НОЧИ МОИ, НОЧИ, ГОРЯЧИЕ НОЧИ, И НЕ СОСЧИТАТЬ, СКОЛЬКО МУЖЧИН СЫГРАЛИ ЭТАПНЫЕ РОЛИ В МОЕЙ ЖИЗНИ, И ВСЯКИЙ РАЗ КАЗАЛОСЬ, ЧТО ПОСЛЕДНИЙ – НАВСЕГДА. ЕСЛИ БЫ ПЕРЕДО МНОЙ СТОЯЛ ВЫБОР, КЕМ РОДИТЬСЯ В БУДУЩЕЙ ЖИЗНИ, Я, НИСКОЛЬКО НЕ КОЛЕБЛЯСЬ, ХОТЕЛ БЫ СНОВА РОДИТЬСЯ ГЕЕМ В ЛЮБОМ ОБЩЕСТВЕ И В ЛЮБОЙ ЭПОХЕ. Я СЧАСТЛИВ, ГОСПОДИ. Я СЧАСТЛИВЫЙ ТВОЙ ГРЕШНИК. МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО ЛУЧШЕ МОНАСТЫРСКОГО НЫТЬЯ?
Дмитрий Бушуев «На кого похож арлекин»

УДЕРЖАТЬ ЕГО НЕ УДАВАЛОСЬ: ОН ВСЕГДА УХОДИЛ ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ЛЕГЧАЙШИЙ НАМЕК НА РАЗОЧАРОВАНИЕ ИЛИ НАСТОЯЩУЮ БЛИЗОСТЬ МОГ ИСПОРТИТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ.

Иен Пирс «Сон Сципиона»

О, красота, глупая, бренная и чистая, сулящая наслаждение и порождающая зависть, кто не считал своим долгом хулить тебя во имя «духовных первооснов» и какие двери устояли пред тобою закрытыми? Никогда Москва не была полна таких обольстительных женщин и красивых мужчин, как в постперестроечные времена великого смешения золота и грязи, вина и крови, террора и эстетики. Русской столицей завладели страшные созидательные силы зеленых банкнот, и она обратилась в величественного монстра, переваривающего человеческие судьбы и жизни с западным равнодушием и восточной изощренностью. Картонные плакаты, вопиявшие о бедности, шевелились в метро. Здесь же, в переходах, покупали валюту, камни и золото. Политические фракции и группки, вцепляющиеся друг другу в загривки перед телекамерами, после драки отправлялись в тайные клубы, где в окружении дорогих шлюх мирно вели переговоры о нефти Кавказа, алмазах Якутии и киргизском маке. Двадцатилетние мальчишки командовали финансовыми империями. Люди, только вчера лупившие воблу о стены пивных палаток, сегодня въезжали в мраморные дворцы. Богатых пристреливали в шикарных подъездах высоток, бедных добивали горлышками от бутылок и ножами. Человеческая жизнь получила наконец совершенно определенную цену, и не было на свете такого ствола, которого нельзя было бы найти в Москве или Петербурге. Несмотря на то, что прилавки продуктовых магазинов покрылись жиром невиданной доселе еды, богатые вдруг стали есть мало, ибо открыли, что тело должно быть красивым. Любовь и деньги наконец встретились. Школьницы по вечерам бежали к гостиницам, где их уже поджидали рычащие автомобили. Юноши с притворными стонами отдавались трясущимся старикам в туалетах и пожилым банкиршам в изысканных столичных будуарах. Москва грабила, торговала, строила, служила, выпрашивала и вымогала, а главное – открывала блестящий звездный шлях во все крупнейшие города мира. Молодые и сильные потянулись в Москву со всех концов рухнувшей советской империи и те, кого они потеснили, отчаянно искали способа эмигрировать.
Девушка, на которой женился Алексей, была родом из еврейской семьи, уже навострившей лыжи то ли в Германию, то ли в Израиль. В конце концов, глава клана Лазарь Иосифович рассудил, что «курица – не птица, Тель-Авив – не заграница», большая часть советской интеллигенции осела именно на Святой земле, и, следовательно, атмосфера там достаточно русская, привычная, да и климат теплый, «не то что у фашистов». Алексей был искренне благодарен жене за то беззаветное тепло и внимание, которыми она его окружила. Ему казалось, что он вполне отвечает ей взаимностью. Теперь он знал, как легко юношеская свобода может обернуться горечью одиночества и страшился новых разочарований на стезе неразделенной мужской любви. Перспектива «правильной» семейной жизни убаюкивала, обещая быть лучшим лекарством от депрессии, вызванной разрывом с Винченцо, а кроме того означала переезд в старый добрый Израиль, где можно начать все с нуля, перечеркнув прошлое, как неловкий абзац в школьном сочинении.
Самолет медленно шел на снижение. Он нырнул в мирно дремавшую тучу и, двигаясь по наклонной, вскоре оказался под ее развороченным серым брюхом. Вспыхнуло табло «Пристегнуть ремни», в иллюминаторах возник некий ландшафт, который постепенно стал детализироваться. Под крылом разворачивалась, дразня воображение, пестрая израильская панорама: яркий бирюзовый цвет Средиземного моря, ближе к горизонту переходящий в бездонную синеву библейских небес, узкая золотая полоса песчаных пляжей, за которой ощетинились каменные джунгли Тель-Авива, и наконец зелень полей, садов и перелесков вперемежку с бурыми лбами огромных пологих холмов древней, вечно загадочной земли. Выдвинув закрылки, Боинг плавно проваливался сквозь воздушную пропасть. Наконец, победно взревев всеми четырьмя двигателями, которые выполняли теперь функцию тормозов, он тяжело осел на посадочную полосу и помчался по ней вдоль бескрайнего летного поля, испещренного мириадами синих разметочных огней : всё, шалом, Израиль!
Поначалу все шло прекрасно. Неизбежные эмигрантские трудности только закаляли дух. Алексей обожал жену, которая вскоре родила ему сына. Обосноваться решили в Беер-Шеве, где жаркий сухой климат не тревожил астму Лазаря Иосифовича, а цены на жилье соответствовали скромным доходам новоиспеченных израильтян. «Жаль, что Беер-Шева окружена пустыней, там нет моря», - огорчался Алексей. «Будет тебе море, целое море песка!» - шутила жена и улыбалась ему тихой, влюбленной улыбкой счастливой женщины. Ее преданность и безграничное обожание льстили Алексею и в то же время немного смущали его, ибо он узнавал в них свои чувства к Винченцо. Та лавина сумасшедшей, нерастраченной нежности, которую он некогда посвятил итальянцу, казалось, теперь возвращается к нему в каждом жесте и в каждом взгляде жены. Ему практически не пришлось прилагать усилий к тому, чтобы завоевать ее сердце, тем не менее он был для нее лучшим мужчиной в мире, долгожданным сказочным принцем на белом коне. Алексей устроился работать охранником в крупном торговом центре. Когда он появлялся у главного входа в форменном облачении, высокий и статный, экипированный рацией, металлоискателем и солнцезащитными очками от Гуччи, девушки невольно приосанивались, а парни хмурились, ревностно наблюдая за реакцией своих подруг. Вряд ли молодые люди догадывались, что именно на них обращен жадный взгляд этого яркого уроженца северных широт. Его глаза, спасительно задрапированные темными стеклами, уже кричали о пробуждении былой чувственности, снайперские, ненасытные глаза Гея. Свидетельствую всенародно: израильские ребята удивительно красивы. Их изумительные смуглые тела, строгие, правильные и очень мужественные черты лица, их совершенной формы ладони и ступни ног, облаченных в открытые кожаные сандалии и, разумеется, их глаза, огромные, печальные еврейские глаза, - все это источает невероятный соблазн и дышит обещанием изысканных античных наслаждений. Постепенно дежурство превратилось для Алексея в мучительный поединок с собственными страстями. Иногда горячая кровь приливала к чреслам, грозясь прорвать плотину воли, гордости и обстоятельств. «Как я хочу тебя! - мысленно обращался он к незнакомому юноше, проходившему формальный досмотр - Я оттрахаю тебя, как никто и никогда не оттрахает, я знаю, что больно, но кто-то должен быть первым. Я хочу обладать твоей красотой и ни с кем не делиться таким сокровищем. Я один съем тебя, выпью тебя, я хочу насытиться тобой! Я буду долго целовать тебя, твои обветренные припухшие губы, соски, плечи, бедра, колени, выпью твое дыхание и сглотну твои слезы. Я люблю тебя. Я всегда хочу быть с тобой и с такими, как ты!». Перед тем как отправиться домой Алексей пытался переключиться и настроить мысли на мирную семейную волну. Все чаще он смущенно отказывал жене в близости, сославшись на дневную усталость. Дальше – больше. Он начал искать встреч с представителями своей ориентации, и торопливые одноразовые свидания на частных квартирах и в парках давали разрядку, но не удовлетворение. Алексей затравленно побирался объятиями случайных людей, и это унижало его в собственных глазах, однако остановиться он уже не мог. Неумолимая природа властно заявляла о себе, заставляя его лгать и изворачиваться, одним словом, вести двойную жизнь. Фальш! Кому-то она необходима, как воздух, но для некоторых – убийственна, ибо встает мерзкой преградой на пути человека к самому себе и, следовательно, лишает его возможности быть по-настоящему счастливым. Через некоторое время Алексей почувствовал, что охладевает к жене. Он стал раздражительным и злым, трансформируя чувство собственной вины в агрессию. «Погода в доме» испортилась, Лазарь Иосифович с супругой, естественно, приняли сторону дочери и впервые стали поглядывать на Алексея как на чужака. Подозрения в том, что у него появилась «другая женщина» не заставили себя ждать. Начались сцены ревности, истерики и бдительный телефонный контроль (все на свете имеет отрицательные стороны, а уж внимание родственников – и подавно). Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, Алексей улучил момент и признался во всем жене. Огромный, страшный камень свалился с его души и стал отныне ее личным горем. В первый момент она не поверила, затем набросилась на него с кулаками. Она кричала, что он не имел морального права жениться на ней, будучи ТАКИМ, что он сознательно сломал ей жизнь и поставил под удар репутацию всей семьи. Она кричала, что он никогда по-настоящему не любил ее и не жена нужна была ему, а только безропотная дура, кухарка и уборщица. Слова впивались в него, словно отравленные иглы: «Ты бы хоть на СПИД проверился, ты же ребенка на руки берешь!». Ребенок! Сын, его, Алексея, продолжение. Как он гордится им, какую безграничную радость испытывает от того, что малыш скоро подрастет и унаследует его внешность, голос, характер… Безусловно, он будет счастливее отца, правильнее, лучше. С его рождением жизнь Алексея обрела новый, сокровенный смысл, в ярких лучах которого поблекли, казалось, конвульсирующие на простынях мужские тела с исходящим от них едким запахом пота, плоти и похоти. Казалось…
Через несколько дней, успокоившись, жена Алексея начала предпринимать попытки его «перевоспитать». Она наивно полагала, что ориентация – вопрос сознательного личного выбора, так что за Алешу нужно и следует бороться как теоретически (приводя веские до идиотизма аргументы), так и практически (разнообразив интимную супружескую жизнь). Милые девушки, если ваш парень оказался геем, либо примите его как есть, либо крепко поцелуйте на прощанье, ибо вы можете конкурировать с соперницами, но не с соперниками, и дело здесь не только в том самом предмете мужской гордости, которым Всевышний забыл вас укомплектовать во имя подлинного равенства полов. Просто мальчишки, они другие. Я не сказал, что ЛУЧШИЕ, но ДРУГИЕ, понимаете?
- Ты уж извини, - тихо проговорил Алексей, но я не смогу остаться с тобой до утра, мне нужно быть дома.
- В тот день, ну, в день нашего знакомства на вечеринке ты тоже ушел раньше, потому что торопился домой? – спросил я. Алексей кивнул:
- Жена, после того как узнала, что я голубой, будто рехнулась. Добивается, чтобы я полностью принадлежал только ей и сыну, в противном случае грозится разводом и публичным скандалом. До некоторых пор семья была моим тылом, моей опорой, моей защитой от одиночества. Что ж, когда семья становится для человека тюрьмой, а так называемые близкие люди всячески унижают и шантажируют его, стоит ли ломать дальнейшую комедию? Я никогда не отрицал своих обязательств перед семьей, но и подкаблучником быть не привык. Да, я гей, с этим ничего не поделаешь, но я действительно благодарен своей жене за тот период, пока мы были счастливы вместе, и за нашего сына. Она вроде бы любила меня, но в трудный момент понять и простить не сумела. Вправе ли я осуждать ее за это? Скорее всего, мы расстанемся, иначе окончательно возненавидим друг друга. От ребенка я не отказываюсь, буду ему деньгами помогать, может, хоть он ко мне отнесется по-человечески, когда вырастет? – Алексей сел на кровати и закрыл лицо руками. Потом я вновь увидел его глаза, и они смеялись.
- Уеду я из этой страны на фиг! – мечтательно произнес Алексей. – Подамся в Европу, скажем, в Голландию или Италию… Буду ходить по улицам Неаполя и кричать: «Эй, Винченцо, ну где же ты? Я приехал сказать, что все равно, все равно люблю тебя, урод!».
Мне сделалось грустно.
- Ты должен был заранее предупредить меня, что женат, - сказал я, глядя, как Алексей натягивает плавки и одевается.
- Ты прав, заяц, - ответил он, - но ты так откровенно запал на меня тогда, в Тель-Авиве, а я так давно мечтал о вечере, подобном сегодняшнему… Если бы мое признание прозвучало не вовремя, ты бы не приехал, слишком уж щепетильный… но и расслабиться умеешь по полной, а? – он улыбнулся и взъерошил волосы у меня на затылке. На прощание мы обнялись.


[показать]