Оптина! Милая моя Оптина! Какие детские ласковые слова вырываются наружу из ниоткуда. Я думаю о своей не принадлежности к миру. Автобус мерно и четко печатает свою тень ровно по обочине дороги. Душно, жарко, неудобная одежда, бесконечные русские деревни... Я даже не знаю что вам сказать отец Василий...вы и так все знаете о моих просьбах о том что я ищу о всей давящей тяжести... как мерно, глухими толчками, лбом об стекло летит автобус и от пыльной дороги устаешь, и все же необъяснимо хорошо... и от всего меня на свете остается только одно желание – сжаться в комочек до неузнаваемости и молчать, молчать, молчать... слова вылетают не те, резкие, о которых жалеешь сразу же... молчать, молчать... голос экскурсовода возвышенно сладкий... познакомимся со святынями, великие старцы... я не слушаю. Зачем размениваться на слова. Никогда мне так не хотелось молчать. Я перестал обо всем рассуждать. Оптина не нуждается в мозгах. Просто заходится до потери памяти-сознания сердце, бьется внутри отчаянно горячо до боли и ты просто чему то страшно рад и несешься куда то без ног, без усталости. Стоит ему прикоснуться к чему то привычно повседневному, как оно тут же остывает и рушится – подальше от всего этого. Жить только картиной трубящего на закате ангела перед глазами. И страшно, и душно, и странно, и все вроде так, как я и ожидал, и я просто сдавленно счастлив. Боль. Приглушенная боль капает мне холодным дождем на голову и заставляет ее холодеть словно я заснул с мокрыми волосами. Она мне нужна. Как хорошо, что я ощущаю ее, и, что я так устал. Все в кучу, мы едем куда то и внутри тиски. И как я собираюсь что то сделать с собой и ничего не выходит... отец Василий! Я вас так люблю как святого! Пусть язычество, но я все же подсунул записочку под ваш могильный камень, там, где монах, который сжигает их каждый вечер ее точно не заметит... и мне так радостно при мысли, что она останется там пока ее не размоет... каким я стал ребенком, и как с меня все слетело... от этого легко и до неземного спокойно. Рад всему... каждой иконе, клумбе, каждому лицу, миру вокруг, я просто упиваюсь им и лишь изредка замечаю, как сердце твердит остаться тут навсегда. Чему я рад? Необъяснимо. Красивые монахи, робость в первый раз в храме, половина благодати, мимо трапезная осечка тщеславию.

Я вошел в квартиру. Снял рюкзак. Увидел бело-красные полосатые обои, старые тапки, стол с неработающим компьютером, паркет, шкаф с египетской кошкой и папками. Тусклая лампа без плафона напомнила, что вечер. Глаза кругло охватили весь коридор... я вернулся в жизнь, где надо есть, говорить и спать, чтобы набраться сил на завтра. Тоскливо опустились руки. По инерции я умылся, чиркнула спичка, на кухне привычно зашипел ужин. Ничего не случилось. В зыбкий песок утекло все сознание. Я стал жить дальше, стал прежним, переступив через что-то внутри себя, чему все в жизни говорит о тупиках и рутине, кроме трубящего ангела... через то, что жгло меня и несло на крыльях, что недоумевает, зачем что-то еще когда можно быть там... через свою душу???