КОТ В САПОГАХ, МОДИФИЦИРОВАННЫЙ

Руслан БЕЛОВ
1. Кому нора, а кому и дыра...

Мне достался кот. Старший брат к своей усадьбе близ Рублевки получил уютную двухэтажную виллу на Юго-западе и новенький синий «Опель» престижной модели, среднему достался дом на побережье, естественно, Испании и еще один в Буэнос-Айресе. Что ж, они знали, где почесать у тетки.
А мне, невежде, достался черный кот, плюс - стал бы я за ним ездить, - особняк в деревне, в котором он проживал. В последний, оказавшийся относительно упорядоченной грудой досок, прикрытой прогнившим толем, я не пошел - побоялся вымазаться, да и обрушиться от свежего осеннего ветерка он мог только так. Постояв посередине единственной сотки и поглазев на буйство беспризорной природы, я удрученно развел руками и пошел на станцию. Большой, уверенный в себе черный кот, потом я назвал его Эдгаром, вошел в электричку следом, и мне не хватило духа выбросить его в окно. В вагоне, почти пустом, я сел у окна; он устроившись напротив, принялся полосовать меня желтыми зенками.
Мне, намеревавшемуся сладостно поплескаться в философской книжке Кьеркегора, стало не по себе, вспомнился «Черный кот» Алана Эдгара По. Я воочию увидел обезумевшее животное, случайно замурованное в стену вместе с трупом женщины, животное, страшно щерящееся, сидя на раскроенной топором голове. Брр!
- Недобрый знак, что-то меня ждет, - подумал я. - Он навязывается мне, как кот Эдгара По навязался своему хозяину.

***

В приметы я начал верить недавно, а именно с тех пор, как пару месяцев назад шел на службу и прямо передо мной брякнулся на асфальт здоровенный ворон, черный, как смоль. Несколько секунд он лежал, глядя на меня с ужасом, затем испустил дух. На работе, в курилке, я, все еще находившийся под впечатлением увиденного, спросил коллегу, известного знатока черной магии, астрологии и народных примет, что этот эпизод может мне предвещать. Он, посмотрев сочувствующим взглядом, сказал, что, скорее всего, в ближайшем будущем меня, либо моих ближайших родственников ждет что-то нехорошее, вплоть до летального исхода, ибо примерно та же история случилась с Александром Македонским перед самой его смертью от цирроза печени.
И что вы думаете? Коллега оказался прав!
Через неделю тетка Виктория, молодая еще восьмидесятилетняя женщина, внезапно занемогла, гуляя с молоденьким гаучо по морскому бережку Аргентины, и через неделю угасла в расцвете коммерческих сил (их бы мне наследовала, не кота). И вот, вследствие этой смерти, предсказанной вороном, этот кот, черный, как смоль, сидит и смотрит на меня, как на свою законную собственность.
Как тут не поверишь в приметы?..

***

Надо сказать, тетка была права, так несимметрично разделяя наследство - среди близких родственников я слыл непутевым, и слыл, по крайней мере, с первого класса. Почему? - спросите вы? Да потому что держал в доме трех лисят, приобретенных в зоомагазине вместо школьных завтраков, в саду рыл норы и пещеры, вместо цветных йогуртов обожал сгущенное молоко и систематически являлся домой с двойкой по чистописанию, а также с расквашенным носом и синяком на глазу, а то и на двух. Родители не знали, что получал я кулачные травмы, защищая братьев, учившихся во втором (средний брат), и в третьем классе (старший). Они молчали, и я становился в угол или лишался сладкого, но, тем не менее, на следующий день или неделю, увидев, что бьют «ябеду», то есть среднего брата, или «задаваку» - старшего, закрыв глаза, бросался со сжатыми кулаками на ребят, ничего кроме уважения, у меня не вызывавших. Братья всегда ходили чистенькими и умненькими, боялись червяков и ангины, любили обклеиваться пластырями телесного цвета и расцвечиваться зеленкой, говорили «добрый день, милая тетушка» и «ах, тетушка, как вы умны», дарили ей самодельные оды («Тетя Вика, вы как клубника») и рисунки маслом на холстах, на два порядка уступавшие обезьяньим (Ах, ах, как талантливо, как свежо, как искренне», - расцветала тетка), а я, чумазый, с распущенными шнурками, выращивал в огороде репу, чтоб как в сказке вытянуть всей семьей, и, увидев тетушку, замечал, что «надо больше двигаться, а то скоро в эскалаторе застрянете со своей фигурой». Папа мой (в памяти он всегда сидит в плетеном кресле с многостраничной газетой, полной таинственных диаграмм и таблиц), когда я прибегал к нему с чудесным махолетом, собственноручно изготовленным, но почему-то не желавшем летать, смотрел на меня, как на доморощенного Иванушку Кулибина, не читающего газет, и потому не знающего, что на Западе все давно изобретено и все давно летает, и потому не стоит ничего придумывать, а надо просто вынуть бумажник и купить то, что хочется или нужно. Мама моя меня любила (и по-прежнему любит), но как дичка, плоды которого никому не пригодятся.
В конечном счете, умные мои братья то так, то сяк, стали выглаженными юристами-экономистами не-сунь-палец-в-рот, а я, глупый, с репой, махолетом и какими-то не такими мозгами - геологом. Да, геологом, всю молодость проишачившим в тайге, горах, пустынях и прочих негостеприимных местностях, и потом написавшим диссертацию, не принесшую никаких дивидендов, кроме четырех точек, того же количества букв и одного тире, образующих бессмысленную аббревиатуру к.г.-м.н. Умные мои братья ступенька за ступенькой шагали вверх по карьерным лестницам, я же менял их одну за другой, менял, пока не понял, все они ведут куда угодно, но только не туда, где хорошо и просто жить.
Человек, понявший это (и многое другое), естественно, не может обойтись без пары стаканчиков на сон грядущий. Конечно, пара стаканчиков не смогла бы подвигнуть меня на удаление пронзительно уничижающего котиного глаза при помощи перочинного ножичка, как сделал это герой Эдгара По (который, кстати, был горьким алкоголиком), но чем черт не шутит? Ведь ежедневная пара стаканчиков - это счастливая семейная пара, весьма склонная к размножению.
Нет, я не алкоголик, не подумайте - не было у меня в родне алкоголиков, и пока не параноик. Но этот кот... Как только я его увидел, в меня вошло понимание, что явился он по мою жизнь, явился, чтобы сунуть ее себе под хвост, сунуть нагло и насильственно.
И еще кое-какие обстоятельства не позволяли мне иметь кота: во-первых, мне иногда кажется, что в прошлой жизни я был лисицей, а они принадлежат семейству псовых. А во-вторых, я сам - Кот, и не просто Кот, а Трижды Кот, ибо являюсь вдобавок Рыбой. А двум котам, если, конечно, они душевно здоровы и не стерилизованы, никак не ужиться на одной территории. И поэтому, расположившись удобнее, я стал думать, как избавиться от навязчивого наследства, вне всякого сомнения, намеревающегося пометить в личную собственность меня самого и единственное, что у меня есть - мою территорию, мою уютную квартирку, мое второе я. В том, что от наследства придется избавляться - грубо и насильственно - сомнений не было: лишь хитрое и злонамеренное животное могло незамеченным сопроводить жертву до станции, а ведь до нее я шел километров пять, шел, любуясь видами, в том числе и остававшимися за спиной.
И еще кое-что подталкивало меня к решению проблемы насильственным путем. Это кое-что было убеждением, что не кот, завещан мне, а я коту.
- Хорошо, что в дом не пошел, - подумал я, пристально посмотрев на животное, продолжавшее сверлить меня глазами. - Если бы пошел, точно увидел бы на кухонном столе записку, заверенную нотариусом, записку примерно такого содержания:

Милый Эдгар!
Я до сих пор сержусь, что ты не поехал со мной в Аргентину. И потому из вредности своей душевной (ты же знаешь, я всегда была бякя), завещаю тебе своего племянника, Евгения Евгеньевича Смирнова или Карабаса (так я называла его, за своевольный нрав и неосмотрительные поступки). Будь с ним построже и присматривай пристально - он, как и ты, форменный кот и лиса, к тому же еще и разгильдяй.
Целую тебя в сладкий носик. Если можешь, прости за измену.
Мур-мур-му, твоя Киска Вика.
P.S.
Сегодня шла по пляжу с мальчиком, и показалось - ты перебежал нам дорогу...

Всмотревшись в воображаемое письмо, я увидел под текстом дату смерти тетки. Взгляд мой, став убийственным, впился в уверенно-вальяжное животное с намерением установить его слабые и сильные свойства.
«Голова круглая, большая, из петли не выскользнет, - отмечал я. - Шея толстая, упитанная - ей предстоит стать много тоньше.
Тело мускулистое - представляю, как оно повиснет окоченевшей на морозном ветру половой тряпкой.
Ноги, то бишь лапы...
Что это такое?!
Лапы у кота были не иссини черными, как тело, но коричневыми, шерстка на них была длиннее, и потому мое достояние казалось обутым в сапоги.
- Да ты в сапогах! - залился я смехом. - Это ж надо! Да еще, кажется, шестипалый!
Я пересчитал пальцы кота - он отнесся к этому великодушно, то есть подал мне одну лапу за другой. Пальцев оказалось 26!
- Да ты мутант батенька... - проговорил я, закончив с арифметикой. - Насколько я знаю, кот, попавший в книгу рекордов Гиннеса, имеет на один палец меньше. Кот-мутант! Черт, разве могло что-нибудь другое упасть на мою голову, после той вороны...
Набожная на вид женщина в золотых очках, дремавшая через сидение напротив, очнулась от поминания черта и посмотрела неодобрительно. Девушка из породы мобилов, сидевшая рядом с ней, оторвалась на секунду от своего телефончика. Кот пошевелился, как бы ослабляя хватку удавки, и сказал «мя-я-у» со смыслом: «Ну, мутант. А что?». И улыбнулся потом, открыто и доброжелательно. От этой улыбки мысленная веревка, сжимавшая его шею, мигом исчезла, и он показался мне уже не исчадием ада, злонамеренно свалившемся на голову, а свойским парнем, с которым легко идти по жизни.
Кот уже подумывал, не перебраться ли мне на колени (мыслил он зримо), но тут перед нами предстала русоволосая девочка в сарафане с большими красными маками; посмотрев на «сапоги» проказливыми глазами, она вынула из кармана шоколадную конфету, развернула и со словами: - Кушай, котик в сапогах. Ты птичек, наверное, любишь, а это «Ласточка», - положила ее перед моей движимостью
Котик мигом схватил конфету, вязко разжевал и в две попытки проглотил.
- Он еще и конфеты ест... - хмыкнул я, окончательно решив зачислить кота в домашнее штатное расписание. И улыбнулся, придя к мнению, что он займет в нем не последнее место, а втиснется между мной и Теодорой. Однако улыбка увяла под упористым взглядом кота - похоже, штатное расписание он видел несколько другим.

2. Что хочет, то и делает. Бедная Теодора...

Теодору, симпатичную кошечку и дочь шеф-повара итальянского посольства, Эдгар терминировал в одну неделю. Я с любопытством наблюдал их межвидовую борьбу со стороны.
Теодора - в часы любви я называл ее Федечкой - была женщиной хоть куда, однако оба мы, весьма непохожие люди, твердо знали, что являемся друг для друга временным явлением. И, более того, никто из нас не сомневался, что связь наша, являясь лишь плотской, телесной, лишает нас возможности найти душе пару, найти человека, с которым приятно идти к горизонту жизни. И дело было не в языковом барьере (мы прекрасно общались на смеси русского с английским) и разном отношении к продуктам и полупродуктам телевидения и кулинарии, дело было в любви, которую мы оба искали.
Да, в любви... Скольких красивых и просто прелестных девушек я знал, а скольких любил? Ни одной! Пользовался, извините за выражение, как Теодорой, но не любил. Этот трагизм завершенности внешнего, эта уверенность в своем качестве, как могильная ограда. Но вот некоторые... Они смотрят на вас, как смотрит на жертву пантера, засевшая в глубокой норе. И стоит вам ее заметить, она выскочит и разорвет в клочки ваш мирок, ваше спокойствие, ваш эгоизм и вашу расчетливость. На них мне не везло - влюблялся, и они, порадовав когти, уходили, оставляя в моей душе надежду когда-нибудь встретиться с такой же, но полукровкой, а именно смесью пантеры с домашней хозяйкой.

***

На третий день жительства, после того, как расплакавшаяся Теодора ушла, едва появившись - новосел пометил ее туфельки за триста пятьдесят долларов (вместе покупали), после чего их можно было лишь выбросить (сомневаюсь, что кто-то решился бы к ним приблизиться без швабры с длинной ручкой) - он уселся предо мной, горестно общавшимся с бутылкой вина, и выдал руладу: «тяя у кятяярой яя укряяден в отмяястку тяяже стяянет кряясть».
Что я мог сделать с котом, цитировавшим Евгения Евтушенко? Только плеснуть ему портвейна в блюдечко, дабы поговорить по душам, уровнявшись хотя бы в содержании алкоголя в крови.
Наполнив кошачий фужер, я поставил его на стол перед свободным стулом и сделал церемонный приглашающий жест. Эдгар впрыгнул на предложенное место, понюхал вино, чтобы тут же взвиться на метр вверх назад. Это бы ничего, любить или не любить алкоголь сомнительного качества - личное дело каждой всесторонне развитой личности, но ведь подпрыгивая, он зацепил когтем скатерть, и моя бутылка, опрокинувшись, забулькала впустую. Я, ошарашенный непонятным поступком, не смог вовремя вернуть ее в горизонтальное положение, ибо скатерть двигалась быстрее моей руки, способной в трезвом состоянии схватить за крылышки быстролетящую муху.
Выпив не пролившиеся пятьдесят грамм прямо из бутылки (представляете мой тогдашний моральный облик?), я успокоился. Это помогло мне посредством неспешных размышлений прийти к здравой мысли, что зло (несомненно, осмысленное, так же, как и откровенное недавнее надругательство над туфельками Теодоры) должно быть покарано немедленно и жестоко. Да, немедленно и жестоко, ибо, в противном случае оно сядет на голову, и пить мне придется на улице, лестничной площадке или даже запершись в туалете. А это либо не соответствует моим привычкам, либо унизительно.
Утвердившись в необходимости возмездия, я призвал к себе кота. Судя по виноватому выражению глаз, он также придерживался мнения, что наказание всегда, везде и за все должно быть неотвратимым. И, когда я приговорил его к поражению в правах и помещению на три часа в сантехническое отделение туалетной комнаты - ну, там, где вентили и трубы с горячей и холодной водой, а также капает и хранится вантуз - он вел себя достойно, разве что не держал за спиной передних лап, как заправский зек.
Пробыл Эдгар в заключение около получаса. За это время стыд объел мои моральные принципы до костей, и я решил объявить амнистию в ознаменование наступающего Дня работников леса. Осуществив ее оперативно и без проволочек, заглянул виновато в глаза досрочно освобожденного. И что вы думаете, в них увидел? Решимость за первую же провинность перед ним, несчастным котом, приговорить меня к помещению на полтора часа в сантехническое отделение туалетной комнаты!
Вот чем плоха демократия - я-то крупнее по габаритам раз в десять. Но что делать? Общее житие - есть общее житие, в нём все должны быть принципиально равны перед законом, и потому я решил вести себя по отношению к сожителю корректно. Его же поведение куртуазностью не страдало, и спустя несколько дней провинившись вновь, он получил новый срок и как рецидивист был сослан в места не столь отдаленные, то есть в холодные края.

***

...В тот день позвонила Теодора. Скороговоркой, как все итальянцы, она сказала, что с утра изнемогает от нежности ко мне и тоскует по моим непосредственным достоинствам. И оттого придет лечить аналогичное мое изнеможение и тоску, в физиологическом наличии коих она не сомневается, зная мой темперамент и тонкий вкус (она намекнет, так намекнет - коту понятно), придет, если я одену на это милое животное... памперс.
Посмеявшись, я согласился. Если кот хочет описать вашу девушку, он совершит это, помести его хоть в банковский сейф, совершит на расстоянии, сделав обоняние, столь важное в чувственной любви, невыносимым. А памперс - это надежная штука, особенно если надежно закрепить его с помощью пассатижей достаточно толстой медной проволокой.
Здесь вы можете поинтересоваться, почему Теодора не поставила меня перед выбором: «Или я, или кот»?
Отвечаю, это просто.
Во-первых, она не могла поступиться принципами. Ибо по глубокому своему убеждению состояла членом могущественного международного общества защиты бездомных животных - чем только обеспеченные западноевропейцы не занимаются, чтобы не чувствовать себя бездельниками! Вследствие этого большую часть своего рабочего времени она тратила на составление пространных брошюр, убеждавших людей не лишать надоевших домашних любимцев крова, а также на поиск владельцев потерявшихся кошек, собак, змей, крокодилов и прочей живности, включая гигантских тараканов. А во-вторых, женщины задают вопросы с двумя «или», лишь будучи уверенными, что получат ожидаемый ответ.

***

В назначенное время зазвонил колокольчик, я приоткрыл дверь, и тут же в квартиру проникла изящная белая ручка Теодоры, элегантно сжимавшая памперс для младенцев среднего возраста. Едва я принял его, дверь со стуком захлопнулась.
Кот лежал на кровати и смотрел на меня пристально, как на существо несмышленое и собирающееся совершить тяжкий грех.
- Понимаешь, я должен это сделать, - сказал я, приближаясь к нему, как к зверю, схваченному ловушкой, но, тем не менее, дееспособному. - Ты же кот, ты должен меня понимать... И вообще, мужская солидарность - это не пустой звук... Тебе еще предстоит в этом убедиться в марте, а он не за горами.
Эдгар молчал. Я повертел в руках памперс, прочитал надписи и воскликнул:
- Эдик, милый! Так это ж памперс для кошек! Понимаешь, для кошек, то есть лично для тебя!
Эдгар отвернулся. Подозреваю, ему, несомненно, ищущей натуре, хотелось походить в приятно шуршавшем памперсе с красивыми голубыми цветочками, лишь потому он дался мне в руки и почти не дергался, когда я плоскогубцами закручивал проволоку.
Теодора в тот день превзошла саму себя. Видимо, ей, раскрепощенной уроженке Запада, да к тому же склонной к эксгибиционизму (окон по ее настоянию мы никогда не завешивали), нравилось, что за нашими играми внимательно наблюдает живое существо мужского пола (я оставил кота в спальной, чтобы вовремя пресечь попытку освобождения - в том, что он ее предпримет, сомнений у меня не было).
И зря оставил, надо было запереть его в изоляторе: в самый волнующий момент Эдгар молнией запрыгнул на плательный шкаф, стоявший у самой кровати (видимо, для того чтобы видеть лучше наши камасутры), и ваза, теткин подарок на тридцатилетний мой юбилей, дорогая старинная фарфоровая ваза времен императрицы Цыси, стоявшая на нем, упала. Меня спасло то, что я был снизу, а вот Теодору слегка контузило.
Очувствовавшись минут через сорок, она ушла с перевязанной головой, ушла, проворковав, что так хорошо ей никогда не было, и потому в следующий раз она непременно принесет с собой точно такую же вазу.
Услышав это, я прямодушно подумал, что ударное воздействие вазы усилило оргазм (о чем-то подобном я читал - в журнале для мужчин или Спид-инфо, не помню), - но потом сообразил, что коту объявлена война, и у меня появилась возможность насладиться ее перипетиями.
Вожделенно потерев руки, я, кликнул кота; когда он притащился, шурша памперсом, освободил его от последнего (накопитель урины увеличился в размерах раза в два), и за злостное хулиганство и неуважение к частным памятникам старины приговорил к часовому заключению в холодных краях, а именно в холодильнике (после появления Эдгара в доме в нем вешались мыши).
Через день Теодора появилась с подгузником, кипрской фаянсовой вазой с амурами и аппетитным антрекотом в красивой хрустящей упаковке, перевязанной кроваво-красной ленточкой. Упаковав Эдгара в первый, я впустил девушку в квартиру. Расцеловав меня, она презентовала коту антрекот, который на самом деле, - я сразу догадался, - был ни чем иным, как антикотом с сильным запахом валерьянки, напичканным небольшими тончайшими иголочками. Убеждения не позволяли девушке требовать изгнания домашнего животного на безжалостную улицу, однако ничего против его умерщвления по месту жительства они не имели.
Убедившись, что Эдгар начал жадно есть, Теодора побежала устанавливать вазу на плательный шкаф. Я же принялся с любопытством наблюдать за трапезой и через три минуты крикнул в сторону спальни:
- Федя! - А сколько иголок было? - к тому времени на котином блюдечке их лежало пять.
- Восемь... - ответила Теодора, появившись на кухне в новом белье.
От ее вида у меня, естественно, «в зобу дыханье сперло». Когда дыхание восстановилось, и глаза нарадовались, мы уселись на диван рядышком и с любопытством уставились в самозабвенно умывающееся животное. Оно казалось воплощением здоровья и долголетия.
- Ты уверена, что восемь? - спросил я, устав обозревать довольную кошачью рожу. - Смотри, он и не думает колеть.
Эдгар, обидевшись грубому слову, ушел.
- Ну, не восемь, а восемь предметов. Не хватает трех ежиков, по совету моей приятельницы из «Гринпис» мне их скрутили в металлоремонте из тонкой стальной проволоки.
- Ну ты даешь! Кошек так не изводят, только собак.
- Но он же съел их! И вообще, тебе не кажется, мы вовсе не тем занимаемся?
Она подняла грудь, повела ее кругом, и мне, мгновенно прозревшему, явилось ее лакомое нежное тело, приправленное дезодорантами и изысканным бельем. Мгновенно зажегшись, я схватил девушку на руки, побежал в спальню, бросил на кровать - она взвизгнула - и упал сверху.
Теодора вновь превзошла себя. Глаза ее, наполнившиеся влагой, блестели, она кричала что-то по-итальянски, совершала такие бешено-согласованные движения, что я кончил в три минуты.
Потом она плакала, а я чувствовал себя законченным суперменом. Чувствовал, пока не понял, что девушка плачет не от счастья, а от боли.
Догадка сверкнула в голове искристым электрическим разрядом. Еще не веря ей, я перевернул Теодору на живот и увидел три ежика, изготовленных в металлоремонте для мучительного внутрикишечного убиения моего кота. Я вешу килограммов восемьдесят пять, и ежики вошли в нежное девичье тело намертво, как таежные клещи.
- Бог не фраер - он все видит, - только и мог я сказать, направляясь в ванную за пинцетом.

3. Соглашение о намерениях.

- Ну и что мы будем с тобой делать? - выцедил я коту, после того, как Теодора ушла, ушла навсегда. - Ты ведь не сможешь мне ее заменить? Или попробуем?
Не ответив, Эдгар сходил в прихожую, принес в зубах кошелек, лежавший на тумбочке и, умело раскрыв, подвинул ко мне. С минуту мы обозревали дюжину десяток и чудом сохранившуюся сотню. До зарплаты было два дня.

***

Да, финансовые мои дела шли хуже некуда - зарплата в научных учреждениях, как вы знаете, символична, а книги, полные интеллектуального бреда и пессимизма, само собой не пользовались успехом у читателей, заботливо опекаемых денежными знаками. Будь дела лучше, раздавшаяся Теодора, давно бы рожала мне детей, а я знал по именам всех девочек в борделях родной ее Венеции. Да, конечно же, будь я состоятельнее, Теодора женила бы меня на себе, наплевав на явно неподходящие для семейной жизни глубины наших чувств. Ведь женятся, в конце концов, для рождения детей, а для этого, как полагают многие, особые чувства не нужны, нужны деньги. Дети, конечно, это здорово - столько в них жизни, но Теодора навсегда - это слишком, и потому, может быть, я интуитивно не предпринимал серьезных попыток стать состоятельным в финансовом отношении человеком.
И тут это животное приносит мне кошелек, понуждая заняться делом.
- Хм... Если он займется мною, как Теодорой, быть мне маркизом Карабасом, - подумал я, оторвав взгляд от внутренностей своего кошелька. - Маркиз Карабас... Звучит неплохо. Нет, маркиз Смирнов-Карббас лучше, Хотя, пусть хоть маркизом Груздем назовут, лишь бы кликали маркизом да зятем короля. Кстати, что кот в сапогах из сказки Шарля Перро сделал для своего хозяина в первую очередь? Он приодел его...
- Эдгар, - уразумев это, обратился я к коту по-свойски. - Приодеться бы, а то хожу как интеллигент в третьем поколении. У нас ведь, знаешь, по одежке принимают, а по уму только выпроваживают. Недавно в бар на Тверской не пустили - dress-контроля не прошел.
Кот, живо встав, подошел к двери и принял перед ней позу напряженного ожидания.
- Красть, что ли пойдем? Скалку взять вместо холодного оружия? Сумку повместительнее?
Он посмотрел недоуменно. Я на мгновение поверил, что получу все то, что получил обладатель кота в известной сказке. И заявил:
- Прежде чем идти с тобой, давай обсудим наши действия и приоритеты. Я, например, категорически отказываюсь стать зятем короля Лесото, так же как Свазиленда и Бутана. Также ни при каких условиях не соглашусь на ритуальное обрезание и премьер-министра Израиля в качестве father-in-low.
Эдгар подошел и сел передо мной. Я посмотрел ему в глаза и понял, что он принимает сказанное к сведению, то есть заносит мои условия в свою мозговую записную книжку.
- Что же касается людоедов, превращающихся в мышей и во львов, то знай: они мне категорически не нравятся. В нашем обществе они, вероятно, представлены депутатами разных уровней, их в качестве сводных родственников также прошу не предлагать.
Кот качнул согласно головой. Глаза его спросили:
- А может, хочешь чего конкретного?
Я смежил глаза и увидел уверенную в себе чудесную девушку, любящую меня чувственно и платонически, увидел помесь пантеры с домашней хозяйкой. Она, в обтягивающем черном платьице, воздушно сидела в мягком кресле и рассеянно вязала пинетки, вязала, страстно вожделея скорей оказаться в моих объятиях. Затем в грезу явилась теща. Эта на удивление приятная женщина принесла пирожки с мясом - горячие, бесподобно вкусные - и, поцеловав в лоб, села рядом так, что я мог чувствовать ее родное тепло (с женами мне в общем-то везло, а вот с этими змеями была одна беда, точнее, две...). Когда я расправился с пирожками, прилетел с удочками тесть на новеньком ковре-самолете и, выпросив меня у жены до вечера, повез на вечерний клев в Сочи.

***

Открыв глаза, я посмотрел на кота.
- Это все просто, - ответил его взгляд. - Таких людей - и жен любимых, и тещ ласковых, и тестей не разлей с тобой вода - хоть пруд пруди. Нужно только положить шестнадцать-семнадцать миллионов в банк, я знаю какой, не штопать жлобски носок и... и добросовестнее встряхивать писку перед тем, как заправлять ее в трусы.
Я запустил в него диванной подушкой. Выбравшись из-под нее, он сел у двери спиной ко мне.
На улицу все равно надо было идти - рыба у моего благодетеля давно кончилась, и мы пошли вон.

4. Проведение в шкуре?

Сейчас, когда все позади, и я живу на небесах, а горе и несчастье далеко внизу, на грешной земле, и кажутся несуществующими или случайными, мне часто вспоминаются эти дни. Почему я пошел на поводу у кота, пусть в сапогах, пусть необычного?
Не знаю... Может быть, он был прислан Провидением, пожелавшим воздать мне по заслугам? И я чувствовал не кошачьи настроения, мысли, желания, а настроения, мысли и желания Провидения?
Вряд ли. Я материалист и поверить в это не могу. Все же, наверное, я последовал за котом, потому что все люди, которым я когда-то верил и за которыми шел, заманив меня в тупик, скрывались с моими ваучерами, надеждами, сертификатами, любовью, акциями, верой, квартирами и просто фамильным серебром. И еще, наверное, я последовал за котом в сапогах, потому что человеку, чтобы оставаться человеком, надо куда-то идти, куда-то двигаться. Надо идти, чтобы не врасти в землю на могильную сажень. И я шел, смеясь над собой, шел, приняв соответствующий ситуации псевдоним, И этот псевдоним - маркиз Смирнов-Карабас - в конечном счете, и привел меня к небесному блаженству.

5 .Десятки не хватило.

Из подъезда Эдгар выбрался первым. Оглядев меня строгим взглядом, кот так величаво пошел по тротуару, что мне ничего не оставалось делать, как пристроиться сзади верным оруженосцем. Проходя мимо гастронома с рыбным отделом, он, весь пропитанный осознанием важности осуществляющегося действия, и носом не повел. У винного же магазина обернулся и строго посмотрел в глаза.
- Да нет, я не и не думал, - стал я оправдываться, чувствуя себя морально сломленным.
- Ну и молодец, - одобрительно колыхнулись его зрачки.
Он остановился у зоомагазина, и я, потеряв к нему всяческое уважение, подумал:
- Сейчас на все полтораста консервов купит. А на остальные сухарей с запахом рыбы. А я-то, дурак, варежку разинул.
Я ошибался. В магазине он подошел к прилавку с кошачьей парфюмерией, поднялся на задние лапы и смотрел на тот или иной товар, пока я не заказывал его продавцу.
Чего он только не накупил! И мыла душистого, и таблеток для шерсти, и одеколона, а на последние деньги приобрел аховый ошейник - сам бы такой носил. При расчете не хватило десятки, но кассир, ошеломленный поведением кота, мне ее простил. Эдгара к тому времени в магазине уже не было: быстрым шагом он ушел, как я понял, домой, чтобы быстрее употребить свои покупки в дело.
Дома я их вынул и разложил на столе. Разложив, скептически спросил:
- А что мы будем есть? Это?
- Да, это, - ответил взгляд кота, и мне пришлось засучить рукава.
Через сорок пять минут Эдгара, постриженного, вымытого и обработанного кошачьими снадобьями, было не узнать. Он дивно пах, лоснился, усы его казались продолжением характера. Кот выглядел как вельможа, знающий цену и себе, и мне, и как-то раз, когда он, в раздумье прохаживавшийся по квартире, пришел на кухню, я суетливо, как прилежный школьник, почтил его вставанием.
К вечеру он попросился на улицу. Я проводил его до подъезда и вернулся домой.

6. Венера в стельку.

Без Эдгара квартира казалась безжизненной, и мне захотелось увидеть в ней Теодору, услышать ее голосок, ощутить ее чувственные софилореновские губки. Телефонный номер был уже почти набран, когда во мне заговорило благородство - ведь я заключил сделку, пусть с котом, не Богом или страховым агентом, но ведь благородство, тем оно и благородство, потому что безотносительно.
Решив оставаться джентльменом, как можно дольше, я положил трубку, и задумался, что бы такое съесть (еда и женщина в чем-то родственны, и потому в какой-то степени взаимозаменяемы - это знает каждый мужчина). Обследование холодильника, шкафчиков и прочих сусеков, явило на кухонный стол следующие съедобности:

1) Полпучка пожелтевшей петрушки.
2) Зверобой (не настойка, приправа, настойка у меня бы минуты не сохранилась). Его было немного - Эдгар иногда соглашался заморить червячка и зверобоем).
3) Три картофелины, сморщившиеся и проросшие.
4) Морковка, вполне товарная на вид.
5) Головка чеснока.
6) Горсточка перловки.
7) Горсточка трухи сушеных шампиньонов.
8) Сливовое варенье на дне банки (было три литра из маминых запасов, - кот в два счета вылизал все, что досталось ложкой).
9) Луковица, стыдливо проросшая.

Обозрев все это хозяйственным взглядом, я пришел к мнению, что не умру до завтрашнего вечера с голода (если, конечно, не заявится наглотавшийся свежего воздуха кот). И, не мудрствуя лукаво, решил не изгаляться кулинарно, а поместить все продукты в кастрюлю (предварительно, конечно, почистив с закрытыми глазами), добавить воды и потушить на медленном огне.
Голодная моя фантазия, подстегнутая плодотворной идеей, немедленно разыгралась. Я увидел свое кулинарное творение аппетитно дымящимся, увидел грибочки, корабликами плававшими по морю лакомства, увидел соседствующие с ними звезды моркови, увидел...
Когда я увидел перловочку в ложке, зернышко к зернышку, нежащуюся в пряном соку, как стая белых котиков нежится в родной стихии, в дверь снаружи заскребли. Распахнув ее, я увидел Эдгара. Вид у него был подгулявший, глаза ухарски (и сыто!) блестели.
Дав мне время разместить эту картину в сознании и обрести в результате завистливый вид, он пошел вниз (моя квартира на втором этаже). Я спустился за ним, и увидел в фойе стройную (это я отметил в первую очередь), плюс без сомнения симпатичную (это во вторую), плюс элегантно и не скупо одетую (это потом) и минус в стельку нетрезвую девушку, насмерть добитую теплом подъезда.
Она стояла, плотно прислонившись грудью и правой щекой к стене, и старалась не пасть на колени. Старания эти выражались в том, что разведенные ее руки пытались нащупать в бетоне спасительные неровности.
У ног девушки важно пузатились два больших пакета из ближайшего супермаркета - они, доверху набитые коробками и консервами, казалось, прогибали пол.
Из одного выглядывало горлышко едва початой и, несомненно, литровой бутылки популярного на Западе самогона по тысяче за пинту.
Ее явная литровость меня подстегнула. Я схватил пакеты, отнес на кухню, вернулся к лифтам, чувствуя себя мужественным спасателем из МЧС, взял девушку за талию, оторвал от стены, и на вытянутых руках бережно понес в квартиру. Оказавшись на кровати, она кошечкой потянулась, затем простерла ко мне руки немыслимой пластики. Они, не подержанные вестибулярным аппаратом, доверху заправленным виски, тут же упали плетями: Эдгарова гостья провалилась в мертвецкий сон.
Я зажег нижний свет, внимательно осмотрел пришелицу и пришел к категорическому выводу: Эдгар отловил для меня саму Венеру Милосскую. Пристальное повторное рассмотрение чуда света привело меня к твердому убеждению (извините за жаргон - я ж работаю в науке), что передо мной вовсе не мраморно-банальная Венера Милосская, а изумительная русская девушка, по какому-то недоразумению набравшаяся напитков повышенной градусности. Она была столь пленительна, что я, обалдевший эстетически, нескоро решился ее частично разоблачить (то есть снять плащ и полусапожки), дабы девушке было удобно почивать. К Эдгару явился чумной - такого тела (оно было в коротком обтягивающем бархатном платье) я не видал и на лучших дисках эротического содержания. Впрочем, скоро мое настроение, мягко говоря, значительно ухудшилось - разобрав содержимое пакетов, я нашел в них одно лишь кошачье питание.

7. Он лежал у нее на руках.

Я стоял, сжимая в руке баночку «Китикэта», стоял, решая, с какой силой бросить ее в эгоистичное животное. Эдгар недоуменно пожал плечами и, отойдя подальше, выразил взглядом:
- И что ты горячишься?! Я неделю ел твой зверобой с луком, и в знак благодарности решил угостить тебя настоящей едой, кстати, из генетически не измененных продуктов.
Я, конечно, не бросил в него консервами. А что бросать? Он ведь был прав, прав, как всегда. Вскрыв одну из баночек, я вывалил содержимое на блюдце и сделал Эдгару приглашающий жест.
Он повел подбородком, и я понял:
- Только после вас, маркиз.
Я недвусмысленно схватил вторую банку, угрожающе подкинул ее на ладони и он, довольно глянув исподлобья, пошел к блюдцу, и принялся за еду с таким аппетитом, что у меня потекли слюнки.
Кошачьи консервы под «Бифитер» пошли с треском, и я расправился с ними быстрее того, кому они предназначались. Насытившись, мы уселись друг перед другом, и брат мой меньший стал меня гипнотизировать:
- Скоро она проснется, голодная от этого самого, чем будешь угощать?
- Этим что ли? - показал я на консервы и пакеты, толпившиеся на столе.
- А что китикэтничать? Готовить ты умеешь.
Я пожал плечами:
- А почему бы и нет?
Меньше, чем через час - девушка, приходя в себя, уже мелодично постанывала - все было готово.
Особо мне удалось второе блюдо (гуляш «мяуляш» по-румынски) с гарниром из перловки, смешанной с сердечками говядины и посыпанный мелко порезанной отборной петрушкой и тертой брынзой (нашелся кусочек, затерявшийся на верхней полке холодильника). Салат «kiss-me-kiss» из ассорти сухого корма с шампиньонами и картофелем, приправленный зверобоем тоже получился просто пальчики оближешь, но вызывал опасения, что корм быстро наберет влагу и потеряет вкусовые качества. Само собой, на гребне творческого порыва из наличного материала, смешанного со сливовым вареньем и морковным пюре приготовилось сладкое на десерт, весьма привлекательное, надо сказать, по внешнему виду.
Когда я закончил с украшением блюд зеленью, Эдгар встал у плательного шкафа, требовательно глядя, и мне пришлось переодеться к ужину. Нарядившись и даже попрыскавшись одеколоном, подаренным Теодорой на Валентинов день, я предстал перед своей кроватью. Девушка к этому времени пришла в себя и лежала, бессмысленно глядя в потолок. Я навис над кроватью, чтобы она смогла меня увидеть.
- Вы кто?.. - спросили ее алые уста - они стоили трех царств.
- Я? Я, собственно, капитан этой посудины.
- Какой посудины?..
- Этой кровати. Кстати, она помнит отчаянные штормы.
- А... А я кто? Матрос? Или вы меня подобрали в море?
- Я думаю, этот философский вопрос легко решиться после приема внутрь известного лекарства.
Глаза девушки побродили кисло по моей фигуре и остановились ниже пояса.
- Вы что имеете в виду? - вернув мне свои очи, спросила она кисло.
- Я имею в виду стаканчик виски.
Вздохнула еще. И тут на кровать запрыгнул кот. Он урчал. Господи, что с ней сделалось!
- Киска! Эдичка! - заулыбалась она, ярко осветив комнату улыбкой. - Иди ко мне, мой милый, мой хороший. Это ты меня спас, ты вытащил меня из моря? О, господи, какое оно противное, как меня качало. Какой же ты хороший, не бросил меня...
Эдгар, как будто всю жизнь был Эдичкой, лег ей под бочок. Под теплую круглую упругую грудь лег, негодяй. Она принялась его гладить, целовать в мордочку, тормошить. Кот обомлел, перевернулся на спину, плотоядно обнажив живот и все такое, откинул голову на белоснежную руку и заурчал, как больной хроническим бронхитом.
Не в силах вынести этой аморальной картины - разве не безнравственно на первом же рандеву, пусть камерном, выставлять срам наружу? - я умчался на кухню составлять план мучительной казни узурпатора и растленца. Повешение показалось мне недостаточным, отравление мы уже видели. Подумав, я решил завтра же утром снести кота в ближайший лесопарк, пригнуть две березки, привязать к вершине одной левую заднюю ногу, к другой - правую и быстренько отбежать в сторону, чтобы обстоятельно рассмотреть результат распрямления деревьев. Когда они распрямились (конечно, в воображении), мне стало стыдно своей жестокости, и я принялся изгонять из головы мстительные соображения. Это получилось, и тут же в освободившееся место закралась мысль, что мы с ним можем пользоваться, фу, поклоняться девушке вдвоем, ведь наши притязания лежат в разных чувственных плоскостях.
И тут появились они. Кот и гостья. Он, конечно, лежал у нее на руках. Брюхом вверх, естественно.
- Меня зовут Наташа, - ангельски улыбнулась она, почесывая мое сокровище за ухом.
- А меня - Евгений. Я снимаю у этого господина угол собственной квартиры.
Девушка рассмеялась так, что у меня сжалось сердце. Она была и красавицей, и домашней пантерой. Я влюблялся со скоростью ночной электрички.
- Он, лапушка, спас меня... - голосок у нее был ангельский.
- Спас?! - притормозила электричка.
- Да. Два отвратительных типа увязались за мной, а он, рыча, как тигр, перешел им дорогу.
- Эти типы были тайными агентами вытрезвителя? - красноречиво подумал я.
- Я у подружки набралась, - посмотрела виновато. - Она меня напоила, чтобы... Ну, в общем, напоила. А я не люблю быть пьяной...
- И потому напиваюсь вдрызг, - подумал я, посмотрев на бутылку виски.
- Фу, какой вы противный!
Я не нашелся с ответом и она, усевшись за стол, скептически обозрела обстановку жилища что ни на есть старшего научного сотрудника. Закончив, втянула очаровательным носиком воздух и призналась:
- Умираю с голода. А вы, судя по запаху, что-то сногсшибательное готовили?
- Пока вы отдыхали, мы с Эдиком кое-что эдикое для вас приготовили... - заулыбался я двусмысленно и принялся накрывать на стол.
Спустя десять минут мы молча ели. Наташа уписывала за обе щеки. Когда она, насытившись, достала записную книжечку, чтобы записать рецепты приготовления салата «kiss-me-kiss», в дверь позвонили.

8. Гражданская казнь.

Посмотрев в глазок, я увидел уборщицу Машу и открыл. Этот кот! Если бы он не занимался любовью с Наташей, а был нормальным котом, то есть слушал бы и вынюхивал перманентно, как слушает и вынюхивает нормально воспитанное домашнее животное, не деградировавшее на дармовых консервах с витаминами и активными биологическими добавками, то, конечно же, не случилось бы того, что случилось...

***

Эти кошки! - ухожу в лирическое отступление, потому что хочется хоть как-то оттянуть описание последующих событий.
Эти кошки! Мамин сиамский кот Тимофей садился у двери, лишь только транспорт доставлял ее к дому. Он чувствовал все - ее настроение и то, что было в сумке. Если то, что было в сумке, не волновало его, он демонстративно удалялся в дальнюю комнату.
Эти кошки! Однажды мы сцепились с Тимофеем, и он проиграл - реакция оказалась похуже. И что вы думаете? Он признал поражение? Нет. Он сделал-таки то, что хотел сделать - укусил до крови. Но не меня, а отца, безмятежно читавшего газету в своем кабинете.
Эти кошки! Однажды Тимофей обмочил мои ботинки, и девушка, которую я охмурял целый квартал, оставила меня бесповоротно!
Эти кошки! Сколько лет мама кормила нас морковным пюре, предварительно выжав из него сок для своего любимца!
Эти кошки! Однажды этот любимец мамы упал с седьмого этажа. И что вы думаете, он разбился в лепешку? Нет, он, умело планируя, приземлился на шляпу гражданина, мирно проходившего мимо дома в десяти метрах от него. Слава богу, мать догадалась исчезнуть вместе с котом до того, как потерпевший пришел в сознание, а то бы в «Московском Комсомольце» не появилась заметка, долго будоражившая общественное мнение (я имею в виду сообщение о появлении в городе агрессивно настроенных ворон-акселератов).
Эти кошки! Теперь вы понимаете, почему я до сих пор не верю в то, что случившееся после того, как я открыл дверь, случилось не по умыслу Эдички, кота в сапогах - он наверняка знал, кто стоял в стороне от двери. И также доподлинно знал, что они собираются сделать со мной. Но если бы он знал, что случиться с ним, то мы по завершении наших приключений не получили бы того, что получили.

***

Расслабленный обаянием земной богини, по воле кота попавшей в мое жилье, я распахнул дверь, и в квартиру ворвались два типа в черных костюмах крайне спортивного телосложения, не иначе мастера спорта международного класса по буддизму, а то я не умчался бы в нирвану со скоростью гоночной машины.
Я умчался в нирвану от благословления в лоб, свалился в коридоре с выскочившими вмиг глазами, и потому смог увидеть то, что случилось после того, как сцена приняла мое тело в горизонтальное свое распоряжение.
Увидев типов, Наташа недовольно сморщила носик, поцеловала кота в мордочку, бережно положила его на диван. Затем, не зная, что он деревенский, и языков, кроме мышиного, не разумеет, помахала пальчиками: - See you later, my honey! - после чего подошла ко мне, погладила, гибко нагнувшись, мерно гудящую голову, бросила: - А ты красавчик... Спасибо за приятный вечер! - и, преступив мою бессловесную телесность (увидел голубенькие тесные трусики, нежные внутренние поверхности бедер), ушла.
Громилы двинулись следом. В дверях первый их них - брито-плешивый - обернулся и посмотрел на второго, коротко стриженного, посмотрел с вопросом, сидевшим, видимо в печенках. Тот, моментально поняв напарника, сделал рожу елейной и вернулся на кухню со словами: «Кися, кися, иди ко мне!»
Ложка меда обошлась мне дорого - они, ловя кисю, многое перевернули, испортили и разбили, в том числе и горшок с любимой моей геранью, ало цветшую круглогодично. После того, как кися повисла в воздухе, жестко схваченная за горло на славу расцарапанной рукой, нирвана моя стала тихой, теплой и оптимистичной. Я ждал финала нетерпеливо, как рогоносец-театрал ждет удушения Дездемоны. Однако к великому моему сожалению пришельцы оказались на удивленье мягкотелыми (то-то на фене не ботали), и я не услышал глухого стука кошачьего тела о бетонную стену.

***

О господи! Как хорошо я жил без него! Эта сладкая холостяцкая жизнь, свободная и всепоглощающая, как симфония Бетховена! Эти посещения славной Теодоры, сладостные, бурные, опустошительные, ожигающие, как самум!
А ее уходы? Лишь матерые холостяки знают, что такое закрывать дверь за возлюбленной, закрывать на два оборота, щеколду и цепочку! Это счастье, единственное в своем роде, это счастье самоопределения, это вновь зачавшееся будущее, это, наконец, заход солнца! Вы любовались закатами? Конечно же, любовались, вы видели, как солнце, закончив свое дело, удовлетворенно уходит за горизонт, чтобы появиться снова, когда вы очнетесь от грез и сновидений, очнетесь от девственных заоблачных принцесс и несуществующих в материальном мире преданных женщин!

***

Да, к великому моему тогдашнему сожалению пришельцы оказались на удивленье мягкотелыми, и потому мне не довелось услышать глухого стука кошачьего тела о бетонную стену. Но я был вознагражден, ибо нирвана моя стала жиже, и я смог увидеть гражданскую казнь Эдички из реальной жизни. Я благодарен типам за нее, ибо именно она, эта казнь, сделала наши отношения с котом естественнее.
Эта гражданская казнь! Я до сих пор вижу ее воочию - ведь находился, хм, в партере, - и до сих пор Эдичка видит ее в моих глазах. Сейчас, когда он начитает выделываться или кокетничать, я показываю ему согнутый средний палец, и он тут же конфузится, превращаясь в довольно симпатичное домашнее животное не такого уж черного цвета.
Как вы, наверное, догадались, гражданская казнь Эдгара-Эдички состоялась в туалете. Неизвестно за какие грехи расцарапанная рука сунула его головой вниз в унитаз и спустила воду. Процедура, видимо, для закрепления эффекта, была повторена - вода в бачек у меня набирается быстро. Когда казнь подошла к концу, и кот, фыркая, выбрался из унитаза, расцарапанная рука вынула из-под последнего моющее средство под названием «Утенок» (согнутый средний палец обозначает именно его) и бросило мне на тело с едкими словами:
- Вымой свою кошатину перед тем, как брать ее на руки.
Я люблю хорошую шутку, и потому не смог не улыбнуться. Они ушли. Кот тут же встал предо мной и отряхнулся так, что я вымок с ног до головы.
Хорошо, что у кошек нет среднего пальца, а если есть, то они не могут его согнуть.

9. Без нее - не жизнь.

Пока Эдичка сох под батареей - была уже осень, и она пылала - я прибрался на кухне. Вынеся мусорное ведро с битой посудой (дай бог, на счастье), уселся на диван, взял бутылку- она, предусмотрительно закрытая, не пострадала - выпил рюмочку, закурил, задумался.
Первый этап мыслительного процесса завершился твердым заключением (или посылкой): если я не увижу Наталью хотя бы еще раз, не увижу хотя бы со стороны, жизнь можно считать неудавшейся ни на йоту (тот, кто видел эту девушку, сказал бы что я весьма и весьма бледно выразился). После этого заключения, отмеченного стопкой, последовало следующее: Наталья - принцесса, ибо только принцессы имеют телохранителей, интеллигентных по нашим дням телохранителей - неинтеллигентные просто треснули бы кота о стену, а затем помянули бы, опустошив бутылку виски водоворотом «из горла».
Сделав этот вывод, я опрокинул другую стопку и минут на десять унесся в страну грез. В ней я увидел папашу-суболигарха, влюбленного в девочку-красавицу, дочку-умницу, гордящегося ею, говорящего всем, что она - его единственное сокровище, и он отдаст ее лишь доподлинному принцу с общепризнанной родословной и безукоризненно купированным хвостом. Я увидел, как восторженно смотрит он на нее и как подозрительно - на мужчин, парней и мальчиков, я увидел, как он нанимает ей телохранителей, с приказом беречь это божественное существо от сладострастных взглядов и падения пылинок.
- Беречь ее от падения... - проговорил я вслух, чувствуя, что мысль движется в верном направлении. - Ну да, конечно же, папаша приставил к ней хранителей тела именно с этой целью. Значит ли это, что она девственна?!
Решив, что не значит - в наши алчные времена девушке трудно остаться невинной, да и знал я одну девственницу, у которой девственной, хм, условно-девственной, оставалась одна лишь плева, - я спустился на землю, и стал думать, как найти Наталью. И тут пришел кот, выглядевший жалко в своей свалявшейся шубе. В его глазах я прочел:
- Если ты забудешь картину Петрова-Водкина «Купание черного кота», то я ее найду.
- Ты и так найдешь, - усмехнулся я. - Ведь тобой движут не мои чувства, а собственные.
Глаза Эдгара-Эдички стали решительными. Чувствовалось, он сделает все, чтобы отомстить оскорбителям и стать подданным женщины, оптом покупающей дорогие кошачьи консервы. А может, мне и казалось, что я читаю его мысли - у меня богатое воображение, и спиртные напитки усугубляют его десятикратно.
Решительные глаза Эдгара-Эдички, остановившись на моем лице, стали презрительно-скептическими. Тронув лоб, я нащупал болезненную шишку. Пошел к зеркалу, осмотрел ее так и эдак. Постепенно и мои глаза стали решительными, и я пробормотал:
- Получить в лоб в собственном доме! Нет, так я этого не оставлю!
Я вернулся к столу, сел на место, пыша гневом - шишка была отвратительной, и она видела меня с ней! и с насмешкой назвала красавчиком.
Эдгар-Эдичка занял свой стул. Мы посмотрели друг на друга. Как Ульянов-Ленин с Бронштейном-Троцким смотрели друг на друга перед эпохальным выстрелом «Авроры», мы смотрели друг на друга, как Березовский с Гусинским смотрели друг на друга перед тем, как вонзить ножи в необъятный российский пирог, мы смотрели друг на друга, как Отто Скорценни с Адольфом Гитлером смотрели друг на друга, решив, во что бы то ни стало, спасти Бенито Муссолини и его любовницу Клару Петаччи от позорного повешения вниз головой.
- Слушай, а что они так на тебя озлились? - спросил я, решив перевести встречу на более низкий уровень.
Он не ответил, но я увидел, как Наташа, взвинченная подружкой и алкоголем, пытается скрыться от своих навязчивых тело-хрантелей, как они бегут за ней, запыхавшись, и как Эдгар заслоняет ее своим мускулистым черным телом, телом, сулящим неотвратимую беду, а потом презрительно метит наиболее оторопевшего охранника, и как они, рассвирепевшие, бросаются за ним, совершенно забыв о подопечной девушке.
- И за это она нас накормила, - заключил я свой фантазм.
- Ну да. Кстати, неплохо бы перекусить чем-нибудь вкусненьким, - подумал Эдгар-Эдичка, облизнувшись.
Я открыл ему баночку «Фрискаса», другую - себе, ибо то, что я готовил для Натальи, было либо съедено, либо затоптано и на радость крысам обитало уже в мусоропроводе.
- Эдак я отвыкну от человеческой еды, - сказал я, вычистив банку, так, что и микроб-дистрофик не смог бы в ней поживиться.
- И шерсткой обрастешь, и хвостатым станешь, - пристально посмотрел Эдгар-Эдичка. - Видел недавно по телевизору рекламный ролик. В нем доказывалось, что систематическое трехразовое употребление кошачьей пищи приводит к увеличению лохматости на сто восемьдесят девять процентов - особенно на спине. А каждая новая банка говяжьего «Фрискаса» увеличивает длину копчика на один миллиметр, но за счет общей длины позвоночника. Так что сожрешь еще десяток банок из моих запасов, и Наташа с удовольствием возьмет тебя на руки.
Вот так вот. Истратил мои последние деньги на красоту, а теперь попрекает своими консервами.
Покачав осуждающе головой, я выпил стопку и захрустел кроликом со злаками. Кролик со злаками после пятидесяти грамм хорошего виски - самое то, рекомендую.
- Алкоголик несчастный, - посмотрел кот, пожалев своих гранул. - Такая девушка пропадает, а он виски хлещет, как водку.
- Да не алкоголик я, это - характер. Понимаешь, я всякое дело довожу до конца - это принцип. И не выпитое, так же как и недоделанное вызывает у меня острое желание...
- А если бы у тебя было триста бутылок, как у Наташиного папаши в баре? - перебил он меня мысленным напором. - Ты бы глаз не сомкнул, пока их не прикончил?
- А откуда ты знаешь?
- Что знаю?
- Что у ее папаши триста бутылок в баре?
Если бы некто, не верящий в телепатию, увидел, как я разговариваю с черным котом, он немедленно позвонил бы либо в вытрезвитель, либо в скорую психиатрическую помощь. Ну, или испуганно осенил бы нас крестным знаменем - свят, свят, свят!
- Она рассказывала... - мечтательно телепатировал Эдгар-Эдичка. - Когда мы на крыше сидели.
- Вы и на крыше были?!
- А что?
- Да ничего. Просто знаю, зачем коты на крыши подруг водят.
- Да ладно тебе. Кто старое помянет, тому глаз вот.
- Ты, что, Эдгара По читал?!
- Нет, а что?
- Да в одном его рассказе герой допил бутылку до донышка и потом коту своему глаз перочинным ножиком вырезал.
- Потому что глаз зрел в корень? - кот мой был не промах и за словом в карман не лез.
- Ну да.
Мы посидели, критически рассматривая друг друга.
- Так что будем делать? - первым нарушил я молчание.
- А ты сможешь промыть им мозги в унитазе? - посмотрел он на мои бицепсы.
Я вспомнил типов и сказал, как мне кажется, уверенно:
- Смогу. Но по одиночке и если найду, наконец, гантели и приведу себя в порядок. Кстати, надо бы и тебя в порядок привести. А то у тебя после купания вид не совсем презентабельный, не говоря уже о запахе.

10. Генетически измененный в военных целях?!

Следующие полчаса я мыл, чистил и дезодорировал Эдичку. Пока он с философским видом сох под батареей парового отопления, я нервно размышлял.
Мне было о чем подумать. Купая Эдгара, я обнаружил на его макушке шрамы. Они образовывали практически правильный прямоугольник три сантиметра на три, и под ними прощупывались костные бугорки. Предположив, что моему коту делали трепанацию, я вспомнил тетку...
До того, как стать изворотливым предпринимателем, она, известный доктор медицинских наук, профессор, а впоследствии и засекреченный лауреат Государственной премии по физиологии животных, строила коммунизм в отдельно взятом оборонном биологическом НИИ, занимавшимся проблемами использования животных и прочей живности в военных целях. В основном институт имел дело с тривиальными дельфинами, но время от времени в него призывали на переподготовку и крыс с мышами, и тараканов, и даже крабов (тетка называла их короткохвостыми раками).
Эти сведения, как-то полученные мною в ходе распития на двоих пары бутылочек ледяной «Столичной» (ничего другого она тогда не пила), позволяли сделать вывод, что и мой кот служил в Советской Армии подопытным кроликом. И имел в ней дело со скальпелем тетки, которым та владела так же мастерски, как и острым своим язычком. Но в таком случае, Эдгару-Эдичке должно было быть, по меньшей мере, пятнадцать лет, а для кошек - это старческий возраст. Максимум ему можно было дать лет пять, то есть, он мне, относительно говоря, однолетка. Но ведь его могли принести тетке уже после того, как она перестала ставить опыты над животными, предпочтя им рискованные финансовые?
Поставив перед собой этот вопрос, я вспомнил, как старший брат ревниво говорил мне в процессе распития на двоих пары бутылочек ледяной «Столичной» (он во всем подражал обладательнице кошелька, его подкармливавшего), что бывшая коллега принесла ей на дом не то попугая, не то щенка, в общем, какую-то полуживую живность, и теперь она, кроме этой живности, знать никого не знает. Конечно же, этот попугай или щенок мог быть котом, недавно перешедшим ко мне по наследству.
Осознав это, я содрогнулся. Конечно, у него могли покопаться в мозгах, усовершенствовать их, обработав химически или добавив человеческого серого вещества, могли, наконец, получить Эдгара от генетически измененных родителей, родителей мутантов (вот откуда 26 пальцев!) - все это нормально и перевариваемо в наше прогрессивное время, потому что вполне возможно. А если он типа Шварценеггера? То есть Терминатора, и внутри у него триггеры, провода с лампочками и резинометаллические мышцы?!
А глаза?! У него такие глаза... Не глаза, а беспристрастные датчики.
А если он не человек, то есть не кошка, привычная всем домашняя кошка, которая, в крайнем случае, может оцарапать или пометить, а механическое дистанционно управляемое существо? Он же разговаривает со мной, пусть мимикой и жестами! И дает адекватные ответы! Значит, у него внутри есть еще и микрофон? И передающее устройство? То-то он, на вид простой черный кот, животное, можно сказать, льнул к Наталье! Небось, сидел на командном пункте в ста метрах под землей какой-нибудь военный оператор, оголодавший на срочной, и, направляя к соблазнительной девушке, жал на кнопочки, жал одной рукой, потому что другая была занята! И этот же оператор теперь жмет на другие кнопочки, заставляя кота искать девушку моими силами. И ведь все сходится! Как он смотрел на распалившуюся Теодору! И приревновав ко мне, сбросил на нее мою любимую вазу!
Нет, надо его... терминировать. Ведь хотел же это сделать, лишь увидев его, ведь чувствовал, что имею дело с неопознанным явлением, явившимся по мои душу и тело! Да, надо.
Я представил, как отрываю киберкоту кремнийорганическую лапу, и за ней тянутся разноцветные проводки - красный, желтый, голубой и черный, и из раны вместо крови льется красноватый жуткий свет, и кот движется на меня на оставшихся трех, движется хищно опустив голову, движется, как немецко-фашистский танк на красноармейца с трехлинейкой.
Тут у меня волосы стали дыбом - он, откуда не возьмись, вероятно, сзади, прыгнул мне на колени... и, влажный после купания, мирно свернулся на них колечком. Когда дрожь в руках унялась, и волосы легли не место, я потрогал кота. Сначала испуганно, затем робко. Все было вроде бы в норме - температура, эластичность шкуры, реактивные движения и дружеское урчание, которым он не замедлил одобрить мои прикосновения. Осмелев, я принялся его пальпировать без сантиментов, и не обнаружил внутри никаких чужеродных предметов вроде встроенных раций, питающих элементов, коробок передач и гидравлических усилителей. Эдгару пальпация не понравилось, и он, недовольно глянув, соскочил на пол, чтобы заняться вплотную говядиной со злаками. И так ее грыз, пожирал, можно сказать, что у меня не осталось никаких сомнений, что питательные гранулы уничтожаются им не в целях маскировки своей робототехнической сущности под обычное проголодавшееся животное земной природы, а для приведения органических биосистем, тривиальных на нашей планете, в штатное состояние
Он грыз, а я ликовал. Бог с ним, пусть генетически измененный, пусть с человеческими мозгами и серым веществом, но ведь зато не механический, и без встроенных телекамер, не управляемый кем-то (управляют-то одни маньяки), то есть божье, как и я создание. Ну и слава богу! С божьим созданием можно жить и договариваться, ведь оно, в крайнем случае, лишь оцарапает или украдет со стола сосиску. Но не перегрызет ночью горло титановыми зубами.
Тут, как на зло, у соседей сверху включили Владимира Высоцкого, и я услышал: «Вечно в кожаных перчатках, чтоб не делать отпечатков» и так далее. «А если... А если его через забор перебросили?!!» - сверкнула в мгновенно напрягшемся мозгу мысль.
Я вмиг покрылся холодным потом и увидел, как через электрифицированный забор военно-медицинского предприятия, через сверкающую змею спирали Бруно перебрасывают последнюю надежду Родины, перебрасывают маленького пищащего котенка с тщательно забинтованной головой, перебрасывают, не дав ему придти в себя после сложнейшей семичасовой операции на мозге. Человек в перчатках, черном прорезиненном плаще и очках, опасливо оглядываясь, подбирает его, укладывает в коробку из-под кроссовок, бросается в темноту. Вот он уже у тетки. Сидит за столом под низкой лампой с широким металлическим отражателем. В свету ее греются старорежимная фаянсовая супница и коробка из-под кроссовок - в ней жалобно попискивает несчастный котенок. Слышится плеск воды - все краны в квартире открыты. По радио, включенному на всю катушку, передают «Все мы, бабы, стервы», по телевизору - «Вести». Магнитофон трясется от «металла».
- Десять тысяч долларов за этого кота?! Да вы смеетесь! - кричит человек в перчатках, черном плаще и очках. - У него мозги как у Владимира Жириновского! Он вам через год принесет миллион баксов чистой прибыли, а если сумеете переправить его на Запад, то все сто!
- Я вполне довольна своими мозгами, - отвечает тетка Вика. - И потому беру его не себе, а Калугину, он просил одного для ЦРУ.
- Для ЦРУ!? - в ужасе вскакивает человек. - Мы так не договаривались! Я честный россиянин, демократ, между прочим, и регулярно голосую за прогрессивные блоки.
- Да что вы так пугаетесь? - мягко говорит ироничная тетка. - Сейчас в нашем институте, мне говорили, почти каждого сотрудника свой цэрэушник у проходной встречает. И провожает до остановки, а то и до дома, если разговор предметный.
Человек в перчатках, черном плаще и очках безвольно опускается на стул:
- Где там ваши деньги?..
Тетка достает из супницы импортный банковский кирпич, кладет на стол. Насупившийся человек придвигает к ней попискивающую коробку.

***

У соседей сверху продолжал петь Высоцкий: «Не хотите ли черешни? - Да, конечно, я хочу. - Он вам даст вагон взрывчатки, привезите мне вагон».
- А что, если все так и было? - задумался я, когда человек в перчатках, черном плаще и очках понуро ушел в ночь, Высоцкого выключили, а Эдгар устроился у меня на коленях, как некогда на коленях тетки, доставшей его из коробки. - Все так и было, и кот, секретная государственная собственность - краденный, да что краденый - ушпионенный? То-то, его, не желая рисковать на таможне, с собой в Аргентину не повезла и в глухой деревушке, в развалившемся домике прятала (или бросила, чего-то перепугавшись?). А эти сапоги? Да наверняка это опознавательный знак серии «Автоматический кот, модернизированный, дважды усовершенствованный», в аббревиатуре АКМ2у? А как я его получил в личную собственность? Все родственники свое получили, как полагается, через красивые правильные бумаги с печатями и подписями, а мне брат позвонил, проговорил: «Тебе домик в деревне оставили, в Хриплах, Калининской, со всякой там живностью, документы потом получишь», - и трубку с грохотом уронил, как будто голову ему из подствольного гранатомета отстрелили.
А тетка Вика? Она ведь рукава засучила, после того как первый наш президент по телевизору сказал: «Берите, сколько унесете». И взяла, по уговору с начальником-генералом корпус, не танковый, правда, а ремонтный. И так он ей понравился, этот корпус, таким он теплым оказался, что в приснопамятном августе под недемократический танк полезла с литровой бутылкой спирта (тогда он был дешевле бензина и на каждом углу для народа продавался), полезла, чтобы до корпуса ее тот не дополз. Хорошо, танкисты ушлые были - запах характерный вмиг учуяли и тетку со всем ее весом к себе интернировали, то есть затащили вместе с роялем,- спирт-то «Рояль» назывался. А тетке все нипочем - вмиг о демократии забыла, так ей квасить в танке понравилось, не каждому повезет. Что еще они в нем делали, не знаю, но это после ее попадания в танк трое бедных зевак «Героев России» получили, уж простите за утечку конфиденциальной информации.
Да, запросто могла она секретными кошками заняться... Тем более, дом в Буэнос-Айресе уже был, то есть было, где от ФСБ прятаться..
Все сходится... И кота, возможно, до сих пор ищут. Компетентные органы. И чтобы не сесть за соучастие и измену Родине, я должен, по меньшей мере, перекрасить его из вороного в кардинально буланого.
Нет, нельзя. Перекрасить - значит, подписаться в соучастии.
Так что же делать? Идти на Лубянку? Глупо - могут в психушку отправить... Явись ко мне человек с котом и стань он говорить, что в его руках новейшее секретное оружие под кодовым названием «Васька-3», я бы точно прописал бы его в «Кащенко».
Что же делать, что же делать?.. Вот ведь навязался на мою голову! Вроде паранойя в чистом виде, а вдруг и в самом деле он секретный?
Нет, это паранойя. Хотя почему? Использовали дельфинов в военных целях? Использовали! Мышей с тараканами использовали? Использовали! Гадость всякую с их помощью в стане противников распространяли. О собаках и голубях и говорить не стоит - испокон веку воюют, сами того не зная...
Кстати, тетка ведь обмолвливалась, что пришлось всеми правдами и неправдами новую лабораторию создать, чтобы доктором наук быстрее стать. Всеми правдами и неправдами... Поговорила, наверное, со своим генералом тет-а-тет, сказала, что он может создать целое направление в военной науке и стать основоположником, то есть действительным членом еще и Академии наук, и предложила кошек. Кто может незамеченным прокрасться на территорию возможного противника? Кошка! Кто может так пометить военный объект, пусковую установку, например, что ее уже не скроешь? Кот! Кто может втереться в доверие к секретоносителю? Кошка! А если врезать ей в мозги микрочип?
Тут кот, к этому времени мирно спавший у меня на руках, раскрыл глаза (они распахнулись как механические), посмотрел желто. Я понял - ему надоели мысли, будоражившие его ложе усиленным сердцебиением и учащенным дыханием, и потому он хочет внести ясность. Весь пропитавшись его пронизывающим тел

епатическим взглядом, я вновь увидел стол под низкой лампой с широким металлическим отражателем, за ним - собранную в кулак тетку Вику и человека в перчатках, черном плаще и очках.
- Десять тысяч долларов за этого кота?! Да вы смеетесь! - кричит человек. - У него мозги как у Гусинского! Он вам через год принесет миллион баксов, а если сумеете переправить его на Запад, то все сто!
- Я вполне довольна своими мозгами, - отвечает тетка. - И потому беру его не для себя, а для племянника Жени. И ни о чем не беспокойтесь - я все предусмотрела, все приходные бумаги уничтожила, так же, как и все журналы наблюдений и анализов, и потому котик этот существует теперь лишь в этой коробке...

***

Успокоенный результатом размышлений (или приступа паранойи?), я решил, что беспокоиться не стоит, ибо тетка всегда знала, что делать и ей всегда можно было довериться. И, вернувшись к действительности, включил компьютер, нарисовал себе (то есть маркизу Смирнову-Карабасу) красочную визитку и распечатал дюжину на плотной глянцевой бумаге. Как только я их разрезал и спрятал в бумажник, кот встал и пошел к двери походкой существа, хорошо знающего, что делать. Я понял, что у него есть оперативный план и спешно оделся.

11. Хрипло сказал «Мяу».

Через полчаса мы стояли во дворе самого, что ни есть элитного дома. Было понятно, что нос кота привел меня к месту жительства Натальиной коварной подруги. Закурив, я стал думать, что делать дальше.
- Надо узнать, где она живет, - подсказал Эдичка своими желтыми зенками. - Сможешь?
Я стал нюхать воздух, водя носом от подъезда к подъезду.
- Нет, ничего не получается. Нюх, видишь ли, не тот после стольких стопочек виски. Может, ты попробуешь?
- А что пробовать? Вон, окна на третьем этаже.
Из окон квартиры на третьем этаже доносилась танцевальная музыка и хмельные возгласы. Жизнь там била ключом шампанского; брызги его насыщали куражом и окружающий воздух, и потому мне было легко входить в подъезд и становиться под перекрестный огонь снайперских глаз двух военизированных консьержей. Кота я пропустил перед собой.
- Мы в сорок пятую, - назвал я заранее вычисленную цифру.
- Нет проблем. Вон домофон.
- Нет, я не могу говорить по домофону, это противоречит протоколу. Позвоните вы и скажите, что прибыл маркиз Смирнов-Карабас с ударением на втором «а» с котом Эдичкой в сапогах.
Меня, честно говоря, несло. От чужого веселья, виски, идиотизма ситуации, понимания того, что последний (то есть идиотизм) можно скрыть, лишь удесятерив его. Кот, помогая создать нужную чувственную обстановку, принял блатной вид и хрипло сказал «Мяу». Консьержи, смотря на кота, электризовались беспокойством - тот выглядел неразлучным спутником мелких неприятностей.
- Да, неприятности эта бестия притягивает только так, - покивал я, кривя губы. - Прямо не кот, а черная дыра. Вы знаете, когда он еще котенком зеленым был, над ним опыты в военном институте проводили, так после этих опытов он собаку съел, крупную собаку - целого сенбернара.
Они продолжали смотреть. Я продолжал сокрушаться:
- Еще телекинез освоил, да так, что премию квартальную получил в тройном размере. Давеча, представляете, мельком посмотрел на китайскую вазу, и она вдребезги упала на маркизу. Теперь я холостой.
Один из охранников справился с оцепенением и позвонил в сорок пятую:
- К вам тут маркиз Смирнов-Карабас с ударением на втором «а» с черным котом Эдичкой с телепатическими способностями. Впустить?
В трубке рассмеялись и сказали:
- Конечно!

12. Все по сценарию.

Зря я так говорил о коте. Что он дыра, притягивающая неприятности. Накликал беду. Хотя, причем тут я - он, и в самом деле, притягивал неприятности, мне ли этого не знать. И все по сценарию Шарля Перро притягивал, ну, или почти по сценарию. О том, что он мог действовать по сценарию оператора робототехнического вооружения, я старался не думать.
В лифте вылощенный Эдгар-Эдичка смотрел на меня снизу вверх с брезгливой жалостью. Он смотрел, как упакованный сынок олигарха смотрел бы на старшего научного сотрудника, одетого по академической моде и, тем не менее, хамски направляющегося в уважаемые гости.
Да, не умеем мы одеваться, что уж говорить. Мой шеф, всемирно известный академик, уж пятую зиму ходит в туристических ботинках образца восьмидесятых - удобно, говорит, в них думать. А приличная одежда и даже сигареты - они ведь нужнее и действеннее непредусмотрительно ухищренного ума. Если вы носите свитер, о котором не надо заботиться и можно прожечь, и носите обувь-не-жаль-поцарапать, в которой десять лет пройти, как улицу перейти, то видно всем - вы научный сотрудник, или другой похожий интеллигент, достойный лишь своей зарплаты, а на ночь - такой же научной сотрудницы в потертом бюстгальтере подозрительного цвета.
Да что тут говорить! Недавно приходил в наш институт крупный специалист по размещению мебели в офисах, так он в своей блестящей упаковке стократ был умнее хозяина офиса, известного лауреата многих премий, да, я не оговорился - не выглядел умнее, а был умнее - сам лауреат в этом нисколько не сомневался. Сейчас офис пустует, ибо хозяин на Лубянке - спустил что-то стратегическое на Запад, да глупо спустил, потому что карма была у него лауреатская, не денежная.
Взгляда кота я не вынес, так как на мне был серый пиджак в клетку с протертыми до дыр карманами - десять лет служил, да еще пять лет, да свитерок, да джинсы с пузырями на коленях, так что глуп я был сугубо до дебильности. И тут случилось это...
Хотите анекдот по теме? Приходит к уважаемой замужней, но прекрасно сохранившейся госпоже N, пылкий любовник, замеченный в уголовных кругах молодой специалист, то есть шестерка или шест, как они выражаются. И вот, занимаются они раскрепощенной любовью в спальне на уссурийской тигровой шкуре с настоящими стеклянными глазами, на пахнущих травой лохматых хризантемах, рассыпанных на кухонном диване, и даже в прихожей на обычной табуретке для удобного завязывания шнурков.
И надо же, в тот момент, когда они этим самым делом на последней занимались, раздается звонок в дверь. Смотрит хозяйка в глазок разгоряченная, и в холодный пот - в глазке муж с чемоданчиком ободранным стоит, улыбка до ушей, счастливая, и только что с зоны - пять лет парился, но в законе. Ну, как водится, шест - в зеркальное купе, а она - в пеньюар, чтобы дверь нагой не открывать. Открыла, на грудь бросилась, милый, милый, говорит, я вся разгоряченная с утра от вожделения - чувствовала, сердцем чувствовала, что ты приедешь, сегодня приедешь, и на кухню ведет, чтобы с дороги любовницкими остатками накормить и подальше от греха, то есть зеркального шкапчика. А шест этот совсем очумел - как же, конец карьере, если пахан найдет, а у них конец карьеры - это жизни конец, - очумел вообще, одним стволом оделся, хотя все аккуратно на плечиках висело - сама хозяйка ведь раздевала, - и в дверь на цыпочках. А за дверью, представьте, я стою, номера квартир разглядываю.
Короче, пришлось с ним одеждой меняться. Как не поменяться, если он дикий с круглыми глазами, а «Макар» бесом трясется, как весь он сам? Ну, разделся я в закутке, стою, срам руками прикрывая - он и трусами кандидатскими не побрезговал - шест, он и в Африке шест, и только тут кот появился, куда-то в самый откровенный момент слинявший. И как вы думаете, он на меня посмотрел? Удовлетворенно посмотрел, словно Шарля Перро в подлиннике читал. Серый пиджак десять-лет-служил-да-еще-пять лет, да свитерок не-жаль-прожечь, да джинсы с пузырями хоть-прокалывай, видите ли, ему не нравились, а вот руки на сраме в самый раз показались. И в этой удовлетворенности его было столько уверенности и оптимизма, что и мне с лихвой хватило.
А что? Богатые люди любят почудить, и странности любят пуще длинноногих девчонок в сметане, не говоря уж о джакузи с шампанским. Представьте, что вы богатый, и все вам до лампочки, как лорду Байрону или Абрамовичу, а тут гость приходит голый. Вас ведь это расшевелит, признайтесь? А если он с котом в сапогах придет? Вы подумаете, что умный человек к вам «на слабо» пришел воображать, умный и не нагруженный, если может так разгрузиться в смысле одежды.
В общем, позвонил в сорок пятую. Открыли, я маркизом Смирновым-Карабасом представился и рассказал в трех словах, как марочной одежды прямо из Парижа прямо на лестничной площадке, их лестничной площадке, бессовестно лишился. Стыдно им стало, что в таком соседстве живут - а что поделаешь, если среди преступников уважаемых людей больше, чем среди честного народа? - и повели они меня в гардеробную комнату, и скоро я был маркиз из маркизов по внешности, и речь моя стала не такой, как в этих абзацах, а что ни на есть утонченной, ведь мы не только бульварные романы читали, но и Кьеркегора с самим Робертом Музилем.

13. Бедлам получился что надо.

Хозяйка квартиры, внучка известного в Министерстве обороны генерала по тылу, была чуточку пьяна и, пренебрегая в зюзьку набравшимся женихом, глаз с меня не спускала. Я ее понимал - сам в зеркала косился, ведь до того и думать не думал, что таким красивым и умным родился, потому и косил - было на что посмотреть, тем более кот за мной ходил, как адъютант его превосходительства, ходил на все готовый, вплоть до телесного самопожертвования. Народу было много, и многие узнавались по личностям, повадкам и голосу, но я не терялся и вел себя независимо, хотя конфуз на лестничной площадке еще красил мои щеки.
Спустя час я со всеми познакомился и каждому выразил либо комплимент, либо остроту, либо тонкий политический вывод о психиатрическом лице стабилизационного фонда. Такой успех не понравился одному плюгавому пиарщику, на каждых выборах делавшему по миллиону только наличными (я еще ему сказал красноречиво, что знаком с психами, которые зарабатывают деньги только лишь затем, чтобы у других людей их было меньше). И этот специалист по болтовне, галстукам и покупке оптом оппонентов во всеуслышание заявил, что знает теперь главный секрет светского успеха типа «взлет ракеты с морковной грядки» - надо просто избавиться в подъезде от деревенских лохмотьев и заявиться на прием в платье короля (видел, наверное, собака, в окно, в чем я перед домом стоял). Товарищески ему улыбнувшись, я сказал окружению, не знавшему, как правильно реагировать, и потому ожидавшему подсказки, неважно, от черта, ангелов или меня:
- Я возбужден, счастлив и много говорю не потому, что попал в неприятное приключение и достойно был выручен несравненной хозяйкой этого дома, а потому что это приключение ровно год назад было... было мне сакраментально предсказано, и не где-нибудь, а в самих Дельфах - мировой столице предсказателей...
- Предсказано? - удивленно вытянул лицо К. из «Гидрометцентра» (с предсказаниями у него было неважно, и Юрий Михайлович уже грозил ему с телевизионного экрана ментальным кулаком.
- Да. И повторяю - в самих Дельфах, в храме Аполлона, - показал я окружению детски честные глаза. - Покидая этот храм, я столкнулся с молодой и удивительно милой гречанкой. Глаза у нее были влажными и нервическими, и виделось в них что-то определенно-неопределенное. Будущее?.. Да, сейчас я уверен, я знаю - она видела будущее так же ясно, как видели его древние пифии... Пораженный ранее не испытывавшимися ощущениями, я взял изящные руки девушки в свои и восторженно проговорил по-английски:
- Я знаю, кто вы... Вы - чудесная прорицательница. И вы предскажите мне небесное счастье, и ваше предсказание непременно сбудется.
Она засмеялась, видимо, решив, что я пытаюсь завести с ней знакомство. И была права - мне и в самом деле не с кем было провести предстоящий вечер, последний вечер в солнечной Греции.
- Совсем нет, мистер, совсем нет, я не предсказываю будущее, - взгляд ее, завершив оценку моей личности, стал теплым.
- Нет - вы прорицательница, я уверен! Предскажите мне что-нибудь любовное, ну, хотя бы на ближайшие сутки!
- Очень скоро вы... вы лишитесь своей одежды, - дьявольски улыбнувшись, тронула она бархатным пальчиком мою щеку - эти гречанки быстро входят как во вкус, так и в роль. Особенно если перед ними мужчина, которого любое одеяние только портит.
- А когда это случится? - приложил я руку к осиной талии.
Гречанка не ответила, кого-то увидев за моей спиной. Она не ответила, и все кончилось, кончилось, как я тогда решил. Углядев за моей спиной человека, видимо, возлюбленного - такой безумной страстью наполнились ее глаза, все ее тело, в минуту переменившееся, ставшее райски чувственным, но не моим, - она чмокнула меня в щеку, бросила торопливо:
- Это случится через год. Вас разденут одни, и оденут другие, и с тех пор только счастье будет озарять ваш путь, - и кинулась тут же мне за спину, чтобы угодить в объятия самого натурального греческого аполлона. Обнимались они со всеми перипетиями минут пять, затем, взявшись за руки, пошли к выходу. Проходя мимо, гречанка, уже не симпатичная, а просто красивая, крикнула:
- Это случится, мистер! Случится через год именно в этот день. И все, с кем это случится в этот день, будут богаты и счастливы, как боги!

***

Конечно, если бы вечеринка не длилась седьмой час, и головы гостей, по уши залитых шампанским, не занимала бы альтернатива - возвращаться в опостылевшую домашнюю обыденность или продолжать сверкать бриллиантами и анекдотами второго эшелона, сверкать, дожидаясь слоненка, запеченного по-кенийски, то этого бы не случилось.
Но это случилось, и опять все начал Эдичка. Когда я заканчивал свой дельфийский рассказ, он обожравшимся бегемотом тащился мимо Прасковьи, юной супруги Б., и, видимо, не случайно, зацепил когтем подол ее платья, сшитого из ярких разноцветных платков, попытался освободиться, и оно пало на пол, открыв окружающим патетическую наготу владелицы.
- Ну вот еще один кандидат в счастливцы! - восторженно вскричал я. - Но кто же вас оденет?
Юная супруга Б. стояла, ничего не понимая (она, ограниченная редкой красотой, даже в трезвом виде ничего не разумела, кроме разве слов «Я этого достойна», отпечатавшихся в ее сознании, как на могильной плите). Б, штатный экстрасенс Министерства чрезвычайных ситуаций, схватил молодую женщину за руку и увел в комнаты Адели (так звали хозяйку). Через несколько минут они вернулись. На лице Б., сменившего костюм на купальный халат, обнаруженный, видимо, в ванной комнате, светилась надежда на перемены (не так давно он не смог определить местонахождение самолета, как назло разбившегося не на взлетно-посадочной полосе Домодедовского аэропорта, а в дебрях амурской тайги, и ему светила отставка с лишением всех министерских благ и последующей утратой доверия частной клиентуры). На личике же Прасковьи, юной супруги Б., одетой в хозяйкино платье от Зайцева, светилось удовлетворение совершенным чейнджем.
Что тут началось! Гости, хохоча от возбуждения, моментально разоблачили друг друга и бросились в покои хозяйки. Однако ее платьев хватило не всем, также как не всем мужчинам хватило одежд ее бывшего мужа. Оставшиеся обнаженными, пытались приватизировать платья переодевшихся, но лишь считанным единицам повезло - многие снятые одежды исчезли, видимо, в сумочках своих прижимистых владельцев.
- В доме много квартир! - вскричал я, указывая на входную дверь. - А в них много сердечных людей.
Бедлам получился что надо, мне очень понравилось. Один из гостей, оставшийся без одежды (Николай Иванович Шкуров-Безуглый, полковник МВД), сунулся по моей рекомендации в квартиру госпожи N. Муж ее в это время, поев и скоренько облегчившись в мужском отношении, парился-отмокал в необъятной ванной, и Шкуров-Безуглый получил от сияющей женщины сверток с одеждой молодого специалиста, замеченного в уголовных кругах - она, полуголая и постоянно призываемая что-нибудь потереть или облобызать, никак не могла улучить момент, чтобы его выбросить в мусоропровод, и тут такой фарт!
Полковник, одевшись, принялся знакомиться с содержимым приобретенных карманов. На свет поочередно были извлечены бандитский нож, кастет и специальная проволочка для асфиксии конкурентов.
- С этим точно генерал-майора получите, - изрек я внушительно, и все засмеялись.
Тут остававшийся сосредоточенным полковник извлек из пиджака полновесную пачку сто долларовых купюр, и я изменил предсказание:
- Нет, пожалуй, генерал-лейтенанта.
И, обратившись уже к обнаженной части общества, добавил:
- Как видите, дамы и господа, предсказание моей гречанки сбывается как объективная данность. А до полуночи всего полчаса...
Их как ветром сдуло - вмиг разбежались по этажам.

14. Кусочек мозгов, ответственный за эрекцию.

Когда гости, наконец, разъехались, хозяйка увела меня в будуар, нарочито небрежно прикрыв наготу спавшего в гостиной жениха скатертью в свежих пятнах от слоненка по-кенийски. Нетрезвый, он (жених, не слон, слона после беготни по лестницам съели в минуту) не смог найти никакой одежды, и уже второй час слыл в глазах невесты безнадежным неудачником.
В гнездышке Адели (на ней было платье Прасковьи, юной супруги Б., то самое, с которого все и началось) мы уселись на миленький диванчик, всем своим мяконьким существом утверждавший, что горизонтальное положение несоизмеримо приятнее вертикального. Не желая проникаться этими отнюдь не голословными утверждениями дивана, я сразу же перешел к делу. То есть признался, что принадлежу одному из известнейших европейских домов, и, желая достичь жизненных целей лишь природным талантом и кропотливым трудом, но не капитализацией славы предков, принял по приезде в Первопрестольную псевдоним, и называюсь теперь маркизом Смирновым-Карабасом с ударением на втором «а», что в части титула весьма недалеко от истины, а в части родового имени вызывает у людей доброе расположение.
В беседе я то и дело переходил на французский, она отвечала на нем же, но весьма несовершенном, хотя и имела особнячок в престижном пригороде Парижа. О цели своего появления в ее расположении я умолчал, так как сразу распознал в хозяйке хищницу, собирающую скальпы карьеристов, подвизающихся у кормушки могущественного деда.
Признаюсь честно, сделать это, то есть умолчать, было легко: во-первых, у Адели имелся свой ответ, гревший ей сердце, а во-вторых, за несколько часов проведенных в ее доме, я, унесенный вертлявым светским ветром, несколько раз задавался одним и тем же вопросом: «А что ты тут, собственно, делаешь?! Что тебя сюда принесло?!», и не всякий раз память давала правильный ответ, открывая мне светлый образ Натальи, навечно в ней запечатлевшийся.
Надо сказать, Адель, чем-то похожая на Миррей Матье, была бы так себе, если бы не порода, мастерски ставившая голос и лебединую шею, которой позавидовала бы сама Плисецкая. Когда она придвинулась, сообщая что-то о могуществе «дедули», я попытался представить себя ласкающим ее в постели, но ничего не получилось - гонор и постановка головы в горизонтальном положении мало что значат, и фантазии потому не будоражат. Затем воображение явило картинку присвоения мне внеочередного воинского звания «полковник тыла». Однако в самый волнующий момент Адель приложила мою руку к чуждо теплому своему бедру, отчего звездочки полковничьих погон, врученных мне самим маршалом Жуковым, моментально обернулись ефрейторскими лычками. От этой метаморфозы мне стало скучно и захотелось уйти, но тут вошел он, почти мною забытый. Брюхо его волочилось по полу от бесчленных канапе с черной икрой, которые ему скормила Фрискас, известная эстрадная певица, по роду деятельности вынужденная перманентно голодать. Вошел и скептически уставился в девушку, очевидно, представляя чувства кота, лежащего на ее руках. Я поспешил покинуть навязчиво гостеприимную хозяйку и встал перед ним навытяжку, как перед начальником, явившимся посмотреть, стоит ли мне повысить зарплату или нет.
- Я вижу, вы относитесь к нему с пиететом? - кисло спросила хозяйка, расстроенная фиаско своих интимных планов.
- Приходится, - отвечал я. - Он же черный. Прямо беда с ним - перейдет дорогу, и тут же «Динамо» проигрывает или дождь на пляже в самый неподходящий момент.
Адель рассмеялась:
- И потому вы ему подчиняетесь!
- А что поделаешь? Однажды не подчинился, и что вы думаете? Он тут же перешел мне дорогу, и тетушкино наследство - заводы, слоны, пароходы - утекло к моим братьям.
- Так избавились бы от него... Усыпили, что ли. Сейчас многие так делают.
Кот, улегшийся на полу, фыркнул.
- Что вы! Он же уникум! - вернулся я под бочок женщины. - Незадолго до начала перестройки ему в известнейшем оборонном институте пересадили столовую ложку мозгов крупнейшего политического руководителя, не буду называть его имени.
- Я догадываюсь. А зачем пересадили?
- Догадаться не трудно. Эдгар-Эдичка же кот. А вы знаете, чем славятся коты?
- Конечно, - засмеялась Адель. Глаза у нее стали кошачьими, и кот посмотрел на нее как на недалекую родственницу.
- А руководители, особенно крупные, чем славятся?
- Чем? - посмотрела, как школьница, не выучившая до конца урока.
- Ну, тем, чем заболевают от сидячей жизни и маниакального пессимистического воображения.
- А... - догадалась Адель. - Импотенцией...
- Совершенно верно. У Эдгара-Эдички взяли кусочек мозгов, ответственный за эрекцию, удалили такой же из мозга политического руководителя, и на освободившееся место вставили. А хирург по-хорошему скупердяем был - жаль стало ему политические мозги в канализацию выбрасывать, сколько ведь народу их рихтовало, от Сталина до Брежнева, не говоря уж о Суслове, и он их Эдику вставил. Что потом началось!
- Что?
- Как что? Перестройка, Берлинская стена рухнула, потом Союз нерушимый...
- А то самое как?
- Что то самое?
- Ну, появилась у него эрекция?
- Не знаю. Это государственная тайна. Этот факт специально засекретили, чтобы котам мозги сохранить. Представьте, что будет, если высокие люди - ведь только они могут оплатить операцию по пересадке мозгов - начнут по крышам за кошками гоняться, а Васьки - думать о благе Родины, а потом о себе.
- А вы откуда об этом знаете? Я имею о пересадке мозга?
Я злорадно усмехнулся:
- Это просто. Присядьте перед ним, расслабьтесь мысленно и смотрите прямо в глаза.
Преодолев нерешительность, Адель встала с диванчика, присела перед Эдгаром-Эдичкой на корточки. Тот поставил голову так, чтобы ей было удобно смотреть в его глаза, сделавшиеся таинственно-магическими.
Играли они в гляделки минуты полторы. Потом женщина покачнулась. Если бы мне не удалось подхватил ее, она упала бы.
- Ну и что вы видели? - спросил я, когда бедная женщина, уложенная на диванчик, вполне очувствовалась.
- Сначала два операционных стола рядом... - голос ее мерцал от сострадания. - На одном лежал на животе тот самый крупный политический руководитель, весь в белом с кровью, на другом - ваш кот, тоже на животе. Им сверлили черепа - руководителю - большой никелированной электрической дрелью, коту очень маленькой... Потом вытащили выпиленные прямоугольнички, и я увидела мозги, розовые такие, с извилистыми бороздками.
Адель, взволновавшись, замолкла и я, заинтригованный, поторопил ее:
- А что еще видели? Ну, говорите, мне же интересно!
- Туман видела. Он все покрыл. В нем руководитель так очувствовался, что должность ему поперек горла встала. Берлинские заборы с крышами стали ему снится, свобода, сексуальная революция с молоденькими американскими кошечками... На одной он потом женился...
- Мне кажется, вы сами это придумали. Как мой кот мог знать, что снилось руководителю?
- Может, он меня гипнотизировал?!
- Подождите, подождите! - воскликнул я. - Мне всегда казалось что между Эдгаром и тем руководителем определенно существует телепатическая связь... Ну да - ведь у них, можно сказать, общие мозги... А я все удивлялся, почему он мной командует, как простым секретарем обкома!
Адель смотрела на кота с благоговением, с таким, что я поддался соблазну, и присев перед ним на корточки, пристально стал смотреть в желтые глаза, ставшие туманными. Спустя несколько секунд в моем уме поочередно воплотились утверждение и вопрос. Утверждение было обидным, ибо воспринялось как «Мошенник ты!» А вопрос был политическим: «Как ты думаешь, кто поделился мозгами с политическим преемником моего донора и реципиента?»
- Шарик в гостях у Барбоса, - покачал я головой, удивив тем хозяйку.
- Что-что? - сузила она глазки, считая, что я отождествляю себя с Шариком, а ее с Барбосом.
- Чушь какая-то, - потряс я головой. - Кажется, мой кот назвал так одного деятеля, прославившегося в народе государственными поступками, совершенными в состоянии алкогольного опьянения.
- А как у вашего кота с этим? Ну, с кошками? Ведь операцию, которую он перенес, можно рассматривать как кастрацию?
Кот глянул на Адель иронично
- Вы хотели сказать стерилизацию...
- Да, да, совершенно верно.
- С кошками у него очень даже хорошо, если не гипертрофированно с трансформацией в гуманистическую, то есть женскую сторону, - шпильку Эдгар-Эдичка, судя по всему, равнодушный к кошкам, принял безболезненно.
- Как это? - посмотрела Адель на кота, как на инопланетянина.
- Дело в том, что у котов за эрекцию отвечает практически весь мозг, а удаление его небольшой части вызывает бурную регенерацию, хорошо известную в научных кругах. Так что прямо беда с ним. Хорошо, что теперь объелся, а то бы точно к вам на руки полез. Гомофил, да и только
- Тяжело вам, наверное, с ним... - спрятала руки хозяйка.
- Почему вы так решили? Напротив. Я вам ведь не сказал, что он ко всему прочему и мой ангел-телохранитель и главный вдохновитель. Вы читали «Сердце дьявола»? Можно сказать, он его мне внушил.
Девушка посмотрела на Эдичку с интересом.
- Похоже, он чего-то от вас ждет.
- Да, - вздохнул я. - Видите ли, милая Адель, мы разыскиваем одну особу. Она была у вас сегодня...
- Была у меня? - нахмурилась. Ее гипотеза, касающаяся причины моего появления в доме, задымилась как сухой лед в летнюю жару.
- Да. Эдгар взял ее след, и он привел нас сюда.
- А какой у вас к ней интерес? - спросила кисло.
- Интерес не у меня, интерес у него. Мы встретились с ней днем, она сидела на скамейке, вся такая маловыразительно-пошлая, сидела, надо сказать в дымину...
- Пьяная.
- Да, вдрызг. А он, лишь увидев ее, подошел и стал с большим интересом обнюхивать. Я подумал, может, у этой госпожи есть кошка, и он, природный кот, влюбился в нее, то есть в ее запах, без памяти. В знаете, Адель, представить трудно, какой он разборчивый. Та кошка ему не такая, эта лопоухая, третья огурцами, как корюшка, пахнет, четвертая с «ушами» на коленках. Знаете, это я от него узнал, что на коленках бывают уши, у вас, кстати, очень красивые ножки.
- Спасибо, - поблагодарила Адель, расстегивая верхнюю пуговку на кофточке (верхнюю из остававшихся застегнутыми. Пересчитав последние, я составил уравнение, из решения которого следовало, что если я за ДТ сделаю больше двух комплементов, то мне, как джентльмену, придется пожать плоды своей галантности.)
- Но вы же говорили, что он кошками не интересуется?
- Я говорил?
- Вы называли его гомофилом.
- А! Это всего лишь предположение. Видите ли, у котов нет привычки водить любимых домой, и делать это так, как делают это люди, то есть на глазах своих домашних животных. Они это делают в укромных уголках, и потому я не знаю, с кем он занимается любовью...
«Эдгар меня убьет!» - подумал я замолчав. Однако кот слушал, скептически кривя мордочку, и я воткнул в его зад еще одну шпильку:
- При всем при том упомянутый гомофильный интерес, я частенько чувствую в его мыслях, обращенных к женщинам.
- Вы чувствуете его мысли?! - удивилась Адель, не поняв, что я заговорился. - Чувствуете, что думает ваш кот?
- А что тут такого? Я ж говорил, что у нас с ним телепатическая связь иногда проклевывается, и он передал, что если я не найду ее, то домой мне лучше не возвращаться, не говоря уж о турнирной судьбе «Динамо»... Гм... мне сейчас в голову пришла мысль поставить на проигрыш этой команды в завтрашнем туре. Денег хоть огребу.
- Я бы такого кота отравила... - не слушала женщина.
- Пробовал... Себе на голову. И топил, и усыплял - все без толку.
Глаза мои по системе Станиславского намокли, и я проговорил, горестно сморщив лицо:
- Вы ведь не все еще знаете...
- Что не знаю? - боязливо отодвинулась от кота.
Адель читала все подряд и потому верила во все на свете: в счастливые свойства подков, в деда Мороза, в повсеместность упырей и даже в марсиан, энергично покоряющих Землю с конца позапрошлого века.
- Он изводит моих знакомых... Из ревности, - посмотрел я на груди девушки. Они были естественно-полновесными.
«Всегда так, - усмехнулся во мне ценитель слабого поля, - пообщаешься пару часов с женщиной, и она начинает нравиться».
- В самом деле?! - вскинула Адель округлившиеся глаза. Ужимки делали ее премиленькой.
- Да... - покивал я и, подмешав изрядно оккультизма, рассказал, как Эдичка в неделю терминировал итальянско-подданную Теодору.
Тишина, покрывшая мое повествование, была без малого гробовой. Мне казалось, я слышу, как потрескивает статическое электричество в Эдичкиной шерстке.
Адель, подумав, что напрасно пустила кота в квартиру, нехотя изменила вагинальную ориентировку с меня на жениха, только что произведенного в подполковники, и в настоящий момент сладко спавшего в гостиной под запятнанной скатертью.
Эдгар-Эдичка подошел к хозяйке квартиры, сел, посмотрел требовательно:
- Говори, и мы уйдем.
- Была она у меня... - сдалась девушка. - Зовут ее Наталья Воронова. Сама себя зовет принцессой и всем говорит, что скорее умрет, чем выйдет замуж не за принца. Живет на Остоженке, дом такой-то квартира такая-то. Но кошки у нее нет.
- Вы уверены?! - «встревожился» я.
- Абсолютно.
- Может у родственников или подруг есть?
- Может и есть. У Маруси Павловской точно есть голубая персиянка. Она живет в том же доме в квартире восемь.
Мне ничего не стоило возликовать.
- Мы вам так благодарны! - затряс я руку девушки, благодарно глядя. - Мы у вас в долгу, милая Адель. Загадайте желание, и Эдичка с радостью его осуществит.
- Он выполняет желания?! - посмотрела на животное пристально.
Кот кивнул, как делают это вельможи.

***

Адель хотела заказать себе на ночь маркиза Смирнова-Карабаса с ударением на втором «а», но, подумав, что в таком случае оккультный черный кот с неясной сексуальной ориентировкой останется в квартире и может наделать непредвиденных дел, заказала деду четвертую звездочку.

15. Потап Потапович Редискин.

На улице (был уже четвертый час ночи) я обнаружил в потайном кармашке вновь приобретенных брюк сложенную втрое зеленую двадцатку, и предложил Эдичке ехать домой на такси, но тот, глянув со смыслом: - Следуй за мной, - повел пешком длинной дорогой.
...Мы шли по ночному городу, по обочине шоссе. Стояла обычная в последнее время теплая осень, повсюду вкусно тлели кострища, перерабатывавшие время года в дым. Иногда мимо пролетал внедорожник. Ни один не обрызгал - народ в них пошел в последнее время культурный. Время от времени я усаживался на скамейку передохнуть - после «Фрискасов» и канапе с икрой кот весил килограммов двадцать.
Да, я это так написал, что мы шли по ночному городу. На самом деле почти всю дорогу шел я один, а он лежал у меня на плечах. Черный, даже ночью. Может, из-за этой черноты, да желто горящих вослед глаз, ни один внедорожник и не рискнул окатить меня цунами. Кому охота связываться с черным котом, да еще таким огромным?
Я нес его по своей воле. Было много луж, а он, хотя и был в сапогах, мог промочить до поры, до времени ноги, а что я есть без него? Да и грел, теплый, как батарея парового отопления - собольей-то шубой я пока не разжился.
На душе было покойно. Умиротворенный осенью, я вспоминал Наталью. Не нынешнюю, а первую...
С ней, маленькой девчушкой с лучащимися глазами, я познакомился на квартире Тамары Сорокиной. Тамара, одна из первых красавиц курса, пыталась «охмурить» меня, перспективного, как тогда считали, сына приличных родителей. Я пытался пойти навстречу, но каждый раз, сделав шаг или два, поворачивал назад, пугаясь пустоты сердца и пустоты будущего, видневшегося в ее иронических глазах. А когда увидел Наташу, делившую с Тамарой комнату, Наташу-фиалочку с филологического, сердце наполнилось неведомой радостью. Я смотрел восхищенно, она смотрела искренне и трепетно, смотрела, как беременная мною женщина. Я обещал ей золотые горы, она верила, и я верил, что добуду их. Мы несколько раз встретились в сквере под плакучей ивой, я ее неумело целовал, она радовалась и отвечала материнскими ласками.
На последнем свидании Наталья, прощально глядя в глаза, сказала, что у нее есть парень в армии и, побыв со мной, она поняла, что любит одного его. Я смотрел растерянно, смотрел и чувствовал - происходит что-то нехорошее, что-то такое, что направит мою жизнь и жизнь этой девушки в искусственно искривленные русла, ведущие не к тихому счастью оправданного существования, а в сыпучие пески, все поглощающие, и ничего живого не рождающие.
Отчасти я оказался прав.
Во-первых, русло, в которое направилась моя последующая жизнь, действительно оказалось искусственным. Прошло много лет, и я узнал - от Тамары, уже не сахарной тростиночки, а в меру располневшей добротной женщиной, - что никакого парня у Наташи не было. Просто Тома, узнав о наших встречах, устроила грандиозный скандал, в апофеозе которого налила в стакан уксусной эссенции и пообещала его выпить, если встречи продолжаться.
А во-вторых, мое жизненное русло, искривленное Тамарой, действительно привело к пескам. Я влюблялся и женился, а когда приходила неизбежная пора жить мудро, жить, прощая и терпя, жить, увядая и для других, вспоминал Наташу и уходил. Уходил ее искать. И вот, наконец, нашел...
Я заулыбался, представляя нашу встречу, которая, конечно же, случиться, не может не случиться, и, надо же, в этот самый момент с тополя, мимо которого мы с Эдичкой проходили, панически взлетела огромная черная ворона - так же панически оставило меня лирическое настроение. Немедленно вспомнился ее соплеменник, упавший мне на голову по дороге на работу, соплеменник, со смертью которого, собственно, все и началось.
«Есть ли связь между фамилией Натальи, - задумался я, провожая птицу глазами, - и тем вороном?
Возможно, есть.
Наталья Воронова тоже свалилась мне на голову. И она, моя голова, теперь занята не трагедией эстетизма, занимавшей голову Кьеркегора, а ею, прочно засевшей в моей. Господи, ворон ведь умер, улетел на свои вороньи небеса! Значит, Наталья тоже улетит?..
Улетит красавица Наталья... Гм... Стремление к красоте по Кьеркегору гибельно (философия уже много лет снимала угол в моей голове и частенько развлекала (а чаще донимала) своим трудоемким словоблудием)... Значит, я тоже умру, стремясь к ней? Нет, это слишком, это буквально, это символика. А символы не могут быть буквальными. Торчащая палка, например, символизирует не фаллос конкретно, а способность стоять и твердость, ибо фаллос, как известно, может и не стоять, и, как правило, мягок. Значит, связь между Натальей Вороновой и вороной следует расшифровывать не буквально. Как? Да просто. Мы с ней умрем не буквально. Почиет-уснет нынешний Евгений Смирнов, небыстро спивающийся эстет и ироник, не сумевший заякориться в жизни, и почиет-уснет нынешняя Наталья Воронова, не знающая, что делать и в каком направлении жить. И умрут они болезненно - какой ужас распирал глаза-пророка ворона! Ну и что ж. Смерть старого и роды нового всегда болезненны.
Мои роды, роды супруга Натальи... Надо продумать все, подготовиться к ним. А что думать? Да, теперь мы с Эдгаром-Эдичкой знаем и улицу, и знаем дом, в котором живет Наташа. А что с того? Я заявлюсь к ней, она посмотрит, как на узкопленочного миссионера русско-корейской церкви, раздающего потенциальной пастве жевательную резинку без сахара:
- А... Это вы... Кажется, мы встречались с вами на пасхальном приеме в южнокорейском посольстве? Нет?.. Тогда... в Ницце? Или в Радиус-Холле? А! Вы продавец огнетушителей! Тоже нет? Мужского белья? О, я вспомнила! - вы пожарник, на той неделе приходили в офис обследовать дымоходы, и я вас угощала малиновым чаем и круассанами из Парижа! Вы ведь Потап Потапович Редискин, точно?
Да, так и будет. Таких, как я, кренделей, у нее дюжина на дню пред глазами мельтешит.
Черт, опять мысли вместо дела. Нет, ни на что я не способен. Ну, разве заставить людей побегать голышом по дому. Если бы Наталья была у Адели, мы бы ушли вместе, на кураже бы утащил... Куда ушли? На Ярославский вокзал запивать дешевые чебуреки «Жигулевским» пивом, одиннадцать с полтиной за бутылку? Денег-то на «Праги» с «Метрополями» нет».
Кот сказал одобрительное «мяу», и я понял, что мыслю в правильном направлении. Перед тем, как вплотную знакомиться с Наташей, надо разжиться деньгами, то бишь средствами. Как там у Шарля Перро решились финансовые проблемы маркиза Карабаса? По сказочному просто решились: с помощью кота он присвоил имущество первого попавшегося обеспеченного людоеда!

***

Нет, наша жизнь - это во многом непознанное явление. Как только я увидел в воображении обеспеченного людоеда, лежащего в облике мыши в эластичном котином желудке, мимо промчался огромный красный внедорожник, и его колеса выплеснули на меня половину лужи, лишь немного уступавшей по размерам Каспийскому морю. Кот был мгновенно смыт с моей шеи. Сильно огорчившись происшедшему - не кота было жаль, но одежды, так шедшей мне, - я, потрясая кулаком, на словах, но во весь голос, поимел маму подлого водителя...

16. Кися слиняла.

Перед рассветом тихо, и он услышал. Или просто увидел мой гневный кулак в зеркало заднего вида. Или у него было плохое настроение. Дав задний ход, он остановил машину рядом со мной. Если бы не тонированные стекла, я увидел бы его и убежал, петляя, чтобы не попал из своего автомата (какой внедорожник за сто тысяч без автоматического оружия?). Но стекла были густо тонированными, и я разглядел людоеда, когда он уже держал меня за грудки на вытянутых руках, , держал спесиво подняв подбородок.
На секунду я испугался: людоед хоть и носил приятный костюм-тройку с иголочки, но был более чем взаправдашним. Огромный рост, густая шевелюра, большие выпученные от нервов глаза, естественно, красные и кровожадные; крепкие белоснежные зубы, способные размозжить берцовую кость среднего по упитанности человека, а также пятно крови на белоснежной манишке и поцарапанное лицо ужасали меня целую секунду.
Но когда эта секунда растворилась в вечности, я собрался и со всех сил ткнул его кулаком в шею (до глаза и даже до подбородка я просто бы не дотянулся).
Он упал мешком. Гулко ударился затылком об асфальт.
- А вдруг убил? - испугался я.
Подошел, потрогал пульс.
Он бился.
Мне стало неприятно, что кругом никого нет, и потому никто не смог оценить моего боксерского успеха. Убедившись, что победа действительно осталась вещью в себе, повернулся к ближайшим кустам и кликнул напарника:
- Кися, кися! Хоть ты посмотри, как я его уделал.
Кися не отозвалась. Я позвал громче. С тем же результатом.
Киси не было. Кися слиняла. Слиняла, видимо, потому, что знала, чем все это кончится. Мне стало одиноко, как стало бы одиноко старику Хотабычу, останься он без уютного своего кувшина и всемогущей бороды. Я почувствовал себя потерянным.
И зря. Людоед, оклемавшись, неслышно подошел сзади, схватил огромными ручищами, сжал так, что я не мог дышать, поднял к светлевшему от утра небу и понес к машине.
Накрапывало. Было неуютно. Чувствовалось, что эта подлая и трусливая кошатина в полглаза наблюдает за происходящим из подвального окошка.
Или, что менее вероятно, военный оператор, направив меня в нужном Родине направлении, отвел «терминатора» на заранее подготовленные позиции.

17. Убойная кондиция, суп с фрикадельками и первая теща.

Так я очутился в замке и познакомился накоротке с его владельцем. В нем, явившемся на «новоселье» выспавшимся и расчесанным, не трудно было признать приятного и остроумного собеседника, хотя и пришел он в мой застенок отнюдь не в презентабельном облачении владельца огромного поместья, а в застегивавшемся сзади халате, безукоризненно белом, но запятнанном не высохшей вполне кровью. Узнав из моей визитки, что я - маркиз Смирнов-Карабас, он немедленно назвался фон Бладом Бладовичем Людо-Мясоедовым и сказал, что не любит ничего жилистого, и потому месяц-другой я могу жить в свое удовольствие, жить, пока не дойду до убойной кондиции.
Да, разнообразные чувства владели мною. В том замке. А одно теснило сердце день и ночь. Дело в том, что Мясоедов был чем-то на меня похож. Убавьте ему роста, подстригите, дайте почитать Ясперса с Хайдеггером, еще Ахматовой пару куплетов, и получите второго меня. Частенько я смотрел в глаза своего тюремщика и символически думал, что это я, самоед с молодых ногтей, с беспощадным аппетитом самоед, собираюсь сам себя съесть, съесть, чтобы одним неудачником и пьяницей на свете стало меньше. Кажется, и моему визави приходили в голову похожие мысли - судя по грустинке в глазах, затвердевшей от времени, он, как и я, давным-давно обитал не в своей тарелке, обитал, мечтая скорее от нее отделаться.
А так все было нормально, как в какой-нибудь западноевропейской цивилизованной тюрьме - телевизор был, вид из окна без колючей проволоки, приятно пахнувший санузел, трехразовое питание. Не скажу, что кормили как на убой, но меню однообразием и не пахло. Поначалу я, безусловно, не верил, что действительно откармливаюсь до кондиции. Однако после экскурсии по подземельям замка сомнений в этом не осталось. Может быть, именно потому в конце этой прогулки я, раздосадованный судьбой до красных ушей, впервые выговорил имя-отчество своего владыки, точнее, личного пастуха (овца я, овца! Чего скрывать?) неприлично смягчая букву дэ.
Что я видел в казематах? Да ничего, кроме повсюду разбросанных костей, безукоризненно перепиленных мясницкой электропилой, хотя кроме них там было на что посмотреть.
Представьте, вы идете по холодным, тускло освещенным казематам.
Видите по углам славно послужившие топоры и тесаки, влажно и важно ржавеющие на отставке.
Видите на поддонах потемневшие цинковые ящики с кусками свежего мяса; видите под ними крыс. Они, потревоженные, смотрят подозрительно, как на налогового инспектора, явившегося второй раз на дню.
Видите пленников, мятущихся в забранных решетками нишах (ну, не пленники, это я преувеличил, была одна белокурая узница, красивая, ну, может быть, чуть полноватая на мой вкус).
Видите огромного согбенного урода, как горилла, наполовину состоящего из рук ужасающей величины.
Видите его измятую при рождении голову голову, одиноко сидящую на правом плече, одиноко сидящую, потому что одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять, что в детстве была еще и левая голова, потом ампутированная. В руке его играет мастерок - он закладывает кирпичом нишу, в которой кто-то тихонечко воет.
Но все это вы видите, не содрогаясь.
Потому что везде кости, эти повсюду разбросанные кости.
Кости, ровно перепиленные мясницкой электропилой.
Вы видите их не содрогаясь, потому что воочию видите, истинно чувствуете, как эта пила распиливает ни кого-нибудь, а вас, визжащего от боли, распиливает на куски.
Сейчас, когда неприятности вроде бы позади, и я вполне счастлив на своих небесах, мне кажется, что эти картинки есть плод моего больного воображения.
Больное воображение... О том, что это такое, вы сможете поразмыслить, прочитав эти записки до конца. А я до сих пор не возьму в толк, чье воображение владело мною в казематах - мое или Блада Мясоедова, несомненно, художника в своем деле.
Со всей возможной для меня откровенностью скажу - я держался молодцом, по крайней мере, внешне, и когда фон Блад - после экскурсии мы курили сигары в его кабинете, - спросил:
- Ну, как вам мои подземелья? - я коротко ответил:
- Впечатляют ваши подземелья.
Сигара была весьма неплохой, но курить ее было неудобно - мешали наручники, оставленные на моих руках, и топоры. Последние висели на стенах, лежали на секретерах и книжных шкафах красного дерева, один из них служил закладкой в старинном фолианте, дожидавшемся чтеца на столике под кроваво-красным абажуром, другой по самое топорище был загнан в стену под портретом молодой женщины. Лицо ее напоминало лицо белокурой пленницы, виденной мною в подземелье.
- Впечатляют?- осклабился фон Блад, повторив мои слова. - И только? Похоже, у вас с фантазией напряженка.
- Да нет, с фантазией у меня все в порядке. Кстати, могу поделиться опытом - в одном моем романе фигурирует людоед Кукарра. Он не убивал своих пленников, а отрезал от них кусок за куском, да так, чтобы они как можно дольше оставались живыми. Вы представляете, что было бы, если бы я оказался на вашем месте, а вы на моем. Трепещите.
Парень людоед был что надо. Знаете, что он сделал, когда я изрек «Трепещите»? Немедленно встал и освободил меня от наручников. Постояв затем у окна спиной ко мне, уселся в кресло и занялся своей сигарой, как будто кроме нее никого в комнате не было. Я, поколебленный этой демонстрацией презрения, занялся своей. Насладившись ее запахом и вкусом, попытался потрясти хозяина личными связями.
- Жаль, со мной нет моего кота, - проговорил я так, будто сожалел об отсутствии в своем распоряжении услужливого джина, всемогущими силами законсервированного в медной лампе.
- Вашего кота? А... припоминаю. Вы, видимо, имеете в виду ваш импровизированный воротник?
- Да... - я хотел рассказать измышленную мною байку о генетически измененном коте-терминаторе, но решил, что это будет перебор.
- А почему вы жалеете, что его нет с вами?
- Как почему? - ничтоже сумняшеся, продолжал я валять дурака. - Он бы вас обманул и съел, как в известной сказке, и ваш замок перешел бы ко мне, вместе со всем содержимым... - вы смеетесь, читатель, чувствую, но что мне было делать? Нечего! Вот я и говорил.
- Замок вместе со всем содержимым? Занятно. Кстати, о содержимом. Ту девушку, ну, несколько полноватую на ваш вкус, я могу отдать хоть сейчас. Сексуальное воздержание, видите ли, значительно ухудшает вкус человека, как в прямом, так и переносном смыслах.
- Да нет, спасибо. У меня есть любимая женщина, и я не могу ей изменить, так же, как не могу перестать дышать.
- Изменить?! - искренне удивился фон Блад. - Да через три недели я из вас суп сварю! Разве суп с фрикадельками может изменить? Он не может ни изменить, ни жениться, ни даже родить. Единственно, что он может, так это быть съеденным мною. Или моими собаками, если получится невкусным.
- Из меня много супа получится, - переменил я неприятную для себя тему. - Зачем вам столько?
- Там, за стеной, у меня небольшой ресторанчик... Не для всех, разумеется, лишь для близких мм... по вкусу.
Я его видел. Из машины. Ничего ресторанчик, вполне европейский, с иголочки и со вкусом - мимо не проедешь, если, конечно, в кармане кошелек от начинки зеленой пучится. Или кредитных карточек. А замок, к нему он аккуратненько так прилепился, - просто прелесть, в кино такого не увидишь. Кирпично-красные стены с крутыми контрфорсами - высокие стены, птицы задумавшиеся, небось, трескаются, круглые, выступающие башни со стрельчатыми бойницами, за ними - высокий домина наподобие донжона. Правда, все новенькое, как из целлофана. Был бы мой, влепил бы пару раз картечью из пушки, чтоб старинным казался.
- Как называется ресторанчик? - спросил я, изгнав из воображения замок в деревне. Свой замок, от тетки в наследство полученный.
- «Тайная вечеря», - ответил, чуть тронув уста улыбкой.
- Вы еще и святотатец.
- Да-а... - ответил с легкой грустью.
- А как дошли до этого?
- Я до многого дошел. Что вы имеете в виду конкретно?
- Людоедство, конечно.
- Как я дошел до людоедства? - задумался фон Блад. - Видимо, от пресыщения. - Я не смог не улыбнулся хорошему каламбуру. - Все у меня было, все испытал, а тут пресса - какую газету не возьмешь, так сразу в глаза и лезет: «расчленил тещу», «съели своего преподавателя», «сварил в выварке и месяц с друзьями закусывал». Ну, я и решил попробовать, тем более повар у меня выдающийся - все на свете переготовил, да по многу раз, и все потому приелось, как овсянка. И надо же, удобный случай тут же подвернулся - теща моя, Раиса Матвеевна, совсем сбрендила, хоть режь. Ну, я без обиняков поговорил с женой с глазу на глаз - она ничего против не имела. «Только ее бриллиантовые сережки с перстеньком мне отдай, - они у нас из поколения в поколение уже триста лет переходят», - сказала. А тесть, узнав о моем злом намерении, вскочил, взволнованный, обнимать, целовать стал, «Я этого, сынок, никогда, никогда тебе не забуду», - повторял благодарно и со слезой в голосе, как будто я сиамского близнеца от него отрезал. Потом к Амалии пошел, подруге ее верной, чтоб не волновалась и не звонила по скорым помощам и службам спасения, вот, говорю, так и так, есть такое мнение, такой, значит, потребительский уклон у меня образовался. А она деловая оказалась - убежала тут же куда-то, я даже беспокоиться начал и сожалеть о допущенной утечке информации. Но все вышло без неприятностей и даже смешно - минут через пятнадцать Амалия вернулась с вырезкой, не мясной, естественно, а газетной, пожелтевшей такой от времени.
- Вот, Бладушка, рецептик тебе, - сказала, по-сестрински радушно улыбаясь. - Я его в Центральной Африке вырезала, когда среди каннибальских племен марксизм-ленинизм распространяла, просто так вырезала, потому что Раису Матвеевну в те времена и знать толком не знала.
Я подумал, что все на свете случается по-марксистки, то есть диалектически - живет человек, живет, развивается по спирали, растет, вес прибавляет, а потом, бац, количество переходит в качество, и его съедают.
- Надо сказать, такое всенародное одобрение кулинарного моего поползновения не совсем по вкусу мне пришлось, - задумчиво продолжал Людо-Мясоедов (ниже буду называть его для краткости изложения только лишь фон Бладом), - да, не по вкусу.
- Это почему?
- Понимаешь, когда тебе что-то спихивают, начинаешь думать, что товарец так себе, с душком. Но меня с пути своротить тяжело, даже самому это не удается, и к Первому мая все было готово.
- Теща, что ли, была готова?
- Да, и все по категориям, все отдельно, все в своем корытце, как в хорошем магазине. Домашние как увидели ее на подносах, так скуксились от чувства вины - родной все же человек был, хоть и противный. А я ничего. Даже наоборот, потому что ее филей по сравнению с ее живым задом, это то же самое, что птичье молоко по сравнению с гуано. А ее мозги по сравнению с тем, что она глубокомысленно изрекала за столом? Это же пища богов против мыслительного пука.
- Я вас понимаю. Сам бы тещ ел, но они меня опережали.
- Не ели бы, уверен, - сказал он, удивленно рассматривая пятно крови, украшавшее его халат у локтя. - Откуда оно здесь? - это о пятне. Поднял глаза и стал говорить, неприязненно кривя губы: - Понимаете, все хорошо, все довольно вкусно, но есть какой-то неуловимый у них привкус, я имею в виду отъявленных тещ, ни перцем, ни хреном его не перебьешь. Последние килограммы, клянусь, с закрытыми глазами, доедал, и токмо лишь ради сокрытия улик.
- А вы, что, не одну тещу съели? Откуда у вас такие обширные знания об их вкусе?
- Не одну... - обнажив крупные жемчужные зубы, он любовно посмотрел на них в зеркало. - Когда моя кончилась, друг свою в багажнике привез, и я не смог ему отказать, так слезно умолял, даже на колени опускался. Собственно, с этой бедной женщины и началось привычка... А она, как вы знаете, вторая натура.
- Да... - покачал я головой. - Но я что-то не все понимаю.
- Чего не понимаете?
- Никак не могу представить себе, как вы живете с женой... После ужина приходите к ней, ложитесь рядом, ласкаете, целуетесь, и она знает, что вас греет и подвигает на секс хорошо проваренный кусок ее родной матери...
- Мать уже кончилась, я говорил.
- Ну, кусок другой женщины. Тещи вашего друга.
- Она тоже кончилась, - металлически посмотрел фон Блад.
- И что, запасов никаких нет? - встревожился я.
- Нет. Иначе я предложил бы вам попробовать кусочек. Но вы за меня не беспокойтесь. От человека к человеку я пощусь. Мне это посоветовал один известный диетолог, не одну книгу издавший.
Он так емко, посмотрел, потусторонне, что я понял: меня не дурачат. Решив все же держать себя в руках - авось, вывезет кривая, - засмеялся:
- Посоветовал перед тем, как вы его съели? Я имею в виду диетолога?
- Вас послушать, так я каждый день по человеку съедаю, - снисходительно улыбнулся Блад. - Вы хоть знаете, сколько в нем килограммов продукта? Мышечная масса человека достигает 40 процентов от живого веса, и от каждого убоя я получаю с учетом усушки около тридцати двух килограммов мяса. Прибавьте к этому сердце, мозги, требуху - все остальное, особенно печень, в последнее время никуда не годится. Везде камни, эрозия, цирроз, образования, полипы. Я не пойму этих людей... - подняв брови, сокрушенно покачал головой. - Как можно так небрежно относиться к своему телесному здоровью? Вот я каждый квартал исследуюсь и подлечиваюсь, так что выход от меня был бы процентов на 10-15 выше, чем от средней моей овечки, так я своих, гм... клиентов называю. Так о чем я? Да, о мясе. Так вот, с каждой овечки я получаю около тридцати пяти-сорока килограммов соответствующей продукции. Этого хватает месяца на три, ведь мне, как любому человеку, хочется еще и курочки, и телятинки, и дичи, и морепродуктов, не говоря уж о разной там экзотике...
Фон Блад, глядя мечтательно, сглотнул слюну. «Похоже, действительно сейчас после тещи друга вегетарианит», - подумал я, и неожиданно для себя поинтересовался:
- А кто вкуснее?
- Вы имеете в виду вкусовые качества представителей различных рас и национальностей?
- Да.
- Темнокожие?.. - задумчиво произнес фон Блад. - Нет, пожалуй, нет. Белые?.. Не сказал бы. Желтые?.. Нет... Краснокожих не пробовал - они все метисы сейчас. Но, знаете, мне пришелся по душе один еврей, но кажется тут дело не во вкусовых качествах. Он, желая избежать участи, отчаянно хотел мне понравиться и, видимо, преуспел.
Блад, не спеша, переварил сказанное и заключил:
- Да... Можно уверенно заявить, что никаких расовых различий в человечине нет, так же как и национальных. Вкус, конечно же, зависит от климатических условий, питания, технологии выращивания, психологической обстановки. Эх, если бы не эти нелепые предрассудки, я бы такую диссертацию отгрохал - сразу, минуя кандидатскую степень, докторскую бы получил...
- Вы знаете, - подумав, начал я на основании услышанного возводить последнюю линию обороны. - Вы мне симпатичны и потому я должен сказать, что нуждаюсь в анализах.
- Анализах?
- Ну да, в анализах. Понимаете, так получилось, что рос я и мужал в экологически неважных условиях. В детстве градусники разбивал, чтобы медь в серебро превращать и просто поиграть шариками ртути - знаете, как любопытно они сливаются в один; свинец рыболовных грузил прикусывал, в стройотрядах студенческих складские помещения дустом белил, потом работал длительное время на радиоактивных рудниках. Так что, думаю, зловредных элементов у меня в организме на несколько периодических систем хватит.
- Пустое, - махнул он рукой. - Я, как и вы, умственный человек, и перед тем, как отдаться пагубной, для людей, разумеется, страсти, основательно изучил соответствующую научную литературу. И потому хорошо знаю, где что откладывается. Что-то в волосах, что-то в костях, что-то в печени. Волос я, знаете, не ем, от холодца же из ваших хрящиков и пирожков с вашим же ливером легко откажусь - приелись уже, знаете ли.
У меня пропало настроение. Сигары и коньяк были хороши, ничего не скажешь, а вот с homo-кулинарией был явный перебор, тем более, я был крайним.
- Вы что молчите? - мягко поинтересовался фон Блад. Глаза его лучились теплой сопричастностью.
- Да так...
- Ну, ладно, ладно, возьму я у вас анализы... И обещаю, если вы фоните более чем на тысячу микрорентген в час, отпущу.
- Может, без анализов отпустите? - едва не пустил я слезу.
- Не мучьте себя. Здорового я вас не отпущу. Здорового я вас съем.
- Ну, дайте хоть какую-то надежду!
- Надежду дам. Вечером вам ее приведут.
- Не понял?
- Ту белокурую девушку зовут Надеждой.
- И что вы мне ее сватаете?! Не надо мне Надежды, даже белокурой. Дайте просто надежду.
- Просто надежду? Вы же говорили что-то о коте, который меня съест. Вот и надейтесь на него. Но имейте в виду, замок охраняют собаки. Если я вам скажу, что они злые, то ничего не скажу.
- А что вы сами такой злой? Все у вас есть, а злой.
- Да не злой я. Я персонаж, без которого современному обществу, самому себя съедающему, никак не обойтись.
- Вы еще и философ... - сник я.
Философа не переубедить, философы сами переубеждают.
- Приходится, - развел он руки. - Надо же как-то объяснять себя.
- Надо, но...
Фон Блад решительно встал.
- Ну, хватит разговоров, вам пора спать, сейчас режим, знаете ли, для вас - это главное. Попили коньячка, дымом сладеньким пропитались, а теперь спатеньки, спатеньки, жирок завязывать.
Приторно улыбаясь, он удалился. Однако не успел я прилечь, вернулся. В чистом халате, без всяких там пятен крови и с чемоданчиком в руке, как я понял, содержащим приспособления для взятия крови.
- Я ж обещал вам анализы, - сказал сукин сын, доставая и размещая последние на журнальном столике.
Что мне было делать? Я сел в кресло, протянул ему указательный палец подушечкой вверх. Сладострастно раскрыв рот, он кольнул его стальным перышком. С большим удовольствием всосал в трубочку кровь, любовно размазал по стекляшкам.
- Где вы этому научились? - спросил я, дивясь сноровке заправской медсестры.
- С животными ведь дело имеем... А с ними глаз, да глаз нужен, чтобы зоопарк внутри себя не собрать.
Закончив с кровью, он достал радиометр, промерял меня с ног до головы.
Сказал: «Да уж, до тысячи микрорентген вам как до Хургады пешком».
Взял мазки.
Выстриг прядь волос, срезал ножничками ногти на руках - было что, берег я их, не грыз, ведь для заключенного ногти - единственный шанцевый инструмент. Потом дал баночку. Стеклянную, из-под детского питания, с обидным для меня названием «Тыквенное пюре».
Отвернувшись, я, как есть тыквенное пюре, в нее помочился. Он закрыл баночку крышкой, сунул, не брезгуя, в карман (а что брезговать, когда собираешься съесть все то, из чего объект анализа выходит?), и ушел, оставив меня в растерянных чувствах.
Я не стал ложиться - был уверен, что людоед вернется. И угадал. Через пять минут он действительно появился с листками писчей бумаги в руке и сказал, глумливо улыбаясь:
- Я подумал, вам захочется почитать на ночь. Это самая моя любимая вещь, я частенько листаю ее на сон грядущий или перед обедом.
Фон Блад протянул мне листки. Что он потом говорил и как удалился, я не слышал и не видел. Все внимание, вся моя физическая сущность незримыми цепями приковались к любимой вещи Блада. Вот что я прочитал, перед тем, как в сердцах забросить распечатку под кровать:
Большая Советская энциклопедия, с добавлениями и исключениями.
Мясо, скелетная мускулатура убойных и съедобных диких животных и человека; один из важнейших продуктов питания. В состав М., кроме того, входят соединительная, жировая ткани, а также незначительное количество нервной ткани. М. называют также туши и их части (М. на костях). В зависимости от вида животного М. называют бараниной, говядиной (от устаревшего рус. слова «говядо» - крупный рогатый скот), кониной, человечиной и т. п.
Химический состав мышечной ткани убойных животных (в %): влага - 73-77; белки - 18-21; липиды - 1-3: экстрактивные азотистые вещества - 1,7-2; экстрактивные безазотистые вещества - 0,9-1,2; минеральные вещества - 0,8-1,0. Дыхательный пигмент мышц - миоглобин обусловливает тёмно-красную окраску свежего разреза куска М., а его производное - оксимиоглобин - светло-красную окраску, быстро образующуюся на воздухе.

18. Надежда в багажнике.

Квартировал я в уютной камере с видом на глухую каменную стену, освещавшуюся солнцем минут пятнадцать в день, да часок луной при ясной погоде. По ней вился хилый плющ; он придавал мне сил, несмотря на то, что любовался я им сквозь широкое, но обстоятельно зарешеченное окошко-амбразуру. «Он выполз к свету, и я выползу», - думал я в тот день, лелея надежду и боясь отвести от него глаза, ибо как только я их отводил, они утыкались в стену камеры, на которой было уже семь крестиков, выведенных мелком.
Да, к тому времени я провел в замке семь дней. Мелок фон Блад принес по моей просьбе, принес, хотя считал, что счет дням, как пессимистическое действо, наверняка ухудшит мои вкусовые качества.

***

Вечером седьмого дня он все-таки привел ко мне белокурую Надежду. С момента нашей последней встречи она немного похудела, став конфеткой, и мне пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы не привлечь ее в качестве сексуального объекта к своему организму, истосковавшемуся по телесному общению.
Поняв, что меня не прошибешь всякими штучками в виде пластичного кривляния без всякой там одежды, ночная гостья горько заплакала, упав мне на грудь. Но после того, как я поведал о Наташе, из девичьей солидарности моментально осушила слезки, и скоро мы с ней говорили как брат с сестрой. Она рассказала, что окончила химический факультет МГУ по специальности «Токсикология», («Яды», - расшифровал я), - и работает, а, скорее всего, работала в фирме, экспортирующей всякие женские вещи, в основном, прокладки и тампоны. И что попала в подземелья замка после того, как бес затащил ее в «Тайную вечерю» и кое-что показал.
- Бес его звали, это аббревиатура от имени Баранов Ефим Сергеевич. Он милый был, красавчик хоть куда, глаза истинно бесовские. Ручки целовал: ах, ах, какая волшебная плоть, говорил! И денег не жалел. А как захмелела от счастья, сгреб в охапку и к машине, как невесту понес, «Мерседесу» красному (мне вспомнился красный внедорожник фон Блада). Ну, я варежку разинула - все думаю, миллионер попался - тресну, не отпущу, вцеплюсь всеми коготками. А он меня в багажник. Если бы ты знал, сколько я в нем слез пролила...
- Что, долго вез? За город, наверное?
- Да нет, не из-за этого я плакала. Он меня в багажник спрятал и, подлец, забыл. Два дня сидела, охрипла, хотя кричать бесполезно было, он специальный был, этот багажник, для таких дур, как я. Мягкий более-менее, и совершенно звуконепроницаемый, одна езда чувствовалось. И вот, на третий день, ты только не спрашивай, как я там обходилась, он сам собой открылся. Приподнялась, смотрю, а вокруг зимний сад картинный, деревья с птичками и цветами, чуть ли не магнолии с павлинами - это у них автостоянка такая, как во Флориде. Посидела, посидела, свежим воздухом отдышалась, вылезла, сняла все с себя, понятно, почему, плащ с переднего сидения взяла, накинула, и в дом.
- Бежать надо было...
- Куда?! Там ворота у них, танком не прошибешь. Вошла, кругом народ, весь из себя аристократический, в пенсне, смокингах и платьях до пят. Ходят друг за дружкой с шампанским, пьют, говорят и с тарелочек аппетитно кушают. Ну, у меня и схватило под ложечкой - сколько дней не ела, - подошла к столу... и в глазах у меня поплыло.
Рассказав, как была пленена после того, как, подойдя к «шведскому» столу, увидела полдюжины человеческих глаз, смотревших на нее из заливного, Надежда повторила попытку моего совращения, но я, как и в первый раз, остался непреклонен. Не только светлый образ Натальи, но и что-то человечески больное, сверкавшее в глазах гостьи в течение описываемого эпизода, помогло мне в этом. Помирившись быстро, как подружки, мы поели - кормили меня одним мясом, и, хотя я, не веря фон Бладу, давно подумывал, что оно с людоедского стола, аппетит мой мне не изменял.
После трапезы гостья рассказала, что находится в заключении около трех недель, но проживет еще целых три месяца, потому что ее берегут к Новому году, чтобы подать к столу с яблоками.
- А ты не пыталась бежать или, по крайней мере, не думала о побеге? - спросил я, пытаясь не смотреть на девушку, удивительно ладную во всех отношениях, и главное, душевно открытую и непонятно родственную.
- Нет, - беззаботно ответила она. - Блад - серьезный человек, и вряд ли не предусмотрел все, вплоть до...
Ее прервал шквал собачьего лая. В свою очередь он прервался трусливым визгом: видимо, одна из собак возмутила ночное спокойствие понапрасну и была наказана охраной.
- Нас могут спасти только снаружи, но у меня ни в Москве, ни в области, нет никого, - продолжила девушка, когда ночь за окном стала ординарной.
- А где есть?
- Нигде, - повлажнели у нее глаза. - Я круглая сирота.
Я поверил, и тут же попал в л