В другой жизни я родилась бы в ещё более маленьком городке, на границе Невады и Юты, в добропорядочной мормонской семье. В восемнадцать лет я стала бы второй женой управляющего с медного рудника. Я любила бы своего мужа, хмурого бородатого вдовца с неожиданно тонкими кистями рук, и родила бы ему троих детей. Родами третьего, младшего, я бы умерла, потому что с детства мечтала умереть родами и получить для себя и детей своих целую планету. И для родителей. Мои родители смогли зачать лишь одного ребёнка. Им не полагалось планеты.

Мой муж исчезал бы каждую пятницу в направлении дороги, ведущей в Неваду. Я никогда не была в Неваде. Говорят, граница Невады уже за милю блестит как рождественская ёлка. Каждую пятницу мой муж тёрся об меня длинной шершавой бородой и садился в свою специальную пятничную машину. Длинную и ржавую. В этой машине ездил в Неваду его старший брат, отец, а, может, и дед. Никто не догадывался, что длинный ржавый с квадратными углами форд - это машина моего мужа. Потому что у каждого мужчины в городке была своя длинная ржавая перешедшая от предков машина. Такие машины было не принято узнавать.

Каждую ночь пятницы до утра субботы, когда дети уснут, я доставала из потайного ящика в старом диване своё полотно, шесть футов на девять футов. Под тусклым светом электрической лампочки я садилась в продавленное кресло и вышивала бисером яркие огни и весёлых танцующих женщин моей планеты Невада. В вывески казино я вплетала прозрачные разноцветные бусины.

В ночь перед своими последними родами я успела доделать всё: и мерцающие деревья, и пруд с фонариками, и длинную бетонную эстакаду сквозь космос. Я скатала полотно в тяжёлый тугой рулон и завернула в припасённую мешковину. На середину свёртка я приклеила большой красный рождественский стикер с заполненным адресом. В поле "От кого" на стикере было бы пропечатано - СантаКлаус.