Шоколад. Шоколад.
Я ела шоколад, когда плакала. А потом стала плакать, когда ела шоколад. Шоколад был горький, и мне было горько за свои габариты, но я плакала, горевала, ела шоколад. Потом я стала выдавливать кровь из безымянного пальца и облизывать ее. Мне было приятно утешать себя, ведь мне было больно, а у пальца не было имени. Представляете, он сочетал боль и нежность, но я даже не могла обратиться к нему, безымянному. А потом я писала что-то на розовых листочках, что-то поэтиное или прозаичное. Но как прозаично, что я никогда не узнаю, что это было, ведь это только что-то, ведь я смяла и выкинула розовые листочки в окно. А за окном ветрено было, и они кружили, мои маленькие жар-птахи. А у меня в груди была жар-птица, она обдавала меня своим языком, хлестала пламенем. Я легла спать, и все прекратилось, перестало жечь. Там во сне был прохладный лес, и капли росы на тонких нитях травы, и я шла босиком, и перестала есть шоколад, не ела и не плакала, и у безымянного пальца появилось имя, и облизывал его от крови кто-то другой, и розовые листочки залетели через окно и опустились на моей тумбочке, там в лесу была тумбочка,
наверное,
ведь я не помню своих снов. Но я точно была счастлива. Так грустно осознавать, что был счастлив.
Так грустно, что хочется есть горький шоколад.