно -- появилась белая семёрка, на которой я лихо заворачивала в свой двор вместо того, чтобы тупить в окно, однако традицию тупки в окно было не изжить. Я всё равно делала _это_ при каждом удобном случае, даже если в это время на Кутузовском стояла мёртвая пробка и смотреть в эстетическом плане было совершенно не на что.

Спустя ещё лет примерно пять я уехала жить в Царицыно, в совершенно прекрасные края, где, однако, дом был расположен таким образом, что до ближайшего проспекта было пять минут ходу, да и проспект этот был Пролетарским, то есть и не проспект вовсе, если вы понимаете, о чём я.

Мне тогда даже показалось, что -- по большому счёту -- мне ни в хуй не впилось это созерцание машинок, пролетающих по проспекту под окнами, и даже очень хорошо, что тихо и окна выходят на сквер. И продолжало мне так казаться ровно до того момента, как я поехала на дачу к приятелю выпить водки, а у дачи оказалась задняя калитка, выходящщая на шоссе. И вот я пошла в один момент поссать, по ходу запалила эту калитку и остаток вечера провела, пырясь на машинки и вызывая недоумение у прочих учаснегов мероприятия.

Далее -- спустя ещё три года -- я вернулась на Кутузовский обратно и, хоть обстоятельства окружающие были далеки от идеала, с радостью восприняла возможность снова залазить на подоконник и пыриться в проспект. 

Потом -- спустя ещё года полтора -- я отчалила в сторону Зюзино (с остановкой в Нагатинском Затоне на полгода, но этот период в данном контексте не имеет знаения, а следовательно им можно пренебречь). И вот теперь хоть я и живу в доме у самого проспекта -- на этот раз Севастопольского, -- но, тем не менее, мои окна выходят на говнодорожку и соседний дом.

Поэтому вот прям сейчас я, выйдя за сигаретами, очень мощно затупила у подъезда и стала пыриться в проспект. Ну просто вот пыриться -- как машинки ездят. Ну неужели вы не понимаете? Ну нельзя же не понимать, что пыриться на машинки -- это восхитительно. (Слово "пыриться" повторяется в этом абзаце три раза совершенно случайно).

И вот на этой оптимистичной ноте мне дико захотелось обратно на Кутузовский, где проспект -- _настоящий_ и машинки _настоящие_ . Севастопольский наш, конечно, охуенный и центр мира ваще, но ему, конечно, до Кутузовского ещё срать и срать. По масштабности, я имею в виду.
 
Казалось бы -- такая хуйня, а почему-то цепляет. 

Вот так и живём -- мелочами.

Клава П.