А вообще бабушка у меня была удивительная. Говорят, я во многом на нее похожа, и внешне, и по характеру. Только силы воли такой не было, нет и не будет.
Как-то копаясь в интернете, случайно нашла про бабушку статью. Впервые она была опубликована в 1945 году в газете "Горьковский рабочий", а позже, уже в 2003 году, перепечатывалась в журнале "Нижегородский музей". Пусть будет и здесь...

В светлых подвалах знаменитого "дома Рукавишникова" среди ящиков, сундуков, свертков хрусталя, фарфора, металла женщина движется легко, как птица. В затемненном углу, среди сундуков, она ощупью находит нечто, издающее от прикосновения ногтя тонкий мелодический звук, и приподнимает к свету, изумительной чистоты фарфоровая фигурка оживляет мрачное спокойствие подвала, напоминающего сокровищницу скупого рыцаря.
Кокетливо склонив головку в ажурном чепце, девушка играет на клавесине. Ясно очерчена каждая клавиша, черные точки нот на пюпитре и даже пряжки на туфельке величиной с булавочную головку. Саксонский фарфор. Работа неизвестного мастера ХVIII века. Предмет вожделений столичных искусствоведов. Кто-то вложил долгие дни труда, талант и вдохновение в эту крохотную вещь; она путешествовала по многим странам. В Париже ее купил граф Шереметьев для молодой женщины - и вот через столетия она в комнатах музея. А рядом с солнечной фигуркой - ваза неприхотливого узора, почти невесомая: вещь другого мира - китайский фарфор; посуда времен Екатерины, хрусталь императорского двора и еще тысячи хрупких драгоценных произведений всех эпох, наций, столетий.
Вы можете познакомиться с историей любой вещи. Но представляете ли вы, с каким трудом удалось узнать эти увлекательные биографии? Фарфоровая клавесинистка пришла в музей в грозовое лето 1918 года. Кто ее принес? Может быть, крестьянин из Юрьина, разбиравший вещи знатного вельможи, может быть, волгарь, изъездивший всю Волгу, или студент-любитель.
И вот женщина, скромно называемая заведующей фондами, приступает к исследованию.
Вещь, бесспорно, принадлежала знатному лицу - слишком дорога она для обывателя. Саксонское производство ХVIII век. Она знакомится с архивными описями имущества всех богатейших вельмож, живших в Нижегородской губернии. На пятой странице пожелтевшего реестра Шереметьевых она находит запись: "Спальня графини. Молодая клавесинистка. Фарфор...".
Проверяет еще раз. Сомнений нет.
Это сравнительно простой случай. А о скольких вещах приходится узнавать долгими до бесконечности поисками, связывая, сопоставляя факты, цифры, имена, - кажется невозможным разобраться в этом своеобразном мире, и только высокая женщина уверенно движется здесь легкой поступью; она - хранитель музея.
У нас принято писать о таланте творчества великих произведений искусства. Но есть и другой талант - талант восприятия этих произведений, предельная тонкость чувствования, способность, впитав в себя живительный воздух великих творений, стать человеком высоких нравственных достоинств. Люди, обладающие такой способностью, бывают критиками, ценителями, страстными собирателями коллекций, -- молодую полуграмотную дочь машиниста волжского парохода эта способность привела в музей.
... Вечерами на пароходе было скучно. Отец долго спал после работы или, покуривая трубку, молча сидел на палубе. Маленькая девочка прислушивалась к разговорам пассажиров; они походили друг на друга: пестрые дамы, крикливые торговки, бродячие актеры.
Только однажды на пароходе появился забавный маленький человек, которого отец почему-то прозвал "мордоворот". "Мордоворот" появлялся на палубе с холстом, красками и, ни на кого не обращая внимания, рисовал блеклые пейзажи.
Для девочки настали интересные дни. Она не отходила от маленького человечка, стараясь всячески ему услужить. Всю поездку до Астрахани "Мордоворот", казалось, не замечал услужливой девочки, но, сходя на берег, он подарил ей истрепанную книжку без обложки - репродукции с картин Рембрандта и Рубенса.
Спустя два года с этой книжкой в маленьком деревянном чемодане Мария сошла с парохода в Нижнем Новгороде - наступило время начинать самостоятельную жизнь.
Она ничего не умела, кроме несложных хозяйственных дел. Ей хотелось узнать, где еще можно увидеть такие же блеклые картины, может быть, в Нижнем живет тот маленький смешной человек - она будет помогать ему чем-нибудь.
Случайно ее соседкой по квартире оказалась работница музея. Она устроила Марию в музей уборщицей.
Девушка старательно вытирала пыль с музейных экспонатов, а вечерами училась в рабочей школе. Проработав уборщицей несколько лет, Мария безошибочно знала фонды музея.
Она не могла отметить каких-либо внешних событий - дни, сосредоточенно спокойные, шли однообразной чередой; характер ее определился: ровный, ласково-внимательный к людям. Образование дало ей возможность постигнуть истинную ценность произведений искусства, в тяжелые минуты они были ее друзьями.
Жизнь еще прочнее связалась с музеем, когда в 1933 году ее мужем стал молодой историк Павел Никитич Марков, научный сотрудник музея. Они поселились в десятиметровой комнатке на верхнем этаже знаменитого дома. Страстно влюбленный в свое дело, Марков целые дни проводил на организованных им раскопках в Сормове и Канавине. Мария, закончившая к этому времени курсы работников музея, подыскивала ему материалы по истории области. Вдвоем они писали даже поэму "Наш город".
Чудесное время золотой молодости!
В финскую войну ее постигло тяжелое горе - на фронте был убит муж. Она пережила это горе внешне спокойно, только еще больше времени стала проводить на работе, вспоминая, перебирая материалы, над которыми работали вместе, обессиленная гнетущими мыслями.
Поздним вечером, уложив сына, она спускалась в пустое здание. Гулко звучали ее шаги в комнатах, о которых из поколения в поколение передавали страшные легенды.
...Картина Левитана "Над вечным покоем". Осенняя, беззвучная Волга казалась продолжением этой картины - и красота трогала ее исстрадавшееся сердце, становилось легче. Утром ее видели, как всегда, спокойную, деловитую, одетую просто и опрятно.
Музей изменял названия, уходили и приходили люди, только неизменной оставалась на своей работе Мария Николаевна Голубева.
В ненастный ноябрь 1941 года она стала директором музея.
Тревожные сирены. Снег и печаль. Музей должен был эвакуироваться. В три дня. Три дня - для ста тысяч экспонатов.
Их немного оставалось, старых, сведущих работников: Леонид Яковлевич Мендиаров, Мария Николаевна Смирнова, Ольга Павловна Невская, Александра Владимировна Мизина. Они сделали невозможное: в три дня запаковали все фонды. Фарфор замуровали в подвалы. Многопудовые кованые сундуки с тканями везли на подводах в глубинный район. Дежурили по ночам, охраняя золото, драгоценности.
После смерти мужа это было самым тяжелым испытанием для Марии Николаевны.
Но скоро пришла радость - возвращение.
Старик Мендиаров, как юноша, снова грузил тяжелые сундуки. Ремонтировали здание. Торопились:
- Скорей! Музей нужен нашему городу!
И Мария Николаевна принялась за очередную работу - систематизацию материалов к 725-летию города Горького.
Из ста тысяч экспонатов она выбирает самое существенное, драгоценное: здесь народные одежды крестьянок окрестных деревень, исторические документы, фотографии, кортик Нестерова и подушка с его самолета, вещи Чкалова, рукописи. Она готовит выставки для заводов, районов.
Эта работа занимает теперь все мысли. А попутно - обычные заботы о сохранности фонда: с женской старательностью вместе с помощницами она обмывает фарфор, прокаливает коллекцию хлеба, собранную Короленко в 1891 году, проветривает ткани.
Так спокойной чередой идут дни за днями - и изредка, осмысливая прошлое, она думает о том, что очень большое счастье, когда нет у человека сумерек жизни и, не желая невозможного, он находит себя в скромной цели - хранить сокровища, которые помогают людям постигнуть вершины человеческого духа.