«Лишь я один горя лежу во мгле,
Когда лучи от мира солнце прячет;
Для всех есть отдых, я ж томлюсь, - и плачет
Моя душа, простёрта на земле».
Микеланджело Буонарроти

Однажды, я шёл с преподавателем русского языка и литературы по дороге в школу – не помню месяц, но, верно помню, зима 1994 года. Раньше она была моим преподавателем и любимым – редкий случай, когда я находил общий язык с учителем – все полугодовые диктанты тогда я писал на 5/5. В журнал иной раз она мне ставила по три пятёрки, потому что я выучивал не три столбика стихотворения а целых двадцать три или всё разом. Я исполнялся уважением к её персоне. Да и все ученики на её уроке находились в уважительном повиновении: хоть и многим не интересно было учиться; даже самые ярые «непослушники» менялись в «тихонь». В самый первый час её самого первого урока Русского Языка с моим классом она многозначительно дала понять, что легко просидеть в болтовне в её кабинете не получится. До этого я отдавался занятиям посредственно. И в те минуты, когда я увидел, как преподаватель ставит на место не одного какого-нибудь ученика, а весь класс – то чего я ждал, и желал долгое время – и все ученики без тени сомнения и не помышляли противиться её воле, тогда я обрадовался. И, честно говоря, всегда стал желать быть только на её уроках и заниматься только с ней. Так вот встретившись, мы поздоровались, и на вопрос: «Как твои дела»? - я ответил, что мол, да какие дела, вы и сами всё знаете (в то время учился в восьмом классе). После сказанного, взглянув на неё, в шаге я обнаружил на лице легкое помешательство и испуг, внутри у меня всё заклокотало и в эти мгновения, я дико жалел, что за всё время общения, будучи учеником, с преподавателем я не разговаривал с ней как с человеком - в некоторой степени в эти мгновения я мог читать её мысли: положение в школах было тяжёлым, не хватало учителей, русскоязычные преподаватели уезжали, ученики приходили в школу и только потому, что их заставляли родители, а учителя – как только, и, что их вело на работу представить не могу, так и хочется сказать - Герои! - еле-еле перебивались той зарплатой, которая иногда раз в три месяца выдавалась; и ещё в связи с ситуацией в республике наплыв учеников был таким, что классов прибавлялось и доходило иной раз до аббревиатуры «ж», и «з», да ещё и по сорок учеников на класс – сам свидетель как за проверкой зачётных письменных у учителей менялось зрение по нескольку раз на дни; и всё это я прочитал в её глазах и хватило этому десятка секунд, пока они не прослезились. И тогда - может верно, поступил, а может и нет - я, промолчав секунду-другую, просто предупредил её испуг и обиду на ситуацию, в которую мы невольно оказались вовлечены, - «конфликт», - сказал тогда я, - «элементарный конфликт учеников и учителей. Ученики не хотят учиться, а учителя не могут заставить», - последнее слово было уже произнесено в шаге к входу во двор моей бывшей - сорок шестой – школы, следующая – тридцатая - была в шагах ста, ста пятидесяти. (Чёрт возьми!) Мы молча ещё секунды (что не естественно при встрече учителя и ученика) не решались сказать друг-другу до свидания. Мне сейчас кажется, что даже Людмила Яковлевна так бы и не решилась сказать первой; но время торопило, и звонок бы не ждал нас, - «до свидания», - взяв инициативу на себя, сказал я тогда, улыбнувшись. Никогда в жизни не забуду эти секунды.

Почему я вспомнил это сейчас... Просто на глазах пелена, лицо невольно корчится в гримасе негодования, а ладони сжатые в кулаки тщетно пытаются выдавить из головы тени воспоминаний, холодных воспоминаний; не знаю что мне всё это готовит; сейчас я выглянул в окно, а там это холодное зовущее небо, в нём нечто, что не даёт заснуть, нечто холодное, обволакивающее и своей тяжестью тянущее в себя - в прошлое. Минуты выпускного,.. одноклассники,.. и прощальная песенка, которую они спели на выпускном вечере на мотив мелодии Кристины Орбакайте «Музыкант»:
«Азнаур до рассвета изучает науки
Хочет стать он учёным крутым
Азнаур, дорогой наш, ты запомни надолго
Нас и наших учителей»

Как в воду глядели – «запомни надолго»

Странно, часы назад шёл дождь, а сейчас всё вокруг стало таким же, как тогда утром 19 июня 98 года. Похожим. Таким же прохладным. И эта влажная беззаветная тишина отдаётся внутри «прежним» беспокойством: «Они скоро пойдут встречать рассвет и Мама, расслышавшая их весёлые голоса, затем скажет мне - не спавшему - об этом».