В начале своей статьи иерей Николай Савченко следующим образом объясняет необходимость появления этого материала:

«События Февральской революции определили жизнь России гораздо больше, чем на 100 лет. Революция стала изломом истории нашей Родины и началом самой страшной национальной катастрофы. Именно поэтому Февральская революция так важна для понимания. Но понимания этой трагедии в обществе нет. Вместо осознания ошибок и причин этого события, вместо покаяния, наше общество погружается в пучину многочисленных мифов».

Что ж, задача актуальная. Действительно, адекватно оценивать сегодняшний день и извлекать уроки на будущее без трезвого понимания, что происходило прежде, невозможно. Тем более, если речь идет о таком судьбоносном для судеб России событии, как Февральская революция, вызвавшая отречение св. Царя-Мученика.

О. Николай совершенно справедливо пишет в самом начале своего текста: «Именно в нашем народе, в глубине его, в самой толще его, были корни и остаются метастазы Февральской революции. Именно все наше общество виновно в ней, а не отдельные генералы-заговорщики, или Великие Князья, или иностранные разведки. Метастазы революции живы в нашем народе до сих пор».

С этим невозможно не согласиться, позиция здравая и вполне учитывающая реалии и духовный смысл этого исторического события. Согрешила вся полнота русского народа (конечно, не каждый отдельный человек, но некая решающая, критическая масса, причем во всех слоях общества). И только столь же всеобщее покаяние способно дать духовную основу для подлинного национального возрождения.

К сожалению, здравомыслия автору хватило только на преамбулу. Далее он, вопреки собственному утверждению, в течение всего своего отнюдь не краткого опуса целеустремленно доказывает, что в бунте и измене Николаю II виноват отнюдь не весь народ. Такие важные элементы социума, как дворянство – генералитет и офицерство, буржуазия и купечество, ученые и вообще образованная часть населения, а равно и духовенство, т.е. вся элита Империи – были верны Государю. Революцию же делали подстрекаемые радикальными партиями народные массы, вопреки героическому сопротивлению верхних слоев общества, которые до конца поддерживали Царя и монархию. В этом элите Империи всячески помогали наши героические союзники по Антанте, почитавшие делом своей чести принести максимальную пользу Российской Империи.

Это настолько противоречит историческим реалиям и заявленному в начале статьи вполне здравому тезису, что остается только недоумевать, пытаясь понять, какой логикой руководствовался автор. В то же время оставить его публикацию без комментариев невозможно, поскольку затронутая тема очень важна. Подробный разбор всех допущенных ошибок, нелепиц и несообразностей занял бы слишком много места, поэтому ограничимся лишь самыми явными, типическими и вопиющими.

Анализ событий Февральской революции, о. Николай начинает с утверждения сколь безапелляционного, столь и не соответствующего действительности. Он пишет:«На вопрос, кто осуществлял Февральскую революцию, и в советской, и в постсоветской, и в эмигрантской, и в зарубежной научной литературе всегда давался однозначный ответ. Разногласий здесь практически нет. Ее осуществляли рабочие и солдаты. Революция шла снизу».

Между тем, это утверждение достаточно справедливо только для советской исторической, если так можно выразиться, науки. Не худо было бы автору, берущемуся исправлять ошибки в современном восприятии событий Февраля 1917 года, ознакомиться с мнением хотя бы самых крупных мыслителей русской эмиграции, современников и очевидцев Русской катастрофы. Проф. Иван Ильин немало размышлял о том, что же произошло в России. Иван Солоневич посвятил проблеме работу «Великая фальшивка Февраля». О роли средостения в подготовке революции им написаны десятки страниц. И это только «звезды первой величины»! Как священнослужитель, о. Николай мог бы припомнить мысли на эту тему Первоиерарха РПЦЗ Митр. Антония (Храповицкого), св. Иоанна Шанхайского и Сан-Францискского, других выдающихся представителей духовенства.

Цитаты приводить нет нужды, они общеизвестны и доступны. Ограничусь лишь одной, вполне отражающей как происходившие события, так и взгляд правой эмиграции на проблему:

«Императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы «красная опасность» исчерпывалась такими людьми, как Толстой и Кропоткин, террористами, как Ленин или Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская или же Фигнер, или авантюристами типа Савинкова и Азефа.

Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых… Или уж, выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал под напором не предтеч Советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворной знати, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живущих щедротами Империи.

Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами! Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в Шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах.

Как надо было поступить с теми великосветскими русскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про Царя и Царицу? Что надо было сделать с ректором Московского университета, который превратил это старейшее русское высшее учебное заведение в рассадник революционеров? Что следовало сделать с графом Витте, специальностью которого было снабжать газетных репортеров скандальными историями, дискредитировавшими Царскую семью? Что следовало сделать с нашими газетами, которые встречали ликованиями наши неудачи на японском фронте.

Как надо было поступать с теми членами Государственной Думы, которые с радостными лицами слушали сплетни клеветников, клявшихся, что между Царским Селом и ставкой Гинденбурга существовал беспроволочный телеграф? Что следовало сделать с командующими вверенных им царем армий, которые интересовались нарастанием антимонархических стремлений в армии более, чем победами над немцами на фронте? Описание противоправительственной деятельности русской аристократии и интеллигенции могло бы составить толстый том, который бы следовало посвятить русским эмигрантам, оплакивающим на улицах европейских городов «доброе старое время». Но рекорд глупой тенденциозности побила, конечно, наша дореволюционная печать», - писал Великий Князь Александр Михайлович, лично имевший возможность наблюдать происходившие события.

Столь же нелепо утверждение автора и применительно к современным исследователям. О роли верхних слоев общества доведении страны до бунта написано немало работ – как строго научных, так и имеющих конспирологический уклон. В любом случае утверждать, что «На вопрос, кто осуществлял Февральскую революцию… всегда давался однозначный ответ. Разногласий здесь практически нет», - мягко говоря, очень неточно.

Чтобы аргументировать свою, прямо скажем, противоречивую позицию, о. Николай постоянно прибегает к одному и тому же способу аргументации, причем прием этот настолько нелеп, что порой не понятно, с чем сталкиваешься – с крайней наивностью или тонким издевательством. Автор систематически нивелирует разницу между понятиями «то, к чему стремились» и «то, что получилось в результате». Вопреки каждодневной практике жизни автором как бы заведомо предполагается, что результат действий точно соответствует «хотениям».

В рамках с этой странной методы, автор регулярно патетически вопрошает читателя:

- «Неужели буржуазия могла готовить Февральскую революцию, начавшуюся с забастовок всех предприятий столицы?»;

- «Разве могла буржуазия и генералитет одобрять известный Приказ №1, отменявший подчинение офицерам?»;

- «Некоторые утверждают, что Февральскую революцию сделали якобы демократические и либеральные политики (думцы). Однако как они могли ее сделать, если они по сути сами потеряли вместе с Государем власть после победы революции?»;

- «Союзники не могли желать революции хотя бы по той причине, что фронт тогда проходил в 100 км от Парижа. Разве в таком опасном положении подрывают союзника?»;

- и т.д, и т.п. – в разных вариациях и с разными акцентами, но с одним и тем же рефреном: посмотрите на результат, разве могли они (либералы, думцы, генералы и пр.) этого хотеть?

Разумеется, «этого» они и не хотели. Но разве, разжигая революцию во Франции, хотел Жильбер Лафайет, лично спасший жизнь Людовику XVI, чтоб того гильотинировали и тем начали Большой террор? Или, быть может, интеллектуал и консервативный республиканец Алькала Самора-и-Торрес, сокрушая Испанскую монархию в 1931 году, хотел, чтобы славные детишки революционеров играли в футбол отрезанными головами монахов? Признаться, сомневаюсь. Думается, что здесь, как и огромном множестве иных исторических событий «результат» действий весьма далеко отстоял от «хотений» тех, кто эти действия совершал.

Цели и задачи Февральского переворота, в подготовке и осуществлении которого приняли участие и думцы-либералы, и великосветские фрондеры, и генералы-заговорщики, разумеется, были иные. Вот как описывал их лидер кадетской парии П. Милюков в письме 1918 года своему единомышленнику князю П. Долгорукову: «Того, что случилось, конечно, мы не хотели. Вы знаете, что наша цель ограничивалась достижением республики или конституционной монархии, с Императором, имеющим номинальную власть, затем – преобладающего влияния в стране интеллигенции и равноправия евреев. Полной разрухи мы не хотели, хотя к знали, что на воине переворот отразится неблагоприятно... Мы предполагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета, что временную разруху в Армии мы остановим быстро и, если не своими руками, то руками союзников, добьемся победы над Германией, заплатив за свержение царя лишь временной отсрочкой победы. Надо сознаться, что некоторые даже из нашей партии указывали не возможность того, что произошло, да и мы сами не без некоторой тревоги следили за ходом организации рабочих масс и пропаганды в Армии. Что ж делать, - ошиблись в 1905 году в одну сторону, теперь ошиблись опять, но в другую. Тогда недооценили крайне правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовестности социалистов».

Так что, действительно, думцы не планировали терять власть; буржуазия не намеревалась отдавать заводы рабочим; генералы не хотели прекращать войну. Разумеется, союзники по Антанте, стимулируя распространение антимонархических настроений, тоже отнюдь не рассчитывали, что Россия выйдет из войны. Заговорщики обещали продолжение «войны до победного конца», а снижение роли России в достижении общего выигрыша позволило бы «урезать» ее долю выгод после разгрома Центральных держав. То, что в начале 1917 года фронт проходил в 100 км от Парижа не означает ровным счетом ничего: победа Антанты к этому времени уже была очевидна, а полностью выход России из войны – не предполагался. Обязательства по долгам «февралисты» тоже не отрицали. В конце концов, когда в 1943 году Сталин, Рузвельт и Черчилль делили мир в Тегеране, немцев не слишком далеко оттеснили от Москвы, они стояли под Ленинградом, удерживали Витебск, Могилев и др. А уже в 1944 году западные союзники большевиков вовсю начали обсуждать вопрос противостояния «красной угрозе» после победы над «коричневой». Так что нет ничего странного или невиданного в работе на перспективу в рамках геополитического соперничества Великих держав.

Особое внимание следует уделить представлениям о. Николая Савченко о ходе подготовки антимонархического переворота в России.

Начнем с прессы. Призывы к революции он находит только в газетах (часто нелегальных) революционных партий. В либеральных же изданиях автор наблюдает только «лишь весьма интеллигентную, едва заметную критику или иронию».

В качестве примера приводится – уж непонятно по наивности или в порядке тонкого издевательства – суворинское «Новое время» – крупнейшее в то время правое, монархическое, консервативное проправительственное издание. Действительно, в нем «в выпусках за конец 1916 года едва ли можно найти какие-то отклонения от патриотической позиции», ведь газета в то время занимала совершенно не либеральную позицию. «При Суворине «Новое время» превратилось в самую беспринципную из всех русских газет. В.И.Ленин называл ее «образцом продажных газет. «Нововременство» стало выражением, однозначащим с понятиями: отступничество, ренегатство, подхалимство» (ПСС, 5 изд., т. 22, с. 44). С 1905 – орган черносотенцев», - говорится в «Большой советской энциклопедии» о «Новом времени». Таки да, в нем можно углядеть «весьма интеллигентную, едва заметную критику», только выдавать его за издание либералов, мягко говоря, некорректно.

«Критика» же фрондирующей публики носила совершенно иной характер. О. Николай прав в том, что прямых призывов к революции в либеральных изданиях не было. Такие публикации грозили официальным закрытием газет. Но в них и не было никакой нужды. Призывать к революции и бунту совсем не надо – достаточно целеустремленно и кропотливо изо дня в день создавать в обществе смутное недовольство всем и вся, убеждать обывателя в том, что правительство реакционно, бездарно и совершенно недееспособно, и что при существующей системе власти ничего изменить невозможно.

Вот этой работой либеральная пресса активно и, к сожалению, эффективно занималась на протяжении всего царствования св. Царя-Мученика. Бульварные листки были наполнены совершенно безапелляционным, ничем не аргументированным критиканством, лживыми сплетнями и домыслами. Виновниками в любой проблеме – он дурно вычищенной мостовой и неисправного водопровода до самоуправства мелких чиновников – выставлялись правительство и непосредственно Царь, это правительство назначивший.

В общем, любой, кто более-менее трезво оценивает технологии организации современных «цветных революций», вполне способен представить, как шла подготовка к Февралю (разумеется, в рамках существовавших тогда средств). Правда фундамент Империи был существенно прочнее, чем у нынешних государств, потому и на расшатывание общества ушло значительно больше времени. Тем не менее, к несчастью, царские власти не знали, как бороться с этой подрывной работой (в отличие, кстати, от борьбы с революционными партиями, которые были наводнены осведомителями, и чья деятельность находилась под достаточно тщательным присмотром).

Обычные методы борьбы, вроде изъятия цензурой наиболее лживых и провокационных текстов, не приносили плода. Газеты выходили с «белыми полосами», что еще более укрепляло не отягощенного избытком аналитических способностей обывателя в том, что «власти скрывают от него правду». Противопоставить разрушительной противоправительственной антигосударственной агитации грамотную контрпропаганду предреволюционным властям не удалось.

Активнейшее участие в подрывной деятельности принимали либеральные деятели, партии, кружки, общества и т.д., вплоть до завсегдатаев великосветских салонов. И Госдума, естественно, была эпицентром этой работы.

Этой темы касается и о. Николай, который пишет: «можно услышать утверждения, что Госдума постоянно подрывала устои Российской Империи и выступала против правительства. Однако, из стенограмм заседаний ясно, что этим занималось лишь левое крыло, относившее себя к социал-демократам, народным социалистам или эсэрам». По его мнению, подлейшая тирада П.Милюкова «Глупость или измена?» «по сравнению с ними (речами депутатов РСДРП и эсэров – М.К.) – это даже не критика».

Начать, пожалуй, следует с того, что ни эсэров, ни народных социалистов в IIIи IV Госдумах не было вообще. Так что и сравнивать нечего. Ну и, разумеется, влияние либеральных партий – кадетов (примерно 15% мест в IV Госдуме), октябристов (22%) и центристов (7%) было куда серьезнее, чем в эсдэков (3%), даже если добавить к ним группу трудовиков (еще 2%). Кроме того, разложение затронуло и правые, проправительственные фракции (об этом чуть ниже), и тот же В.Пуришкевич вел сплетническую подрывную работу против Государя не хуже своего партийного оппонента П.Милюкова.

Но вернемся к речи последнего, которую о. Николай почитает «даже не критикой». Пожалуй, что «критика» – это и впрямь слишком слабое определение. Эта речь – суть безостановочная, безудержная, совершенно необоснованная клевета на членов русского кабинета, назначенного Николаем II. Под восторженные выкрики либеральных и революционных депутатов П.Милюков безнаказанно публично очернял царское правительство, ссылаясь (вдумайтесь!) на прессу (!!) враждебных (!!!) государств – газеты «Берлинер Тагеблатт» и «Нейе Фрейе Пресс». Поистине, сверхнадежный, крайне компетентный и предельно незаинтересованный источник информации.

«Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе», – заявлял П.Милюков, – поскольку «у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты». Договорился он и до того, что во время ведения боевых действий объявил изменниками некую придворную партию, «которая группируется вокруг молодой Царицы» (т.е. Императрицы Александры Федоровны – М.К.). В самом деле, разве это «критика»?

И это лишь пара фрагментов всего из одной речи в Госдуме, т.е. капля в море целеустремленной подрывной работы, которая велась «прогрессивной» общественностью по всем возможным каналам, главным из которых, безусловно, была пресса, находившаяся практически под тотальным контролем либеральной интеллигенции.

В итоге, в реальности имело место фантастически быстрое и мощное развитие России в царствование Николая II: население Империи выросло на 60 млн человек, без ограничений ходил золотой рубль, профицит государственного бюджета перед IIОтечественной войной составлял 2,4 млрд рублей в год, налоги в России были самыми низкими в мире, что стимулировало предпринимательскую активность, русская промышленность выросла в 4 раза, финансовые накопления населения увеличились в 8 раз (причем 2/3 их приходилось на малые и средние вклады, что свидетельствует о росте благосостояния подданных), удалось решить проблему недородов, урожай главных злаков был на 1/3 больше, чем в Аргентине, Канаде и США вместе взятых, шла «столыпинская реформа» обеспечения крестьян землей, протяженность железных дорог выросла в 3 раза, сформировано эффективное рабочее законодательство, введено всеобщее начальное образование, растет число вузов, строятся храмы и монастыри, созданы условия для филантропии и благотворительности и т.д. и т.п. А в общественном сознании утвердилось мнение, что Империя отсталое, реакционное, погрязшее в коррупции государство с некомпетентным правительством и отжившей политической системой.

То же касается и военной ситуации. Фактически к началу 1917 года наблюдался перелом в ходе войны с Германией и ее союзниками: «брусиловский прорыв», успехи на Кавказском фронте, стабилизация положения на германском участке после принятия главнокомандования Государем Николаем II. Россия занимала территории враждебных государств большие по площади, чем временно уступленные. «Снарядный голод» был преодолен. Обывателю же внушили, что война уже практически проиграна, бездарные генералы во главе с «полковником, возомнившим себя великим полководцем» ведут дело к поражению, Царица-немка ведет подрывную деятельность.

Это крайне превратное, абсолютно не соответствующее действительности представление о положении дел в Империи в целом и на фронте в частности, стало «реальностью» в головах подавляющей части обывателей, наряду с убеждением, что изменить положение к лучшему можно только устранив от власти Царя, ничто иное не поможет.

«Неужели интеллигентная критика правительства в либеральных газетах нанесла больше вреда, чем прямые призывы к мятежу?», - в очередной раз патетически вопрошает о. Николай. И честным ответом может быть только такой: да, гораздо больше. По той простой причины, что издания революционеров не имели ни того тиража, ни того влияния, ни той общедоступности, как подрывная либеральная пресса. А прямой призыв к бунту подействует только на того, кто уже убежден, что других путей для «спасения страны» нет.

В итоге к Февралю 1917 года в стране была искусственно создана невыносимая (и совершенно ложная!) атмосфера неизбежности поражения, недееспособности власти во главе с Императором решить какие бы то ни было проблемы, необходимости срочной ликвидации Самодержавия и отстранения Николая IIот власти.

Эта обстановка была настолько всеобъемлюща, что под влияние таких настроений попали даже представители правого лагеря. Упоминавшийся В.Пуришкевич публично рассуждал о необходимости «смены водителя на ходу автомобиля», крупнейший монархический идеолог Л.Тихомиров делал полные пессимизма записи в своем дневнике, известный консервативный публицист М.Меньшиков приветствовал Февраль как «освобождение» и т.д. Попали под давление прессы генералитет и офицерство. Дошло до того, что за декларирование верноподданнических чувств и монархических убеждений люди подвергались «в обществе» остракизму, признавались нерукопожатными.

Не смогли уйти от либерального влияния на умы и многие церковные деятели, в т.ч. архиереи. О. Николай дипломатично недоговаривает о не самой, мягко говоря, благовидной и верноподданнической позиции Синода Русской Церкви во время Февральской революции. Зачем, в самом деле, об этом упоминать, если революцию делали «народные массы», а элита страны всячески ее подавляла?

Вообще, представления автора рассматриваемого текста о роли, которую должно играть духовенство в общественной жизни довольно, скажем так, специфические. Он пишет: «после победы революции давление масс было настолько сильным, что духовенству Екатеринбурга пришлось успокаивать народ, осуждавший своего правящего архиерея за защиту «царизма», и поддерживать «перемены». Но осуждать духовенство не стоит, оно фактически транслировало умонастроения своей паствы». До сих пор мне представлялось, что пастырь обязан направлять паству, а отнюдь не стадо должно командовать пастухом, как следует из слов о. Николая.

Представляется, что нет никакого смысла подробно комментировать все тезисы статьи, кратко коснемся лишь нескольких моментов.

Автор по сути считает, что Февральская революция произошла стихийно. Как говорит изучение истории, а равно и современные события, ничто не требует столь тщательной подготовки, как «стихийные народные выступления». Если же схематично обрисовать то, что в реальности происходило, мы получим примерно следующее.

Четверть века усиленной антимонархической агитации, усугубленной тяготами войны, создали необходимую атмосферу всеобщего ожидания перемен. Высокая вероятность крупных побед русского оружия весной 1917 года, которые по словам П.Милюкова, «сразу в корне прекратили бы всякие намеки на неудовольствие и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования», обуславливала необходимость совершать переворот как можно быстрее. Различные группы, которых объединял лозунг «Долой Самодержавие!», объединились для мятежа по линии масонства. Это не конспирологическая теория, а реальный исторический факт, в большей или меньшей степени признанный исследователями (абсолютизировать влияние масонства на ход исторических событий глупо, но не менее глупо вовсе это влияние отрицать). Об этом писали левак, народный социалист С.Мельгунов, советский историк А.Аврех, масон Е.Кускова и многие другие, не говоря уже о целой плеяде авторов национального направления.

Разумеется, группы, объединившие усилия для совершения государственного переворота, имели различные цели и идеологические установки, но для каждой из них Царское Самодержавие было таким врагом, сам факт существования которого мешал достижению ставящихся задач.

Роли участников заговора примитивно-схематично распределялись примерно так:
- социалисты и другие леваки, имевшие влияние на организованные рабочие кружки, – организация массовых беспорядков, митингов и демонстраций с требованием ликвидации Царской власти;
- вовлеченные в интригу генералы – создание прямого давления на Государя с требованием отречения по патриотическим соображениям, «для победы в войне»;
- либеральные думцы – легитимация процесса свержения Николая II, сочетание признания «требований народных масс» с преемственностью от старой власти.

В общем и целом все свои роли сыграли «на отлично», но затем, как это часто бывает в революционных коалициях, каждый стал преследовать свои интересы. Февралисты – генералы и думцы, либералы всех мастей и их друзья в союзнических посольствах – считали, что цель достигнута, смуту надо сворачивать, восстанавливать порядок, «воевать до победного конца». Социалисты же хотели «развития революции», отстранения от власти буржуазных партий. И они оказались сильней, поскольку, выпустив из бутылки джина мятежа, загнать его обратно крайне сложно. Логика революционных событий во все времена требовала постоянной, безостановочной радикализации действий.

О. Николай подробно описывает «триумфальное шествие» революции по России, акцентируя внимание на выступлениях народных масс, руководимых революционными партиями, быстро отстранивших от власти не только старых чиновников, но и представителей либеральных течений.

Это действительно так, и ничего удивительного в этом нет. Во-первых, перефразируя Ф.Достоевского, «если Царя нет, то все можно». Власти на местах и без того затравленные прессой, были окончательно деморализованы отречением Николая II. Им совершенно не ясны были их права и полномочия, поэтому в большинстве случаев они сдавались без боя.

Во-вторых, огромную роль сыграло наличие у социалистических партий достаточно разветвленной системы ячеек на местах (присутствие в них осведомителей, которое в обычное время позволяло контролировать бОльшую часть их деятельности, после революции привело лишь к тому, что первым делом заполыхали архивы полиции). Пока либералы упивались долгожданной «свободой», получившие приказ из центра революционеры на местах, вооруженные оружием и поддержанные группами распропагандированных рабочих и солдат, шли захватывать арсеналы, громить службы охраны правопорядка и явочным путем захватывать власть. Массовая истерия «освобождения», управляемая небольшими, но организованными и сплоченными группами, ставящими цели и отдающими приказы, формировала те самые многотысячные толпы, которые столь красочно живописует о. Николай.

Причины революции в худшем стиле советских учебников он видит в «огромном разрыве в уровне жизни между богатыми и бедными», «несправедливом распределении доходов», «зависти рабочих» и пр. Примитивизм этой установки просто удивителен. Ведь совершенно очевидно, что все эти явления имеют место всегда, в любом обществе. Значит необходимо, чтобы были созданы условия, чтобы эти явления стали довлеющими, чтобы они вызвали социальный катаклизм. Не говоря уж о том, что странно священнику искать первооснову столь глобальных событий, изменивших ход мировой истории, не в сфере духа, а в разрезе потребления.

Просто поразительно, что о. Николай, в начале статьи давший совершенно точное определение равной виновности всего русского народа (не каждого отдельного человека, но национального организма в целом) в грехе измены (вспомним горькие слова Царя-Мученика «везде измена, и трусость, и обман»), в итоге свернул на все эти лукавые мудрования.

В том-то и суть социальной структуры монархического строя, что сокрушить его может лишь полное предательство народа во всей его решающей полноте. Если взбунтовались низы, а верхи сохранили верность, бунт подавляется. Если созрел заговор в части, пусть даже значительной, элиты, но низы преданны Государю, мятежники не устоят. И только когда весь народ – от дворянства, купечества и духовенства до рабочих и крестьян – активно или пассивно предает Царя, Русское Самодержавие может быть разрушено.

Не случайно св. Иоанн Шанхайский Чудотворец говорил: «Русский народ весь в целом совершил великие грехи, явившиеся причиной настоящих бедствий, а именно клятвопреступление и цареубийство. Общественные и военные вожди отказали в послушании и верности Царю еще до Его отречения, вынудив последнее от Царя, не желавшего внутреннего кровопролития, а народ явно и шумно приветствовал совершавшееся, нигде громко не выразив своего несогласия с ним. Между тем здесь совершилось нарушение присяги, принесенной Государю и Его законным наследникам, а кроме того на главу совершивших то преступление пали клятвы предков – Земского Собора 1613 года, который постановления свои запечатлел проклятием нарушающих его. В грехе цареубийства повинны не одни лишь физические исполнители, а и весь народ, ликовавший по случаю свержения Царя и допустивший Его унижение: арест и ссылку, оставив беззащитными в руках преступников, что уже само собою предопределяло конец. Таким образом, нашедшее на Россию бедствие является прямым последствием тяжких грехов и возрождение ее возможно лишь после очищения от них».