Когда-то,
там, почти в небесах,
в башенке этой стрельчатой,
Томилась одна принцесса,
веков назад десять,
грустила вдали от трона,
И заливалась в вышитый гобелен
слезами девичьими,
И ждала рыцаря,
который спасет ее от дракона,

А рыцари к башне являлись
весьма регулярно,
Потрясали копьями,
обещались служить до гроба.
И клятвами скованы,
Сердца свои куртуазные
отдавали шакалам,
А в пригоревших доспехах пировали
крикливые вороны.

И только дракон щурил
глаза янтарные,
В лунном свете блестел, искрясь,
антрацитовым.
И философски жалел, молодежь,
что из-за бабы вздорной,
Костями усеяла
весь его зал нефритовый.

Плющ ядовитый замок одел
зеленью,
Принцесса старела , померк свет ее глаз
фиалковый.
И думал дракон,
что боги давно спятили,
Спасаясь от ругани ведьмы
настоем маковым.

На головы принцев
летели нимфеи в керамике,
А если не в духе
– то даже ночные вазы.
И ими задолго до драконьих покоев
овладевала паника,
При виде седой карги
в кринолине и стразах.

Но как-то раз, говорят,
явился бродяга ветреный,
В помятых доспехах, на коне-доходяге,
оборванный.
И так до слез ему жаль стало
бедного ящера,
Что он пожелал ему башню эту
послать к матери чертовой.

Всхлипнул дракон:
да гори они все сокровища,
синим пламенем,
Что я вечно
сторожить эту рухлядь должен,
как проклятый?
Поделил с бродягой злато и бросил
чертог белокаменный,
Нате, прынцы,
лепите свои
кистеперые знамени!

(с) Nataly Isupova
июнь 2013