Здоровье ухудшалось постепенно,
Районный врач подозревал гастрит.
Но оказалось, что скала Шопена
Во мне самой торжественно парит.

Ночами я особенно в ударе,
Волшебный скрип я издаю во сне;
Но это просто скрипка Страдивари
Сама собой пиликает во мне.

И без того был организм издерган,
В глазах темно, и в голове туман...
И вот уже во мне не просто орган —
Нашли собора Домского орган!

Потом нашли палитру Модильяни,
Елисавет Петровны канапе,
Подтяжки Фета, галстук Мастроянни,
Автограф Евтушенко и т.п.

Врачи ломали головы. Однако
Рентгеноснимок тайну выдает:
Представьте, что во мне сидит собака
Качалова! И лапу подает!

Не просто изучить мою натуру,
Зато теперь я обучаю всласть,
Во-первых, как войти в литературу
И, во-вторых, в историю попасть.

Перегрев в Пицунде

     И снова бью стекло в замызганном кафе.
     И снова хлещет кровь из ровного пореза.
     И совесть, как палач, на аутодафе
     ведет, пока жива, до полного пареза
          Виктор Широков

В Пицунде наяву я вижу страшный сон,
я вижу наяву то господа, то черта.
Я весь кровоточу, и доктор Кацнельсон
доказывает мне безнравственность аборта.

Непросто сочинить пугающий стишок,
Но тайна жутких строк мне с юности знакома.
На аутодафе закономерен шок,
а проще говоря — отключка или кома.

Что ни строка — удар и до кости порез.
Поэзия, увы, ты вся — езда в больницу.
А то еще мигрень, истерика, парез,
А иногда понос на целую страницу.

Читатели мои! Все это — чушь и дичь,
я просто ваш палач с рассвета до захода.
Не важно, что у вас столбняк и паралич,
меня читайте до летального исхода!

Давай не говорить

     Давай не говорить о лете,
     лоскутик памяти порви.
     Сегодня нет со мной на свете
     ни колоска твоей любви.
          Марина Тарасова

Судьбы моей поникли перья,
любви загнулся колосок.
Порвалась ниточка доверья,
и выпал дружбы волосок.

Подохла в клетке птичка страсти,
котенок ласки не поет.
И щепочка былого счастья
в корыте памяти плывет.

Давай погасим наши муки,
обиды тряпочку порви.
Меж нами дырочка разлуки
и нет ни корочки любви.

Ты не смотри на это косо,
как ясный полдень на грозу.
Ведь я нашла отличный способ
немножко выжимать слезу...

Высокий звон

     Косматый облак надо мной кочует,
     И ввысь уходят светлые стволы.
          Валентин Сидоров

В худой котомк
        поклав ржаное хлебо,
Я ухожу туда,
        где птичья звон.
И вижу над собою
        синий небо,
Косматый облак
        и высокий крон.

Я дома здесь.
        Я здесь пришел не в гости.
Снимаю кепк,
        одетый набекрень.
Веселый птичк,
        помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотворень.

Зеленый травк
        ложится под ногами,
И сам к бумаге
        тянется рука.

И я шепчу
        дрожащие губами:
"Велик могучим русский языка!"

Береза

     Березы — это женщины земли.
          Ирина Снегова

Да, я береза. Ласковая сень
Моя — приют заманчивый до всхлипа.
Мне безразлично, что какой-то пень
Сказал, что не береза я, а липа.

И нипочем ни стужа мне, ни зной,
Я все расту: пускай погода злится.
Я наливаюсь каждою весной,
Чтоб в "Августе"(*) талантливо излиться.

Пусть критик
        на плетень наводит тень,
Пусть шевелит зловредными губами.
Мы, женщины-березы, каждый день
Общаемся с мужчинами-дубами.

-----
(*) "Август" — книга стихов И.Снеговой
-----

Заколдованный круг

     Площадь круга... Площадь круга. Два пи эр...
     — Где вы служите, подруга?
     — В АПН...
          Юрий Ряшенцев

Говорит моя подруга чуть дыша:
— Где учился ты, голуба, в ЦПШ?(*)

Чашу знаний осушил ты не до дна,
Два пи эр — не площадь круга, а длина,
И не круга, а окружности притом;
Учат в классе это, кажется, в шестом.

Ну, поэты! Удивительный народ!
И наука их, как видно, не берет.
Их в банальности никак не упрекнешь,
Никаким ключом их тайн не отомкнешь.

Все б резвиться им, голубчикам, дерзать...
Образованность все хочут показать...

-----
(*)ЦПШ — церковноприходская школа.
-----

Сыр-бор

     ...я люблю тебя этой любовью воды
     что коснется ноги, как сырыми губами.

     ...моя весна — моя сырая карта...

     Но день проходит стороной -
             гудком сырого парохода.

     ...нектар блаженно добывать
     сырыми, теплыми губами.

     В сырых его очах по солнышку блестит.

     Я вот только сырого коня загоню...
          Николай Панченко

Проснусь в сыром и стылом декабре,
С усильем разогну сырые ноги,
В сыром желудке — мокрые миноги,
и хочется подушку укусить.

Потом опять — то плаваю, то сплю
и не пойму — то бубны или пики
в сыром мозгу.
Серьезные улики!
И странно — почему я отсырел?

Казалось бы — давно уж не дитя -
Ни мокрой соски, ни сырых пеленок,
которые хоть выжми. Не ребенок!
И сыромятного нет на меня ремня.
Я весь сырой!
Сырые губы, нос,
любовь сыра, как Сырдарья весною,
все сыростью пропахло областною,
и не понять,
        из-за чего сыр-бор!

И чтоб сырыми
        не бывать очам,
В постель—как в ванну!—не ложитесь
        навзничь,
сырых стихов вы не глотайте
        на ночь
и чаще просыпайтесь по ночам.

После сладкого сна

     Непрерывно,
     С детства,
     Изначально
     Душу непутевую мою
     Я с утра кладу на наковальню,
     Молотом ожесточенно бью.
          Анисим Кронгауз

Многие
(писать о том противно;
Знаю я немало слабых душ!)
День свой начинают примитивно -
Чистят зубы,
Принимают душ.

Я же, встав с постели,
Изначально
Сам с собою начинаю бой.
Голову кладу на наковальню,
Молот поднимаю над собой.

Опускаю...
Так проходят годы.
Результаты, в общем, неплохи:
Промахнусь — берусь за переводы,
Попаду —
сажусь писать стихи...

Слово

     Спускалась женщина к реке,
     красива и рыжеголова,
     Я для нее одно лишь слово
     писал на выжженом песке.
          Андрей Дементьев

Я помню девочку одну,
мы с ней учились вместе в школе.
Я ей писал, чего же боле?..
Готов признать свою вину.

Я слов на ветер не бросал,
не огорчался при отпоре.
Я ей застенчиво писал
одно лишь слово на заборе.

С тех пор прошло немало лет,
жаль, повторить то слово, право,
сегодня не имею права
как гражданин, отец, поэт...

Шаги в историю

     Вдруг на плечо ко мне ложится
     Донского Дмитрия рука.

     И стены каменные слышат
     Мои и Дмитрия шаги.
          Юрий Головин

Мечтая приобщиться к чуду,
враг ежедневной суеты,
я постоянно был и буду
с родной историей на "ты".

Идем Москвою — руки в брюки
(вокруг сплошная лепота!) -
два Юры — я и Долгорукий,
и с нами — Ваня Калита.

Доходим до Замоскворечья,
я вдохновеньем обуян,
чуть притомились, а навстречу
идет еще один Иван.

А Калита — мужик серьезный,
он говорит Ивану: — Ишь,
ты что-то нынче, Ванька, грозный,
войти в историю хотишь?

Идем... На солнце плеши греем,
поют в Зарядье соловьи...
Войти в сторию сумеем -
я и попутчики мои.