Они встретились в первый же год войны, сведения об этом событии дошли весьма скупые и малодостоверные, отчасти потому, что речь идет о предосудительной, хотя и несомненной, страсти молодого воина к мальчику. Троил покинул пределы укрепленного города и направился напоить коней к источнику близ храма Аполлона Фимбрейского. Этот храм с прилегавшей к нему священной лавровой рощей считался нейтральной территорией, и греческие воины приходили туда вознести молитвы солнечному богу бок о бок с троянской знатью. Согласно некоторым версиям, Троил был сыном Гекубы, жены царя Приама, от самого Аполлона, согласно другим, его отцом являлся Приам, Аполлон же – возлюбленным. Мать Ахиллеса Фетида, провожая сына на войну, предупредила его, что если Ахиллес умертвит хотя бы одного из многочисленных сыновей Аполлона, великий бог разгневается и отправит Ахиллеса прямиком в Аид. Фетида даже приставила к Ахиллесу особого слугу, единственной обязанностью которого было постоянно напоминать герою о грозящей ему опасности. Тщетно! Ибо играют лучи полуденного солнца в золотых кудрях Троила, и сам он похож на всемогущего Эрота, юного и прекрасного, дерзкого и насмешливого. Грациозно и уверенно держится Троил в седле, кони послушны ему, и каждое движение юноши, каждый изгиб его стройного тела, каждый взгляд разрывают сердце Ахиллеса на части. Сколько продолжалась эта сладкая мука, прежде чем решился Ахиллес, «укушенный мальчишеской красотой», приблизиться к Троилу и в нескольких робких словах признать свое поражение перед ним? Безусловно, Троил был польщен вниманием знаменитого греческого героя, однако взаимностью ему не ответил. Тогда рассвирепел взбешенный Ахиллес и с криком «Так будь же моим – или умри!» бросился на Троила. Тот стал убегать через рощу к храму, прося защиты у Аполлона, ибо почти настиг его Ахилл. По пути Троил занозил пятку, но успел, преодолевая боль, укрыться возле статуи солнечного Феба. Ахиллес обнаружил мальчика в храме вынимающим занозу из ступни. Не помня себя от гнева, схватил он бедного юношу и так «по-медвежьи» сжал его в объятиях, что Троил побагровел, ребра его треснули и он скончался. Другие рассказывают, что Ахилл поразил Троила копьем, когда тот поил лошадей в окрестностях храма, или что он выманил Троила, предложив ему в подарок голубей, или, наконец, что он отрубил Троилу голову рядом с алтарем, не побоявшись божественного гнева.
С именем Троила, хотя и до известной степени условно, связывается античная скульптура «Мальчик, вынимающий занозу». Согласно более распространенной версии, скульптура изображает спартанского юношу, победившего в беге, хотя заноза причиняла ему сильную боль.
Подвластные закону симметрии конфликтующих сторон, образы Ахиллеса и Троила во многом перекликаются. И тот и другой оказывается уязвленным в пяту, но Троил ОСВОБОЖДАЕТСЯ от занозы, тогда как Ахиллесу суждено от подобного ранения погибнуть. Появление Троила перед Ахиллесом на лошади и в окружении лошадей соотносится с детством самого Ахилла, опекаемого кентавром, то есть человеком-конем. Тема безумия, овладевшего Ахиллесом, в свою очередь, созвучна священному экстазу пифии (прорицательницы), чьими устами вещал Аполлон в Дельфах. Особые одурманивающие вещества содержались в восходящих от земли парах, вдыхаемых пифией, а также в лавровых листьях, которые она жевала.
Поразив Троила, Ахиллес как бы отказался от памяти о собственном детстве и сделал роковой шаг навстречу участи триумфатора, чья воля ОБРЕЧЕНА подавлять всё, бросающее тень на ее безупречность. «Каждый убивает то, что любит», но убитый, как правило, бывает отомщен.

Весьма специфический характер претензий Ахиллеса к Троилу в контексте архаической Греции не был таким уж кощунственным. Древнегреческий гомосексуализм играл довольно важную роль в становлении патриархальных ценностей, лишая женщину социального лидерства и вознося мужчину до заоблачных высот обновленного греческого пантеона. Уж если сам Зевс потерял голову из-за красоты Ганимеда, а Аполлон и Зефир не поделили юного Гиакинфа, то что говорить о простых смертных? На определенном этапе патриархат пришел к тому, что посадил женщину у очага и предоставил ей заботиться о младенцах, в то время как отцы этих младенцев предавались любви и рассуждениям, исчерпывающе отраженным в ранних диалогах Платона: «Эрот Афродиты Небесной (Урании) побуждает своих поклонников обращаться к мужскому полу, отдавая предпочтение тому, что сильнее от природы и наделено большим умом. Эрот же Афродиты Пошлой (Пандемос) предполагает любовь ради тела и склоняет человека к женщине, чтобы он деторождением приобрел счастье и память о себе на вечные времена. Обычай требует, чтобы поклонник домогался своего возлюбленного, а тот уклонялся от его домогательств – это позволяет выявить, к какому именно Эроту более склонен возлюбленный – Пошлому или же Небесному».
Как известно, острая нехватка женщин – классический недостаток военного лагеря и та пикантная проблема, которая никогда не решалась исключительно за счет полоненных невольниц или же «вручную». В походных условиях мужчинам постоянно доводилось наблюдать друг друга обнаженными, а кроме того, провоцируемый битвой выброс в мужскую кровь адреналина сопровождался зрелищем распростертых на земле юных и нагих тел, ибо с убитого противника принято было совлекать доспехи.
Нагота – это состояние, которое возвращает человека к Природе и сближает феномен рождения с феноменом смерти:

«Человек приходит в мир, сжавши руки в кулаки,
Словно хочет сказать: «Всё мое!»;
Человек уходит из мира с открытыми ладонями:
Ничего я не взял, ничего мне не нужно,
Весь я ваш, боги!»

(Из «Гомеровских гимнов»)

Вазовые и скульптурные изображения умирающих нагишом воинов обширно представлены в античном искусстве. Мужчина, телом которого в расцвете лет овладевает последняя смертельная истома, мыслился одним из воплощений как плотской, так и духовной красоты.
В греческом мире обычай сражаться без одежды прослеживается с 4 века до н.э. среди эгейцев, фиванцев, беотийцев и особенно спартанцев. Беотийский полководец Паммен выступал апологетом «нагого строя», считая его наиболее стойким и нерушимым. Из подобных соединений хорошо известна структура фиванского «Священного отряда», воссозданного Горгидом в 378 году до н.э. Это подразделение состояло из ста пятидесяти пар мужчин-любовников, которые сражались с неистовым героизмом, помня, что за ними наблюдают их любимые.

Гомоэротические чувства в значительной мере присущи и дружбе Ахиллеса с Патроклом, сколь бы идеальной она ни была. Согласно «Илиаде», когда Ахиллес узнает о том, что Патрокл пал в бою, горе едва не лишает его рассудка. Ахиллес посыпает голову пеплом, затем, в полном изнеможении, падает на землю и рвет на себе волосы. Неизбывное отчаяние овладевает всем его существом. Он клянется мертвому Патроклу, что не справит его похорон до тех пор, пока не заполучит доспехи Гектора, лишившего Патрокла жизни. Помимо прочего, Ахиллес говорит, подразумевая гибель Патрокла: «Никогда не случилось бы со мной горчайшего, даже если бы мне принесли весть о смерти отца». «Все это - язык любви, не дружбы; - считает исследователь гомеровского эпоса Ганс Лихт, - именно так почти все древние рассматривали союз двух героев. Из «Одиссеи» явствует, что после гибели Патрокла его место подле Ахилла занял Антилох, а это, конечно же, означает, что Гомер не способен представить себе главного героя своей поэмы без любимца. Далее из этого отрывка мы узнаем, что Ахилл, Патрокл и Антилох были погребены в общей могиле – так и в жизни их имена часто стояли рядом». Одна из несохранившихся драм Эсхила «Мирмидоняне», по свидетельству историка Афинея, обыгрывала сюжет «Илиады» и была посвящена чувственной природе отношений между Ахиллесом и Патроклом. Это подтверждает и Лукиан в своем диалоге «Две любви», когда пишет об Ахиллесе и Патрокле, что «в их дружбе посредником было наслаждение». Наконец, диалог Платона «Пир» представляет Патрокла любящим, а более молодого и пригожего Ахиллеса любимцем.
Согласно преданию, Патрокл был родом из Опунта и являлся сыном аргонавта Менетия и его супруги Сфенеллы. В неразумной молодости Патрокл поссорился с юношей Амфидамантом (по другой версии – Клитонимом), когда играл с ним в кости, и убил его. Отец отвез Патрокла к царю Пелею во Фтию, где он подружился с Ахиллесом. Уже с юных лет Патрокл славился искусством управления колесницами, а также непревзойденными навыками обращения с лошадьми, что сближает его с Троилом, традиционно изображавшимся верхом на лошади. Поскольку Патрокл был старше Ахиллеса, некоторые источники даже называют его среди женихов похищенной Елены. Этот удивительный герой – преданный, отважный и способный на душевные движения, недоступные варвару Ахиллесу, умирает с именем друга на устах. Патрокл – это величайший в мировой литературе гимн мужской дружбе, свободной от примесей эгоизма и честолюбия. Патрокл не просто дружит с Ахиллом, не просто уравновешивает его импульсивность и буйный нрав, но всегда сражается В ТЕНИ его славы и никогда с ним не спорит. Безусловно, Ахиллес и Патрокл – единое целое, духовно неразделимое и неуязвимое до тех пор, пока их не разлучает «социальный фетиш» - устрашающие ахиллесовы доспехи, в которые Патрокл облекает себя. Память о Патрокле в контексте мировой культуры очень неблагодарна. Кроме немногочисленных изображений на античных вазах сохранилось несколько римских копий греческой скульптуры 3 в. до н.э. «Менелай с телом Патрокла» и эллинистический рельеф «Ахилл и Патрокл». В европейском изобразительном искусстве практически не нашлось сколько-нибудь значительного художника или скульптора, который уделил бы Патроклу внимание, достойное значимости этого образа у Гомера. В основном, в Патрокле видят образ жертвы, бледной альтернативы Ахиллесу, ставшей волею рока достоянием врагов. Но Патрокл был фактически «альтер эго» (вторым «я») Ахиллеса, его опорой и душой, его «всем». Гектор, принявший скрытого доспехами Патрокла за Ахиллеса, – почти не ошибся. Патрокл – высшая духовная ипостась варвара Ахиллеса, его броня и одновременно его уязвимая «пята», ибо «сильна как смерть» любовь двух этих мужчин, расцветшая посреди кровавого месива Троянской войны.