Ей было двенадцать, тринадцать – ему.
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли, почему
Такая у них вражда?!

Он звал её «бомбою» и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его – «сатаной»,
«скелетом» и «зубоскалом».

Когда он стекло мячом разбивал, она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.

Ей было – пятнадцать, шестнадцать – ему,
Но он не менялся никак.
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.

Он «бомбой» её по-прежнему звал,
Вгонял насмешки в дрожь.
И только снегом уже не швырял
И диких не корчил рожь.

Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
где свист, где турманов кружит волна,
и даже сморщится: «У, сатана!
Как я тебя ненавижу!»

А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнёт за столом:
«Ах как это славно, право, что он
К нам в гости не приглашен!»

И мама, ставя на стол пироги,
Скажет дочке своей:
«Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,
зачем нам твои враги!»

Ей девятнадцать, двадцать – ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на этаже,
Недругам мир ни к чему.

Теперь он «бомбой» её не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи,
А «тётей Химией» величал
И «тётей Колбою» тоже.

Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла.
И так же сердилась: «У, сатана!»
И так же его презирала.

Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая…
Шел паренёк с девчонкой одной,
Домой её провожая.

Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто было им по пути,
Девчонка боялась идти домой,
И он её провожал.

Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома: «стой, сатана!
Стой тебе говорят!

Всё ясно, всё ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней?!
С какой – то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!

Даже не спрашивай почему!» -
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
«Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!»