ни один из рядовых рассказов меня так не задевал
именно рядовых, ничего нет в Моэме необычного, ни красоты слога, ни глубины, ни психоделики (привет Пелевину)
но это.. такое странное состояние.
вкратце сюжет:
две пары едут на пароходе. пристали к осторву, одна пара - миссионеры. миссионер - рьяно истреблял порок на своем острове среди туземцев, запрещали они с женой им носить тряпки на поясе, "приобщали" вобщем. причем довольно грубыми мерами. за каждую провинность - штраф. ввиде работы или платы... на том острове, что высадились им пришлось остаться на две недели, изза лихорадки у одного из моряков. с ними в той же с позволения сказать гостиннице остановилась одна особа легкого поведения. в то время, пока они вели беседы, она заводила грамофон и кутила с матросами. миссионер - О МИССИЯ принялся за свою работу. для начала ей запретили приводить когобыто нибыло к себе. с тех пор грамофон звучал как криком одиночества. потом он пошел к губернатору и потребовал ее высолки. ближайшим коорблем ее должны были отправить в Сан-Франзиско, где она попала бы в тюрьму, за проституцию. она уже не была похожа на ту нахальную девку, которая смеялась во след этим надменным парам. она на коленях и в слезах приползла спросьбой не отправлять ее в обратно. но миссионер неумолим. "это твоя какра и ты должна принести это в жертву богу если хочешь очиститься!" каждую ночь он проводил с ней в молитвах, видели его только за общим столом во время трапезы.
жена жаловалась что он мало спит, почит не ест, плохо выглядит. но они видели огонь в его глазах, почти экстаз, который он испытывал от спасения "заблудшей овцы". Мисс Томпсон, так звали бывшую детя порока, а ныне раскаевшуюся рабу господа, не меняла одежды же несколько дней, лицо распухло от слез. и только в присутствии миссионера она чуствовала облегчение.
а ему меж тем снились странные сны. пример тому - горы. его соседу они всегда напоминали женские груди. во вторник она должна была отбыть в Сан-Францизско. ночью понедельника миссионера нашли на пляже. горло было перерезано от уха до уха, в руке была бритва.
трое оставшихся постояльцев подавлненные, вернулись к себе, а у мисс Томпсон опять играл грамафон и толпились матросы.
она стояла прислонившись к стене. ярко накрашенные губы и подведенные глаза. пр ивиде жены миссионера она захохотала и сплюнула напол. мужчина (из постояльцев) оттолкнул ее, ворвался в комнату и потребовал выключить музыку.
"все музчины одинаковые! свиньи! свиньи!"
и он все понял.


первое впечатление - отвращение от такой преданности ложной цели,
заглушении природы - запрет на островах носить национальную одежду и
устраивать танцы. представь погоду на островах. в такую жару
естественней всего ходить в повязках. женщины не знают стыда и не
прикрывают грудь. кому это мешает? миссионеру! миссии!! возомнившему
себя богом! жалкое детя страсти!

за что зацепился разум - это фанатичность этой пары.
и что _понимаю_ , осознаю как смысл рассказа - он holy оказался слабей
порока, неся в себе естество-порок, как мог он бороться с этим в других.
в этом тире и жил. и понимаю как я прав, что порок, боль, страдание
сильней всех молитв и проповедей. что черное всегда сильнее белого.
но к концу я почти его зауважал:) его за способность бороться, его
неприклонности, похожей на силу дождя, лившего почти беспристанно все
время действия.
ничего необычного. я уже говорил, слог не поражает воображение. но
резкая концовка, дло даже не в развязке из двух предложений.
само впечатление, возможно мои личные ассоциации - ей больше негде
укрыться! это абсолютно не безмятежное создание, предающиеся пороку и
радостное в своей грязи. либо радостное от того, что не осознает что это
грязь. в последней фразе такая боль - все разрушилось, все во что она
начала она верить, все что могло быть, как сказка для детей, как
утешение для больного что он поправиться - все разрушилось.
и осталась только она и черный чужой мир.
"господи, как умирать надоело"(с) Барон Мюнхаузен.