…И постепенно Ты понимаешь, что самое противно-бессильное – это вечер. Когда уже все сделано, но можно сделать что-то еще, несомненно полезное и даже наверное – важное, но пальцы рук уже не попадают по нужным клавишам, и глаза уже немножко слезятся. И Ты думаешь, что лучше не стоит продолжать, ведь завтра Тебе нужны свежие пальцы, точно бьющие в цель, и глаза, которые смогут порадовать окружающих и Тебя, увидеть небо и солнце.

Ты еще не хочешь спать, и Ты пытаешься найти что-то, что хочет получить Тебя и дать тебе отдых. Ты идешь в клуб или бар, и садишься там, с кружкой пива или чашкой кофе, с книжкой и сигаретой. Сигарета появляется сразу, а книжка – чуть позже. Она появляется, и ограждает Тебя от Людей – вроде бы даже приятных, и знакомых, и интересных, и интересующихся. Они что-то спрашивают, а Ты – что-то отвечаешь, и Они замечают, что Ты не очень весело выглядишь, и Ты неизменно отвечаешь, что просто немного устал, и завтра все пройдет. Хотя Ты точно знаешь, что не устал, и не немного, что невеселый вид – это только то, что просачивается через мелкую ячейку той клетки, в которой Ты сидишь уже давно, и завтра все будет точно так же. И тогда Ты берешь еще одну сигарету, и книжку, и сооружаешь заграждение – заграждение от Них, а по правде – Их от Тебя. Потому что если книжки не будет – Ты останешься один на один с Их лицами. Ты будешь вынужден говорить то, что Им приятно услышать, или хотя бы чуть-чуть интересно узнать.

Ты знаешь, чего Ты хочешь на самом деле. Ты хочешь закричать страшным и диким криком, и прыгнуть на Них, и, сбиваясь, хриплым и тяжелым голосом рассказать Им, вжавшись в Их испуганные тела, прямо в Их мягкие уши, глядя в Их большие глаза – рассказать обо всем. О том, что Тебе снится, и о том, что Ты бы хотел увидеть во сне. О том, что Тебя душит, что лезет Тебе в глаза, о том, что становится больше дома, больше дерева, больше неба. О том, что с ним надо идти и бороться, всем вместе и каждому лично, и даже бежать, и лучше всего – прямо сейчас, пока оно не заполнило весь мир. Но Ты не сделаешь этого. Не сможешь. Не захочешь. Не станешь.

Играет музыка, но почти всегда – это не Та музыка, а если даже вдруг эта музыка – Та самая, единственная и пытающаяся заставить Тебя забыть о существовании всех вокруг, и шума, и даже сигареты – то Тебе становится еще хуже, потому что Тебе хочется, чтобы вокруг и в самом деле никого не было – ведь никто кроме Тебя не сможет так понять, и так оценить, и так вслушаться… Но Они не уйдут, а музыка кончится, и ощущение потухнет вместе с шипением сигареты, опущенной в мокрую пепельницу.

И Ты уходишь сам, потому что книжка истончается, и преграда становится чересчур слабой, и Ты не уверен в ее защите. Ты жмешь Им руки, а с некоторыми даже целуешься. Они забывают о тебе почти сразу, а Ты прощаешься взглядом с Их затылками на всем пути до дверей. И Ты выходишь, и вдыхаешь вечерний воздух, который уже которой год состоит только лишь из удушливого дыма, но Ты все равно его вдыхаешь, потому что Тебе кажется, что это правильно – вдыхать вечерний воздух, выходя из бара. И Ты включаешь свою музыку, и закуриваешь новую сигарету, и идешь по темной улице, которая переходит в чуть менее темную, которая перетекает в почти что светлый проспект. Музыка играет, тихо-приятная или громко-бодрая, но это не столь даже и важно, потому что это Твоя музыка, которую Тебе не надо ни с кем делить, Ты ее выбрал сам, лично, один.

Ты идешь медленно, потому что спешить уже, в общем-то, и некуда, а еще – потому что Тебе хорошо именно сейчас, и хочется продлить этот случайный момент. Ты идешь, и в голове проносятся какие-то мысли о каких-то делах, которые Ты хотел когда-то сделать, но Тебе так лень вцепляться в эти мысли, и они растворяются в полутемных витринах магазинов, где прячутся манекены в некрасиво сидящих костюмах. Тебе немного жаль их, потому что Ты понимаешь – они не смогут, никогда не смогут поправить или расправить, и вынуждены всегда стоять в одной и той же глупой позе, а все такие же почти ночные прохожие, как и ты, замечают складки и оборки, и тоже так же жалеют…