«Оцу рассердилась. Всё равно что с воздухом разговаривать, ведь Такуан никогда не любил. Ему не понять её чувств. Объяснять Такуану её переживания так же бессмысленно, как втолковывать учение Дзэн безумцу. Дзэн, однако, содержит истину, другой вопрос, что она не каждому доступна. Есть люди, готовые умереть за любовь независимо от того, понимает её Такуан или нет. Любовь, во всяком случае для женщины, намного важнее заумных коанов дзэнских монахов. Человеку, одержимому любовью, которая заставляет выбирать между жизнью и смертью, не имеет смысла задавать вопрос о том, как звучит хлопок одной ладонью. Прикусив губу, Оцу поклялась не говорить на эту тему.
- Тебе следовало родиться мужчиной, Оцу. Мужчина с твоей силой воли непременно совершил бы что-то значительное на благо страны, - серьёзно сказал Такуан.
- По-твоему, такая женщина, как я, не имеет права на существование? Моя жизнь может повредить Мусаси?
- Не передёргивай мои слова. Я говорю не о том. Он убежал, как бы ты его не любила. Боюсь, ты никогда его не поймёшь.
- Это не каприз. Я не могу иначе. Я люблю Мусаси.
- Давно не видел тебя. Сейчас ты поступаешь, как обычная женщина.
- Ты слишком проницательный! Хватит об этом. Образцовому монаху никогда не понять чувств женщины.
- Не знаю, что тебе ответить. Ты права в одном – женщины ставят меня в тупик». #Эйдзи Ёсикава «Десять меченосцев»
Однажды Сэн сказала: «…это здорово, когда чувствуешь, а объяснений порой и не надо…». Слова – спасение. Подтверждение правоты внутренних переживаний. Словно стебель бамбука – тонкий, и неправдиво прочный – взамен одряхлевшей сосны в опоре древнего моста, моста надежд. Несбыточных. И верно одно - знания без чувств, без внутреннего переживания, созерцания прекрасным, ничто. Как свет при ближайшем рассмотрении является тьмой, так и сила знаний без созидательности посредством души, без терпимости, красоты – кич, который может погубить её обладателя.
Зима. В ней нет красоты - и я по ней голодаю. Год от года она меня лишь только разочаровывает. Нет света. Нет ватной белизны обволакивающей провода; ветви деревьев - опутывая паутиной, не блестят в фонарях. Здесь чёрные сумки, чёрные куртки, чёрные пальто, туфли – непременно чёрные, чёрные шины, серые глазницы, чёрные стёкла, чёрный под ногами снег, чёрные деревья, чёрные тучи, чёрный асфальт, чёрный салон машины, никчёмная музыка… чёрные деньги, серое внутри. Лает где-то собака. В голове не_мысли. Пусто. Внутри желания - без огня. Боязнь? страх? изменения в привычках? - нет. Мокрая спина – но холодно. Это огонь - просит пить. Я часто его чувствую. Он там, около сердца, под диафрагмой. Но сейчас редки всполохи - ему больно. Ему нужна вода. Он просит память, стекающую с мыслей острых скал. Он просит тепла розы ветров, лишь изредка раз в год меняющей направление на противоположный. Просит запах цветущей акации, вновь протянуть руки к гряде снежных и зимой и летом вершин, шерстистого мороза сквозь куртку под «барашка», ещё и ещё раз взбивать одеяло из пёстрых лоскутов кленовых листьев. Дрыгать по-детски неловкими руками, ногами в такт Диско – и непременно так, чтобы никто не видел и не услышал. – «A-HA. Кайли Миноуг. Сандра. Pet Shop Boys. Roxette. Depesh Mode. C.C. Catch. Bad Boys Blue. Den Harrow. о-оо - Рик Эстли (Rick Astley)… Пола Абдул. Тина Тёрнер. - «…», - считаю снежинки, в полёте пугливо шарахающиеся от фонаря, - стесняются, что я нашёл их светом, порошица маленьких иненок, но в каждой теплится синее свечение, пробуждаемое лишь памятью. Это было - когда-то. Золотой голос Кайли. Эния… Музыка, которая искала пространство. Ей его всегда не хватало. Не ограничиваясь ударными, - её звенящие струны стекали, собираясь в океан страстей…
Люди уходят, «они уходят вместе с моим детством, они забирают его, как забирает мои слёзы река». Стройным рядом, на розовых крылах, в эту ночь они уходят в алеющую муть несбывшегося прошлого. Где растворяются в беспамятстве чувства. И лишь остаётся закидывать леску с наживками воспоминаний, и надеяться на клёв.
Сидя на стуле, обхватив колени руками, сосредотачиваясь, чувствую внутри жар, которым хочется поделиться, чтобы выпрямиться во всех жизненных началах. Вытянуть одну ладонь и тут же ухватиться за ледяную струну. Извив тело дельфином, набрать скорость и увести прочь из этих мест, обнажая ирреальность чувством. Разбить руками застывшие водопады правды, и, произнеся сердцем «сим-сим», испарить запах серы «домашней» аллегории – на ходу уцепиться за последний поручень, и, удерживаясь лишь наитием мечтаний, лететь, разбрасывая боль камнями. А они, не успев упасть, тут же превратятся в моргающих мотыльков. Привычные лучи ржавеющего солнца на закате потеребят ресницы на прощанье, и вслед за исчезающим красным глазом солнца-осьминога, быстрой змейкой убегут прочь, увлекая за собой неуловимых летунов, некогда бывших солёными сгустками в моей черствеющей душе. И в какой-то момент я отпущу перила. Время, отделив от себя несправедливость, разбросает песок, чтобы собрать его в вышине в пустыню отрешённого мною мира. И я буду лететь в свободном падении, устремляя свой взор к Фудзи-сан, и, рисуя от радости крыльями в воде иероглифы улыбок нового времени.
P.S. Но я так боюсь потерять Сэн.