***
Грушинский фестиваль проходит на большой поляне. Приезжаешь на электричке, спускаешься с горы (вот хорошо зимой с неё скатываться на санках, наверное...) и попадаешь в огромный палаточный городище, кишащий людьми. Здесь играют в футбол, идёт бойкая торговля, кто-то проводит конкурсы, иные сушат вещи, копошатся, готовят еду, обустраивают быт, стоит длиннющая очередь за водой, на входе милиционеры проверяют твой багаж, рядом расположены военные поселения, - всё наводит на мысль о том, что ты приехал в лагерь беженцев. Хотя, в общем-то, так оно и есть: сюда бегут от обыденной жизни многие - люди, желающие приобщиться к авторской песне, посидеть у костра и послушать пение под гитару, увидеть на сцене вживую известных бардов, почувствовать уют Зазеркалья, отправиться в плавание по волнам безбрежного моря слов и мыслей на борту "Летучего Голландца", искупаться в Волге и даже поплавать на байдарках (1 час - 100 рублей). Но не всех объединяют подобные стремления. Находятся люди, которые приезжают на курорт, себя показать. Исчисляются они тысячами. Это они предпочтут трансляцию футбольного матча заключительному концерту, оставив после себя на импровизированных трибунах столько бутылок, что уборка их займёт не одни сутки. Это они напьются и устроят драку. Это они на концертах будут перекрикивать ведущих и материться. Это они будут дудеть в ухо и играть в карты, сидя рядом со сценой, да так, что все вокруг непременно будут знать, кто из них взял сколько взяток и как они друг к другу относятся. Но, пока неприятности ещё впереди, тебя впечатляет масштаб, завораживает предчувствие чего-то особенного и очень важного (для кого-то оно оправдывается), ты с удовольствием вдыхаешь запахи тайги (и не только)…
***
Мы - я и моя мама - стояли и слушали концерт на второй эстраде, когда ко мне подошла девушка и попросила мобильный телефон. Не знаю, почему я поверил, что она не украдёт его. Мама испугалась. Она испугалась ещё больше, когда мы решили отойти от сцены, чтобы нам было хоть что-нибудь слышно в трубку, - а вдруг украдут меня. Тем более - второй час ночи. Для концерта-то это обычное время, а вот для девушки… Нам удалось дозвониться, но её друзьям было не до неё, а она стремилась попасть в свой лагерь, который находился достаточно далеко. До него и так-то было нелегко добраться - накануне шёл дождь, и все тропы и тропинки стали скользкими и грязными, а ещё идти ночью по лесу наугад, изредка встречая идущих почему-то только навстречу людей с фонарями, вообще не хотелось, особенно одной. Сначала мы просто общались, всё ещё надеясь, что её друзья вспомнят о ней. Она совсем замёрзла, я сначала взял её за руки, а потом и обнял. Я предлагал ей куртку, она поначалу отказывалась, потом взяла. Затем я всё же решился проводить её. Подойдя к маме и предупредив, что вернусь минут через двадцать, я взял девушку за руку и повёл потихоньку. Поначалу это спасало нас от падений, но потом… Надо сказать, что у нас на пути были подъёмы и спуски, преодолеть которые иначе как держась за ветви деревьев, стоявших рядом, не было никакой возможности. И, естественно, необходимо было держаться друг за друга. Но даже и это отнюдь не гарантировало успешного подъёма - частенько получалось лишь скатываться вниз на пузе, утыкаясь в конце лицом в неприятную чёрную холодную жижу… Но мы упрямо шли, и, надо сказать, у нас это неплохо получалось! Я сначала старался подбадривать её (да и себя) шутливыми комментариями, а потом…
***

А потом разговор зашёл о смысле жизни. Вообще, это моя слабость. Я люблю выспрашивать у разных людей, что они считают смыслом своей жизни. И вот это юное существо двадцати лет, милая, симпатичная девушка, ответила: "Ты знаешь, в этой жизни я уже многое испытала. Практически все эмоции. Многое мне удалось испытать заочно - в театре, читая произведения других авторов. И поэтому мне неинтересно. И я хочу испытать чего-нибудь особенного. И единственное, чего я ещё, слава богу, не пробовала - это наркотики. Поэтому у меня в этой жизни только одна-единственная мечта: я хочу вырасти, повзрослеть, выйти замуж за богатика - ну, там, какого-нибудь, чтобы у него было много денег, и колоться".
Я был в шоке. Состояние, когда тебе кажется, что ты всё понимаешь, рассудок твой здрав, но возразить ничего не можешь, по-другому не назовёшь. Я ей попытался рассказать о том, насколько это может быть страшно… Сейчас, записывая события того дня, я осознаю, что мои слова были беканьем и меканьем, способным убедить лишь немногих. Попытался обрисовать, какие радости ещё могут быть в жизни… И не сказал ни про жизнь ради друзей, ни про возможных детей и жизнь ради них… Ничего не сказал путного. Я сам вряд ли вспомню, что говорил, вряд ли что-то запало в душу ей… Тем более что, возможно, она была немного выпивши, хотя я этого и не почувствовал… Вскоре я довёл её до палатки и сдал на руки её подруге Свете… И ушёл. Весь в грязи потопал обратно. Так и не осознав, что произошло.
***
На следующий день мне пришло в голову, чтО можно сказать ей. О любви, о дружбе, о вечной жизни, наконец. Но…

Я так и не пришёл к ней больше. Не хватило упорства. И мы никогда не увидимся больше. Мы не обменивались телефонами, ни какой-либо контактной информацией. Неужели жить ей осталось недолго? Ещё один тяжкий грех лёг на мою душу…

LI 3.9.25