Казалось, его ноги превратились в непослушную вату, а он все бежал и бежал по булыжной дорожке, нервно оглядываясь. Если бы кто-нибудь наблюдал за ним из-за старого готического склепа или покрытого плесенью распятия, то подумал бы, что это старичок-могильщик, забывший лопату на могиле, ковыляет по кладбищу – настолько он был сгорбившийся и сухонький. Но человек был молод – это был юноша лет 18-20-ти на вид. Дыхание его было сбивчивым, слегка курчавые волосы прилипли к потному лбу, глаза выражали безумие. Правда, за те пять минут, пока он бежал, ему действительно показалось, что он постарел на многие десятки лет – то ли ему так казалось от усталости, то ли от страха.
вокруг него сгустилась настолько, что, наверное, он мог бы упасть в нее и все равно не провалился бы. Но он все бежал, жадно хватая колкий, сжимающий легкие до невозможности свежий ночной кладбищенский воздух. На перекрестке, где булыжная тропинка расходилась на четыре стороны, когда он поворачивал в южное крыло, прямо перед ним на старинное распятие, все в кельтских узорах сел огромный филин и ухнул ему в лицо. От испуга юноша вскрикнул – причем в ночном безмолвии никто, кроме него, не испугался его крика ужаса, поскользнулся на булыжнике, упал и больно ушибся лбом об основание распятия.
Когда он очнулся и встал, он обнаружил, что темнота еще больше сгустилась вокруг него. Он не знал, сколько прошло времени. Безмолвный до этого окружающий мир сразу наполнился со всех сторон раздающимися криками, шорохами, шепотами и звуками. Стена звуков обступала его душащей окружностью, и ему стало еще страшней. Он понял, что больше не может оставаться на тропинке – как будто бы кто-нибудь мог поймать его там – и кинулся без разбора, спотыкаясь и время от времени врезаясь в плохо различимые распятия, бежать вглубь кладбища. Филин следовал за ним.
Тут из темноты неожиданно, как изображение на фотобумаге, проявилась стена, серая, потрескавшаяся и заплесневелая, причем проявилась так неожиданно, что юноша еле успел выставить вперед ладони. Улыбка заблуждала на его лице, сумасшедшая улыбка, а глаза наполнились нездоровым восторженным блеском. Он нашел. Он стал ощупывать стену, продвигаясь вправо и нащупывая вход. Наконец он провалился в пропасть – двери не было – и очутился в склепе. Откуда-то вдруг появилась стайка светлячков и осветила пространство вокруг мутным бледновато-желто-зеленым свечением. Светлячки не издавали ни звука, но юноше казалось, что все пространство вокруг после их появления наполнилось противным дребезжащим жужжанием, и, морщась от муки, стискивал зубы и сжимал виски.
Пахнуло холодом и тленом. Он стал продвигаться в зияющую пустоту склепа, и тут же ударился головой об низкий потолок гробницы. Пошатнувшись, он упал на что-то холодное, и, видимо, деревянное, что сразу загремело и препротивно скрипнуло. Светлячки сразу засветили в тысячи раз ярче, окрасив помещение в яркий цвет кислоты. Теперь Юноша мог видеть все более-менее ясно – диковинные барельефы на стенах с изображениями странных однорогих чертей и лилий, холодные каменные ниши для гробов по бокам и один саркофаг из какого-то темного дерева перед собой. В который раз губы неврастеничного юноши исказила нездоровая улыбка, и он стал поддевать крышку. Наконец это ему удалось, та страшно скрипнула и упала ему на ноги – он даже не вскрикнул – настолько он онемел от потрясения, страха и восторга. Откуда-то раздался звенящий старушоночий смех, а светлячки стали светить уж совсем невыносимо.
Это она, она, точно она!
В неверном желто-зеленом свете она, как ему казалось., была еще красивей. Она лежала покойная, с русыми волосами, обрамлявшими лицо, прядями зеленоватого золота лежали на шее, плечах, груди. Руки были сложены на животе, одна в другой. Ему захотелось прикоснуться к ним, но он стоял в онемении. Наконец, он наклонился к ней и тут жадно припал к ее губам, таким бархатным, желто-зеленым и, казалось, еще теплым. Поцелуй был недолго, но он окончательно обезумил его. Он кинулся к шнуровке на платье и, распуская ее, начал чего-то искать на ее груди
«это должно быть где-то здесь, где-то здесь..» - исступленно шептал он – «Она всегда носила это с собой…»
Она всегда носила это с собой. Маленький стеклянный флакончик с темно-зеленой жидкостью, закупоренный сургучом. Он вспоминал, как весенним утром они сидели под сенью яблоневого сада на краю колодца, она бросала разноцветные блестящие камушки в играющую на солнце воду, а он нежными сумасшедшими глазами смотрел на нее и гладил по русалочьим волосам. Он говорила ему тогда, что всегда носит с собой яд, и если он умрет, она тотчас же выпьет его….
Он умрет.
Он умрет….
Если он умрет. Он умер…
Да нет же, черт возьми, нет, она умерла! Умерла!
Он нашел его. Стекло было теплое – все еще хранило жар ее груди. Он сорвал печать и уже готовился выпить, как вдруг какая-то мысль искоркой сверкнула в его воспаленном мозгу. Он капнул из флакона на пальцы – жидкость оказалась вязкой и ароматной – и намазал ее губы зеленью. Затем он поцеловал их. Губы тронула улыбка…..
Все в одночасье закружилось перед ним. Желто-зеленый цвет необычайно усилился, и стал невыносимо выжигать глаза. Жужжание стало просто оглушительным, и он в нестерпимой муке кинулся вон из склепа. Не попав в дверь, он стукнулся лбом о стенку, издал вопль ужаса, превратившийся в какой-то сдавленный хрип. Затем снова поднялся и вылетел на крохотную площадку перед склепом. Его затрясло, глаза закатились и подернулись пленкою Он закружился в бешенной свистопляске, чудным животным чернея на фоне занимающегося сиренево-рыжего рассвета, выгибая конечно так, будто в них было по десять суставов. Издав еще один ужасающий ерик, он на секунду припал к земля, а потом встал на четвереньки и ногтями стал рыть землю. Под ногти попадала сырая холодная земля, смешиваясь с кровью. Никто не смог бы сказать, сколько прошло времени. Он сидел на четвереньках перед прямоугольной, в два фута глубиной ямой, и кровь стекала в яму у него с рук, сочилась слезами из глаз и расцарапанной груди.
Тут на горизонте лезвием разрезал лениво-голубую утреннюю пелену первый луч.Он осенил его кучерявую макушку, и тут глаза его, на секунду загоревшиеся желтым сатанинским огнем, потеряли всякий блеск, стали мертвыми и он бес чувств упал в яму.
Стайка светлячков, вылетев из склепа, подлетела к яме, покружилась над ней и, превратившись в горсточку разноцветных камушков, осыпалась на юношу.
Чернели на рыже голубой полоске у горизонта покривленные распятья и башенки гробниц. Звуки опять покинули кладбище. Мимо ямы по сырой траве босыми ногам прошла девушка в зеленом платье с длинными русыми волосам, смеясь заливистым ведьминым смехом.
Склеп был холоден и пуст…



Лилита Фрайт
0303 2004