На пороге стояла она. И в первую минуту он почувствовал дикую
безудержную радость, но после радость стала по частице утекать в
никуда.
Ее светлые волосы были тщательно уложены в гладкую прическу, из
которой не выбивалась ни одна прядь, брови подведены, губы накрашены,
На ней было наглухо закрытое черное обтягивающее платье с блестками и
такие же перчатки до локтя.
- Анка, - прошептал он и потянулся к ней.
Она как-то жалко улыбнулась, переступила порог и упала ему в
руки. Он осторожно обнял ее хрупкие плечи, и волна ужаса продрала
душу, по спине пополз холодный ручеек. Язык отнялся, и не сразу он
смог выговорить:
- Анка, кто?
- Я сама, сама, - торопливо прошептала она. - Я не смогла дальше... я
сама... Господи, не спрашивай!
- Не буду.
Он взял ее за подбородок и посмотрел ей в лицо. На щеках были
слезы - горькие капли дождя. И он поцеловал эти слезы. Она опустила
голову и уткнулась ему в грудь. Он машинально погладил ее по спине,
под тонкой тканью нащупал два свежих шрама... Анка вздрогнула.
- Ничего, ничего, - сказал он, сам не веря в это. - Надо жить, Анка.
Будем жить.
И они стали жить. Но что-то навсегда оставило их. Анка никуда не
выходила, даже, бывало, целыми днями не вставала с кровати, сухими
блестящими глазами разглядывая потрескавшийся потолок. Он ходил по
редакциям и продавал свои прежние стихи, брезгливо держа листки в
руках и чувствуя неловкость за каждую строчку.
Возвращаться домой не хотелось, и он бродил под бесконечным
дождем по бесконечным улицам и лишь под вечер, усталый до
бесчувственности, приходил к Анке. Она встречала его равнодушным
взглядом и отворачивалась к стене. В ней что-то сломалось, отмерло,
пропало, она стала бояться высоты и старательно не замечала рисунки
на стенах. Он не мог на нее такую смотреть и сделать что-нибудь тоже
не мог.
Он стелил себе на полу и тут же засыпал, а Анка лежала в темноте
без сна и смотрела в потолок.
В самый последний раз он проснулся от сверлящей головной боли и
испугался, что ничего не видит. В следующую секунду он удивился, что
может еще пугаться, а через две понял, что происходит. Где-то что-то
горело, поэтому комната была наполнена густым дымом, щиплющим глаза.
"Задохнемся, - мельком подумал он и вспомнил: - Анка!"
Она лежала на кровати, как-то странно запрокинув голову на
подушке, и хрипло дышала, полуоткрыв рот.
- Анка! - потряс он ее за плечо. - Анка, вставай. Горим!
Она вздохнула, открыла глаза, бессмысленно посмотрела на него и
зажмурилась.
- Анка! - Он снова потряс ее за плечо, а в голове пронеслись мысли: а
для чего? Не лучше ли спокойно лечь и подождать, пока угарный газ
сделает свое дело? Зачем ему нужно сейчас куда-то идти, спасаться,
чтобы потом вновь умирать, только медленнее? Ведь все кончено.
В горле вдруг заворочался колючий шарик, и он закашлял так, как
не кашлял никогда в жизни. Через минуту стало получше, и он ясно
решил, что не даст себя угробить в каком-то паршивом газе. Какой бы
плохой ни была жизнь, но и умереть надо достойно.
Он рывком встал, поднял легкую, почти невесомую Анку на руки и
пошел к балкону. Эти четыре шага оказались самыми трудными в его
жизни. Едкий дым щипал глаза, голова кружилась, очертания окружающих
предметов расплывались, и он не сразу сообразил, что это такое, когда
уперся лбом в холодное стекло балконной двери. Потом, закинув руку
Анки себе на шею и поддерживая ее, он долго не мог открыть дверь. Но
она, наконец, поддалась, и он, совсем обессилев, шагнул на балкон.
Там тоже был дым, но его было меньше, и дышать стало легче. Он
потряс Анку, похлопал ее по щекам, и она очнулась, что-то невнятно
пробормотав. Он подвинулся к перилам, что бы посмотреть вниз.
Анка тут же вскрикнула и вцепилась в него, закрыв глаза.
- Не смотри, я сам, - запоздало сказал он. Там, внизу завыла пожарная
сирена, и стал сбегаться народ. Горела квартира этажом ниже, и дым
широким столбом поднимался в небо.
- Рассвет, - вдруг далеким голосом сказала Анка.
Он посмотрел наверх: в сером утреннем небе, в прорывах туч и дыма
вспыхнула ярко-алая полоса солнца. Она неуклонно и как-то слишком
быстро росла, раздвигая хмурые дождливые тучи, пока не вынырнул
ослепительный полукруг.
Анка вся вдруг изменилась под его лучами: светлые кудряшки
ореолом окружили голову, синие глаза заблестели. Она улыбнулась и с
уверенной радостью потянулась к солнцу.
- Пошли! - весело сказала она и легко вскочила на перила.
- Куда?! - испугался он и потянул ее за край короткой сорочки.
- К небу! К солнцу! Вперед! - засмеялась она и дернула его за руку.
И он вдруг ей поверил. Поверил, как тогда, очень давно, на этом
же балконе, поверил в лучшее, в победу добра над злом, в торжество
любви - во все, сразу и навсегда, весь без остатка. И уже точно знал,
что не разуверится, потому что с такой верой, с такой надеждой, с
такой любовью можно горы свернуть.
- Вперед! - звала Анка, и он встал на перила - вслед за ней, и
прыгнул - вслед за ней, сквозь дым - к солнцу!
Лечу! Нет, не может быть. Dа правда же - лечу! Что-то тяжелое и
страшное оторвалось и ухнуло вниз, а я - вверх, вверх, только вверх
вместе с Анкой. К солнцу! Надо же, как легко, оказывается,
действительно легко. И паришь в воздухе, а диск солнца растет и
растет, и становится все ближе. И Анка - рядом, такая, какую увидел в
первый раз, красивая, любимая, единственная. Но как же они там
остались?
- Dавай не будем торопиться, Анка! Dавай посмотрим.
- Dавай! - улыбается.
Останавливаемся, и вижу - там, далеко внизу, люди толпятся
кругом и кто-то лежит на асфальте. И несется белая "скорая
помощь", а пожарники уже потушили огонь, и на доме осталось
уродливое черное пятно.
Странно, так далеко, а я слышу их голоса:
- Какие молодые, какие молодые... И насмерть.
- Живем одним днем...
- Что же они? Подождали бы из окон-то прыгать! Пьяные, может?
- Молодежь! Жизни своей не ценят... И чей-то голос особенно слышно:
- А я их знаю. Они еще на бульваре стихи все читали. А вот теперь...
Жалко, хорошие были стихи...
Они думают, что мы там, внизу, разбились. Смешно и грустно от
этой мысли. Но ведь мы еще вернемся?
- Правда, Анка? Ведь мы еще вернёмся?
- Вернемся? - смеется она. - Обязательно вернемся.
Слышите? Мы вернемся! И пускай вы нас не видите, но я знаю. И я обещаю, что
мы - вернемся.