На самом деле я уже умер. И умер давно. В возрасте четырёх лет. Когда перерезал ножницами провод работающей швейной машинки. Свет в тот момент, кажется, мигнул, а в счётчике вылетели пробки.
Взрослого человека электрический разряд, вырвавшийся из кабеля – вряд ли бы убил. Но я в то время был ребенком, и моё детское сердце не выдержало напряжения, проскочившего по нему. Поэтому мне не оставалось ничего другого кроме как умереть. Понимаю, конечно, что не детское это занятие, ну а что мне было делать? Вот-вот…
Да только… не дали мне, похоже, завершить Начатое некие Высшие Инстанции. Уж не знаю, по какой причине: может, мест не было, а может, не произвел должного впечатления – кто их разберет? Но принимать меня наотрез отказались – решили оставить до лучших времен. Мол, подрасту, наберусь мастерства, вновь попробую повторить подвиг – и если получится более красочно – так и быть, возьмут. А пока – под ногами лучше и не путаться. Так что вернули, откуда взяли. Умершего, но не одобренного. Родители, естественно, ничего не заметили. Т.е. испорченный шнур и оплавившиеся ножницы, и как результат – прекратившую работать швейную машинку – это да, узрели. А перемены в моей личной жизни (или смерти?) – нет. Так и живу (или как это теперь называется?) по сей день – с неповторимым опытом за плечами.
Только вот – не знаю – учли ли те самые Высшие Инстанции, что раз умерший – повторно к делу не привлекается? А даже если и привлекается, то… что ему, т.е. мне? Ну на самом-то деле?