(В КОММЕНТАРИЯХ - ЕЩЕ ФОТКИ)

Всякий текст есть письменно зафиксированная попытка организовать мир тем или иным образом. Как и всякая интерпретация, текст – это лукавый обманщик нашего воображения, торгующий подобиями истин. На чернильных волнах текста прибивает к берегам понимания обломки потерпевших кораблекрушение эмоций. Итак, ГОРОД, дамы и господа!
Город, как и храм, означает закон организации пространства. Чем сложнее и неоднороднее урбанистический рисунок города, тем совершеннее размещается он на холсте нашей впечатлительности. Острия его башен, взлетающие к облакам, изысканно дополнены грязью пролетарских кварталов, а чопорность широких платановых аллей – грациозным проворством уличных кошек. Между знанием города и ощущением города существует заметная разница. Тель-Авив как текст – это мой личный город-утопия, выстроенный скорее в рамках моего сознания, нежели на берегу Средиземного моря. Помимо архитектуры он обладает живым своенравным характером и той музыкальностью, которая почти наверняка обнаруживается, если долго всматриваться в рельеф городских кварталов с высоты птичьего полета. Тель-Авив сравним с текстом и в буквальном смысле слова. Каждая его улица – предложение, каждый район – абзац; перекрестки, площади и мосты образуют его синтаксис, а скверы, сады и фонтаны – россыпь метафор. Композиционно Тел-Авив разбит на три четких интерьера, три мира, три философии и три главы – это Северный (привилегированный), Центральный (деловой) и Южный (демократический до убожества) Тель-Авив. Не утруждая себя обстоятельствами реальной географии (да и на фига они вам?), я хотел бы «прочесть» Тель-Авив и начертать над его крышами нимб моей привязанности к этому городу.
В переводе с иврита «Тель-Авив» означает «холм весны», тем не менее образ цветущего кургана, над которым обильно роняют перья крылатые ветры истории, применим скорее к Иерусалиму. Тель-авивские нравы предполагают добродушную придурковатость, которую столь обожал Сократ, разгуливая по рынкам древних Афин. Беспощадней всего городской менталитет представлен под сводами центральной автостанции с ее языческой независимостью, грудами мусора и сувениров, сладострастными ритмами восточных мелодий, а также неподражаемыми торговцами, каждый из которых рожден как минимум управлять империей.
Тель-Авив как светский центр Израиля катастрофически мал и неистребимо провинциален. Веселый гомон молодежи, кочующей вечерами по мглистым жерлам прокуренных баров, упорно напоминает гоголевскую Диканьку. Иное дело набережная, этот удивительный переход морской стихии в городскую, одушевленный белыми плафонами задумчивых неоновых фонарей.
Почему-то образ многих тель-авивских сооружений тяготеет к круглой цитадели с подчеркнуто нарушенными пропорциями и массивными выступами в форме кубов, цилиндров и пирамид. Светлая облицовка наиболее «показательных» зданий восходит к белизне облаков над Средиземным морем, сообщая тель-авивским небоскребам легкость поднятых на фрегате парусов. К сожалению, в отличие от Европы, Тель-Авив не ведает «оконного» индивидуализма, и его стеклянные глазницы до обидного шаблонно взирают на окружающий мир. Зато всяческой похвалы достойны плоские крыши, обитать на которых – истинное удовольствие. Плоский тип крыши не только отвечает требованиям жаркого и влажного израильского климата, но и соответствует милой Востоку тяге к созерцательности. Взобравшись на макушку собственного жилища, вы можете провожать закат либо наблюдать за звездами, а то и просто выпить рюмочку чая с приятным сердцу гостем.
(Дорогие друзья! Поскольку публика научила меня высказываться короткими очередями, а не на одном дыхании, я объявляю тайм-аут до следующей записи).

[показать]