зялБолею я тут. Гриппую. И, так как чем-то серьезным (вроде ковыряния неправедных кранов) заниматься температура и религия предков по поводу осложнения свинячьего гриппа не позволяет, пришлось на несколько дней перейти на полупостельный режим и заняться... ну да, чтением. А так как все последнее время у Даши есть эксклюзивный поставщик всяческого современного чтива, то, естествено, мое внимание пало и на эту массу.
И попал в мои технико-математические ручки Сорокинский "Пир". Начинается он с рассказика "Настя". Ну когда девушка празднует 16-летие, после чего папа-мама, пущая слезу умиления, приковывают ее к лопате и кладут в печь, чтоб хорошенько прожарилась. А когда она запеклась до хрустящей корочки, жрут ее с наслаждением, выбирая особо мякотные кусочки.
Ее лучшая подружка, не раздумывая, выбирает лобок (для чего требуется с хрустом сломать суставы ног, иначе ножиком не долезть), друг семьи с упоением выковыривает глазик...
Я думал, что в конце рассказика все же будет какая-то вселенская мудрость, которая объяснит все же, зачем же надо было ее сожрать. Не-а. Аффтар не удосужился. Типа пожелали друг другу споки ночи и разошлись до следующего 16-летия дочерей и конкурса поваров соответственно.
Нет, я рад, что у нас не надо перепечатывать Солженицына из-под полы. Ибо тотальная цензура - зло. И я рад, что эта гомосятина имеет тираж лишь 15000 экземпляров, что показывает, в-общем, среднее число ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ в данном жанре людей. На 140 миллионов - вполне нормально. Вот "голубых" - 7%, гораздо выше, но они пока не претендуют на замену "мама", "папа" на "родитель №1", "Родитель №2", как недавно в Америке...
Но я рад, что пока цензура позволяет назвать это полной хуйней. Ибо даже если язык аффтара при написании сего опуса был безупречен с точки зрения филологов, мне все равно, в каких словах выражен каннибализм.
Напоследок, процитирую Хармса, все то же самое можно было сказать без пожирания плоти дочки и не на десятке страниц, а в одном абзаце:
ДАHИИЛ ХАРМС
РЕАБИЛИТАЦИЯ
Hе хвастаясь могу сказать, что когда Володя ударил меня по уху, плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я отрезал ему еще днем. Тогда он был еще жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было ни к чему выскакивать из-за двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят, я пил кровь, но это неверно, я подлизывал кровяные лужи и пятна; это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А также я не насиловал Елизавету Антоновну. Во-первых, она уже не была девушкой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Hе я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом размазал по полу их собачку. Hо это уж цинизм - обвинять меня в убийстве собаки, когда тут, рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Hу, хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую жестокость с моей стороны. Hо считать преступлением то, что я сел и испражнился на свои жертвы, - это уже, извините, абсурд. Испражняться потребность естетственная, а следовательно, и отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание.
Ну так он писатель, а не Сорокин...