"Как тяжело ходить среди людей
И притворятся непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства..."

Разбирала сегодня коробки - дошли руки до раскаладывания книг на полки. Присела с Блоком - пришла в себя через час, и это при всём при том, что я не большой любитель поэзии.
Вот странно - оказывается Блок заседал в ЧК, той, послефевральской. И рядом с протоколами допросов, писанными его рукой - "дыша шелками и туманами..." - как совмещалось?

Вот, говорят, тибетцы - почти единственные люди на земле, живущие в гармонии с собой. Ни тебе противоречий, ни тебе "поди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что", ни тебе "ту би, о нот ту би?", ни тебе "Мама, мама, что я буду делать? У меня нет тёплого пальто". Зато нам, похоже, всё это и с избытком...
Может, с жиру? Блаженны те, у которых всё ясно - "1) Борщ. 2) В койку."?
Но, рядом же - "над шрамом шутит тот, кто не был ранен".
Что я могла пропустить и не понять в этих "борщ" и "в койку"? Нежелание довольствоваться малым? "Борщ" и "в койку" - это при наличии всех ингридиентов для борща и комфортабельной койки, вполне может сойти за прожиточный минимум.

Или для дышащей шелками старенького халата и туманами, висящими перед глазами, пока руки лихорадочно ищут очки в складках одеяла, испивающей ежесубботнюю чашу золотого аи, засовывающей задумчиво большой палец ноги в хобот крана в ванне, висящей, как гриф, над словами "жив, как ты?", выковыревающей слова из-за зубов, выплёвывая гласные, согласные, спотыкающейся о запятые и многоточия - это всё мертво? Но я жива.

"Я мертв - хоть жив и говорю об этом". Чем меньше стоит за словом, тем больше оснований поверить в его искренность.