Больше всего на свете Фёдор любил погружать ладони в тёплую воду. В голове его играла фортепианная мелодия – грустная, но в то же время устремлённая, развивающаяся. Под неё рождались образы – переплетающийся растительный орнамент; фиолетовые коты, воющие на луну; дельтапланисты, рассекающие над бесконечным еловым лесом; и запахи – томатного сока; пальца, только что высунутого из анального отверстия; лакированной древесины рояля. Фёдор покупал маленькие бутылочки воды «Шишкин лес», так как она была приятнее всего для рук, подогревал «лес» в чайнике, выливал в керамическое блюдо кремового цвета с серо-коричневой каёмкой и ждал, пока вода немного остынет, а музыка в голове заведётся. Затем сантиметр за сантиметром погружал пальцы в блюдо, наслаждаясь повсеместностью, с которой вода охватывала его плоть.
Однажды Нефёдор Алебастр застал Фёдора за этим ритуалом и ничего не сказал. Он тихо удалился на кухню, достал из холодильника пиво и сел у телевизора. Телевизор в квартире у Фёдора, в которую Нефёдор Алебастр перебрался спустя неделю их единения по туалетам торговых центров (благо пол позволял пребывание в одном туалете), сломался ещё три года назад во время всемирного вещания какого-то чемпионата. Но Нефёдор Алебастр всё равно любил пристроиться у него с баночкой или бутылочкой или даже бутылью пива и, уставившись на экран, размышлять о том, что хотел бы сейчас увидеть по телевизору. Вот и в этот раз, он присел, но только начал размышлять, как это надоело ему, он одел своё серое пальто и вышел из квартиры.
- Обалдуй, бесстыдник, позор рода человеческого! – встретила привычной фразой его консьержка, на что Нефёдор Алебастр, убрав волосы за ухо, ответил:
- А ты, дура, носишь красный бьюти-кейс как сумочку.

Так Нефёдор Алебастр приживался в среде Фёдора.