Уважаемые все, кто не брезгует сюда заглядывать!
У меня банально захворал компьютер, видимо, не выдержавший тех откровений, которые я постоянно в него впихиваю. Но дело совершенно не в этом. Я, признаюсь, не ожидал такой внятной реакции на невольную паузу в истории Ахиллеса и запросов на продолжение моей дилетантской игры с мифами. Само собой, вдохновленный вами, я продолжаю, - с благодарностью и тем глупым выражением лица, которое сопутствует только истинному душевному удовлетворению.
Теперь, когда ваше терпеливое внимание переварило много общего и предварительного, время наконец заговорить о любви. Что бы я ни писал, о чем бы ни рассуждал, это всегда делается с одной-единственной целью - вернуться к теме любви. Все, что мы думаем о ней, - непостоянно и безосновательно, более того - маловнятно. Любовь обезоруживает душу и выставляет ее во всей красе первозданной наготы - когда плотины сознания прорваны, чувства смеются над мыслями, взгляд - над поведением, а желание - над судьбой. В моем понимании, любовь не обязательно требует действий, но она требует честности как в страдании, так и в наслаждении.
"И море, и Гомер - всё движется любовью...", - сказано у Мандельштама, так что от конфликта матриархата с патриархатом перейдемте, наконец, на долгожданные личности и пошлемте к черту всяческую объективность.

Выкуп не является для Ахиллеса целью, когда затронута его честь. Тема «выкупа» показательно фигурирует и в рассказе о гибели троянского царевича Ликаона. Однажды Ахиллес полонил его под стенами города, когда юноша срезал ветви смоковницы, из которых изготовлялись колеса боевых повозок. Патрокл отвез Ликаона на остров Лемнос, где выгодно продал его как представителя троянской династии, но Геэтион, бывший другом царевича, перекупил его у лемносцев и помог тайно вернуться домой в Трою. Вскоре Патрокл был убит Гектором, и обезумевший от горя Ахиллес пытался обрести утешение, беспощадно истребляя врагов. Во время сражения у берегов реки Скамандр Ахиллес обращает в бегство троянский отряд и вдруг замечает в суматохе отступления Ликаона. Юноша бросил оружие и абсолютно наг, поскольку только что переплывал реку. «Посмотрим, сумеет ли он возвратиться из Аида так же, как ухитрился вернуться с Лемноса!» - сказал себе Ахиллес и преградил царевичу дорогу. Тот, перепуганный, молит Ахиллеса о пощаде, припадает к его ногам и уверяет, что герой сможет получить за него выкуп, намного превышающий лемносский. Этим упоминанием о выкупе бедняга подписал себе смертный приговор, и Ахиллес отвечает ему:

«Что мне вещаешь о выкупах, что говоришь ты, безумный?
Так, доколе Патрокл наслаждался сиянием солнца,
Миловать Трои сынов иногда мне бывало приятно.

Ныне пощады вам нет никому, кого только демон
В руки мои приведет под стенами Приамовой Трои!»

Так произнес, - и у юноши дрогнули ноги и сердце.
Сел; Ахиллес же, стремительно меч обоюдный исторгши,
В выю вонзил у ключа и до самой ему рукояти
Меч погрузился во внутренность: ниц он по черному праху
Лег, распростершися; кровь захлестала и залила землю.
Мертвого за ногу взявши, в реку Ахиллес его бросил…

Итак, собственный гнев Ахиллес отождествляет с демоном, тогда как в случае с Приамом воля Зевса принуждает героя к сдержанности, сочувствию и благородству. Благородство – это когда разуму уступают не чувства, но сила как искушение уничтожить, ибо варвар не может не воспользоваться силой, если он обладает ею.
Мужское благородство основано на взвешенном отказе от гордыни и признании того, что «поприще» важнее «цели», созидание – прекраснее славы, а Провидение – мудрее конфликта. Человеку ни на миг не следует забывать о том, что Природа и Судьба поступают с ним по Собственному Усмотрению, которое бессмысленно отрицать. Обращаясь к Приаму, Ахиллес произносит монолог, исполненный спокойствия и мудрости:

Боги судили всесильные нам, человекам несчастным,
Жить на земле в огорчениях: боги одни беспечальны.
Две глубокие урны лежат перед прагом Зевеса,
Полны даров: счастливых одна и несчастных другая.
Смертный, которому их посылает, смесивши, Кронион,
В жизни своей переменно и горесть находит и радость…

Таким образом, как радость, так и горе являются ДАРАМИ богов, которых невозможно миновать, но которые следует научиться принимать достойно. Эта же мысль высказана в «Илиаде» устами Гектора во время его последней беседы с женой Андромахой:

«Добрая! Сердце себе не круши неумеренной скорбью.
Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;
Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный
Муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится…»

Итак, «жизненная цель» каждого отдельного человека ведома одним лишь богам. А сам человек поглощен тем, что постоянно маневрирует между «демоном славы» и «демоном совести».

Есть представления, основанные на тщательно выверенной информации либо проступающие сквозь сложившийся канон. Образ Ахиллеса, дошедший до нас благодаря поэмам Гомера, словно легчайшая дымка, сквозь толщу сорока трех веков, не может претендовать на объективность. Увы, ни имя человека, ни его деяния не способны передать нашему воображению черты лица, взгляд, голос и прочие штрихи, которые могли принадлежать реальной личности. Я имею в виду нечто такое, что заразило бы нас эмоционально и позволило пробиться сквозь мертвую схему характера. Порою кажется, что миф об Ахиллесе в некотором роде стал его печальным надгробием, похоронив под собою того Ахиллеса, о котором мы уже никогда ничего не узнаем. Всё, что осталось нам в данной ситуации – это поэзия, перевирающая всё и вся во имя прекрасных иллюзий, ибо эти иллюзии – еще не явь, но уже не прах, не мертвое пугало истории и не анатомическая модель добродетели. Влюбленный Ахиллес… Ахиллес, вырванный из месива крови и железа, бурлящего под стенами Трои, и предоставленный иным страстям, потаенным, но властным, как сама смерть. Чем была для Ахилла любовь? А чем она является для вас? Не будем забывать, что Ахиллес являл собою образцового варвара. И любил он, соответственно, как варвар и мужчина – НАПЕРЕКОР. Любовь была для него прежде всего вызовом на поединок, который немыслимо проиграть. Всякий намек на препятствия лишь распалял Ахиллеса и требовал от него немедленного покорения вожделенной цели. Любовь как переживание являлась для Ахиллеса полнейшей загадкой в том смысле, что он не ведал ее правил, так что она всякий раз напоминала ему призрачную крепостную стену, которую невозможно было взять штурмом. С другой стороны, любовь ВАРВАРСКИ заявляла свою власть над Ахиллесом, совершенно не церемонилась с ним и игнорировала его привычные понятия о доблести и чести. Любовью для Ахиллеса была сама жизнь, самая мощная и неуправляемая суть этой жизни, и он злился – на себя и на природу собственной души, которая отказывалась быть благородной и порождала огнедышащих чудовищ, испепеляющих его чувства и воображение. Любовь граничила для Ахиллеса с поражением и отчаянием, с детской беззащитностью и детским же, всепоглощающим упрямством. Любовь настолько сосредотачивала в себе самый главный и самый истинный смысл природы, что альтернатива ей могла быть лишь одна – смерть. Оскар Уайльд выразил этот постулат в на первый взгляд парадоксальной, но гениальной фразе: «Каждый убивает то, что любит».
«Каждый убивает любимое им», ибо стремясь увековечить идеал, мы тем самым жертвуем реальностью, которая требует от нас терпимости и компромисса. Прекрасного Эрота никто не любил, хотя дарами его все пользовались, и он тысячелетиями оставался юным, хотя и «многоопытным» мальчиком. Стреловержец Аполлон любил Гиакинфа и Кипариса, но они умерли, любил Дафну, но она так испугалась перспективы лишиться девственности хотя бы и с красивейшим мужчиной мироздания, что превратилась в оливковое дерево. Из листьев его Аполлон сплел себе венок, традиционно украшающий чело лучезарного бога. Зевс любил Семеллу, мать Диониса, и невольно убил ее, явившись пред нею во всем блеске своего царственного облика. Кефал любил жену свою Прокриду, и невольно убил ее, приняв за дичь, когда она из ревности последовала за ним на охоту и подглядывала, спрятавшись в кустах. Нарцисс влюбился в собственную красоту, отраженную озером, и фактически покончил с собой, отказавшись есть и пить, то есть позабыв о собственной природе во имя воплощенного в этой природе идеала.
Сто тысяч греческих воинов собрались в Авлиде, готовые отплыть к вожделенным берегам Трои. Мечты о подвигах и добыче, а также образ прекрасной Елены убыстряли ток ахейской крови и внушали почтение к богам: боги одобряют справедливую войну, а война оправдывает наживу. Уже покачивались в авлидской гавани изящные, хотя и многовесельные галеры, уже загружен в трюмы запас воды и продовольствия, необходимый для похода, но корабли подвластны закону ветра, а не закону менелаевой чести; нет попутного ветра – нет Трои, нет Елены. Призвали прорицателя Калхаса, и тот объявил, что богиня охоты Артемида требует искупительную жертву. Если Ифигения, дочь царя Агамемнона, не будет заколота на алтаре Артемиды, так и сгниют корабли, дожидаясь отплытия. Порешить женщину во имя воинской славы – весьма характерная черта патриархата. Мужчины должны отречься от жен и домашних очагов ради трудного завоевательного похода, они обязаны ожесточить свое сердце и сосредоточиться на ЛЕГЕНДЕ, бряцании оружия и историческом бессмертии. Несчастную Ифигению заманивают в лагерь под предлогом ее свадьбы с Ахиллесом, хотя сам герой пребывает в полном неведении относительно хитроумного решения старейшин. Два призрака – любви и смерти – впервые скрещивают свои крылья над юным героем. Невесте Ахилла предназначено сойти в Аид, ибо одна лишь ДОБЛЕСТЬ может быть невестой Ахилла.
И так – без передышки, без исключения, без пощады: Ахилл влюбился в Троила – и убил его; души не чаял в Патрокле – и убил его, разрешив ему надеть собственные доспехи и выйти на поле брани; Ахиллес восхищен красотой амазонки Пенфесилеи, но и ее он поразил копьем за мгновение до этого. Все, кому стремится подарить любовь Ахиллес, - умирают, как, впрочем, и те, кто стремится подарить любовь ему: сошел в Аид мудрый кентавр Хирон; заколота на алтаре Дианы в Авлиде Ифигения; под копьями Гектора, Аполлона и воина Эвфорба мученически пал Патрокл.
Рок в греческой мифологии цементирует все причины и следствия. Не окажись Ахиллес у стен Трои – не видать ему Троила. Не видать Ахиллесу Троила – не влюбиться в него и не возжаждать пуще славы, крепче уважения к богам. Согласно предсказанию оракула, не смогут греки одолеть Трою, если царевич Троил доживет до двадцати лет.
Они встретились в первый же год войны, сведения об этом событии дошли весьма скупые и малодостоверные, отчасти потому, что речь идет о предосудительной, хотя и несомненной, страсти молодого воина к мальчику.