Она любила мечтать. В этом ей не было равных. Иногда она мечтала, чтобы тепло, чтобы ярко с бесконечным разливом голубого. А потом представляла голос, чтобы раз-пев-но, чтобы раз… три-четыре-девять-десять, и разогнался, и полетел, и не вернется уже.

Она мечтала о новом. Когда долго-долго ничего, и черство, и холодно, и будто тебя вообще нет на свете. Вот светит солнце, светит, а тебя нет почти. А потом – новое. Сначала чуть-чуть, затем еще немножко, после еще… И вот всё вокруг пахнет жизнью! Всё. И маленькое и большое. Каждой капелькой себя. Светит солнце, хорошо так светит, по-новому, а всё будто светит ему в ответ.

Она мечтала и мечтала, каких только чувств не рождало ее воображение! Иногда она ощущала, будто скоро придет утрата. Обнимешь душой, согреешь, дотрагиваешься так еле-еле, со всей нежностью, и шепчешь: «Ты, главное, не переживай, все хорошо будет. Все. Будет. Хорошо.» А у самой – будто украли кусок. Вытащили – и только ветер свистит в пустоте. Представляла она и другое чувство: полную противоположность первого. Когда к тебе прикасаются осторожно, самыми кончиками пальцев, и разливается тепло. И тебе говорят что-то, говорят, улыбаются, смотрят немножко вверх. Это, кажется, называют доверием. Или заботой. Или еще как-то. И не важно ничего, что за рамками этого тепла, за улыбкой и кончиками пальцев.

Она не понимала, как можно жить, не мечтая. И она мечтала за других, за тех, кто не умеет мечтать. В ней рождалось что-то быстрое, что-то плавное, что-то звонкое. Она мечтала так же сильно, так же ярко, как когда мечтала для себя.

Проходило лето, за ним – неизбежная осень, всегда готовая уступить черед черно-белой зиме, в которой самая большая радость – это то, что весна – не за горами! А она любила мечтать. И не было ей в этом равных.
[700x525]