Это цитата сообщения Ulalum Оригинальное сообщение

Восемь Египетских Блудниц



Однажды восемь знаменитейших египетских блудниц поспорили, какая из них сможет в течение одной ночи соблазнить старца Аллегория, известного своей строго подвижнической жизнью. Та, которой бы это удалось, получила бы титул «Мисс Египет» и всю причитающуюся славу. Бросив жребий об очерёдности, они выступили на тропу войны.

И вот в один прекрасный день появляется на пороге Аллегориевой кельи эдакая симпатичная толстушка и говорит:

– Старец Аллегорий! Давай соблудим!

Но прозорливого старца Аллегория козни лукавых прелестниц не застали врасплох. «Уготовихся и не смутихся» – мысленно сказал он себе, а вслух произнёс:

– Отлично, соблудим! Только, давай, сначала поедим. А то, знаешь, от поста не могу поднять хвоста. Ты меня попотчуй как следует, а тогда уж я распалюсь – ух!

Блудница с радостью согласилась на это предложение, ибо она была знатной стряпухой, и тотчас принялась жарить, парить и варить всякие деликатесы. А старец Аллегорий пошёл молиться. И вот, в скором времени зовёт она Аллегория к столу. Старец попробовал того, другого, третьего. И, сделав кислую мину, говорит ей:

– Э-э! Это пресно. Э-э, здесь не хватает петрушки… Ик-ик, фу, кажется, начинается изжога… А сюда, если готовить по-человечески, надо бы класть не кальмаров, а заморских омаров. Что-то всё не то…

– Как не то? – так и взвилась толстуха, – да мою стряпню сам фараон нахваливал!

– Ты и его дешёвыми кальмарами пичкала?

– Не смей так говорить! Я тебе докажу!!!

И с этими словами побагровевшая толстуха бросилась на рынок, размахивая двумя огромными корзинами. Всю ночь она жарила, парила и варила, как никогда в жизни. На рассвете, обтерев руки о засаленный фартук, она рухнула в изнеможении возле стола, уставленного совершенно фантастическими яствами, и еле слышным голосом простонала:

– Жри, зараза!

– Ах, как вкусно! Ах, как искусно! – стал нахваливать старец Аллегорий, не спеша ковыряя то тот, то этот деликатес. – Ах, какие омарчики!.. Ползал, ползал омар по дну морскому, шевелил усами, а потом позвал его Повар на Суд, и попал наш омар в суп. Вот такая жизнь, а ты говоришь – «соблудим».

Так и не вышло у первой из вышеупомянутых блудниц соблазнить старца Аллегория. Старец наставил её на путь истинный и отправил в близлежащий женский монастырь, где сёстры как раз нуждались в хорошей поварихе.



Долго ли, коротко ли длилось перемирие, но вот является следующая претендентка на сомнительные египетские лавры и, обмахиваясь от зноя журналом «COOL», принимается ворковать с эдакой французской хрипотцей:

– Мон амур! Же сюи блюд?

– Отлично, блуд так блуд, – запросто отвечает старец, – только вот – где? У нас тут нигде ничего не запирается – разве что, нужник... Айда? – Направо, за углом. А я – через пару минут.

Делать нечего, пришлось мамзеле идти по указанному адресу. Но бедная мамзель не знала, что прозорливый старец Аллегорий выкрутил там лампочку и выпилил две доски в полу. И вот она, пытаясь найти выключатель, – плюх! – провалилась вниз:

– А-а-а!

Тотчас Аллегорий вкручивает лампочку и, не брезгуя, подаёт ей руку помощи, говоря:

– Ну, вот и я. Начнём?

– Ах ты, вонючий козёл, – негодует жертва Аллегориевой хитрости, – в таком-то виде?

– Вот-вот, именно в таком – в самый раз. Каковы грехи – таковы и духи. Что, не нравится, красавица?

– Тьфу на тебя! Говори скорее, где тут у вас душ.

– Э-э, у нас нету. Ближайший – в соседнем женском монастыре.

Так и второй из египетских блудниц не удалось соблазнить старца Аллегория. Отмывшись у гостеприимных пустынниц, она раскаялась в своей прежней порочной жизни и осталась в монастыре на послушании главного ассенизатора.



Недолго длилось перемирие. Вновь невидимая брань проявилась видимым образом в лице третьей соблазнительницы. «Точь-в-точь тётя Клава из универмага» – подумал старец Аллегорий, рассматривая в бинокль приближающегося противника.

– Привет, Алик! Сегодня – плачу я! – игриво проворковала тётя Клава, позвякивая массивной золотой бижутерией, – сто баксов за всё, идёт?

Старец Аллегорий перевернул бинокль и посмотрел на противника в обратной перспективе. «Какое ничтожество! Вот они, эти богатства суетного мира» – подумалось ему, и он пренебрежительно ответил:

– Пс-с! Сто зелёных за драгоценное сокровище моего целомудрия? Ищи лоха там, где заперто плохо.

– Какое-какое сокровище? – У тебя-то, голодранца грошового?

– А вот, посмотри, – и старец Аллегорий откинул крышку сундука, на котором он обычно присаживался для упражнения в умном делании. В глаза недоверчивой Клавы остро блеснуло жаркое золото, и дыхание у неё спёрло. Забыв о цели своего визита, она начала судорожно перемножать в уме длину, ширину и высоту сундука на плотность золота и коэффициент обмена, дабы хоть приблизительно оценить Аллегориево сокровище, но всё сбивалась, отвлекаемая навязчивыми помыслами: «Вилла в Монте-Карло… Своё казино в Лас-Вегасе… Шоколадный «Бентли»… Муж с графской родословной…»

– О, благородный пустынник! Не уделишь ли ты чуть-чуть этого твоего такого целомудрия бедной женщине, тяжкой нуждой брошенной на панель? – умильно заворковала тётя Клава, не отрываясь от переливающейся груды, – я оставлю своё ремесло, открою церковную лавочку в Мемфисе, буду честно-честно зарабатывать себе на хлеб, свечку буду за тебя ставить каждое воскресенье, пятидесятирублёвую.

– Ну, что ж, я не жадный – бери, сколько унесёшь. Да поспеши затемно до дому, а то как бы не пришлось с кем поневоле делиться…

Так и третьей египетской блуднице не удалось соблазнить старца Аллегория. Но на этом её история ещё не кончилась. Эта дура, конечно же, заблудилась в потёмках, и утром вместо своего дома очутилась, чуть живая, перед воротами пустынного женского монастыря. Изнемогая от тяжести мешка, голода и жажды, она стала стучать. Ворота открылись, и тут вдруг мешок с Аллегориевым сокровищем развязался, и – ах! – вместо золота оттуда посыпались финиковые косточки. В глазах у бедной Клавы потемнело, и она упала в обморок.

Утешенная добрыми пустынницами, она раскаялась в своём прошлом и осталась в монастыре ухаживать за великолепным финиковым садом, выросшим из целомудренного сокровища старца Аллегория.



И снова, после недолгого перемирия, враг делает атаку на твердыню Аллегориевой добродетели. Но на этот раз и старец Аллегорий решил перейти от оборонительной тактики к наступательной. И как только следующая по очереди прелестница появилась на пороге кельи, старец с размаху залепил ей кулаком в левый глаз. Бац! – и тщательно продуманный макияж творчески обогатился выразительным фингалом.

Не раненая тигрица взвыла в глубине дикой пустыни, нет, это разгневанная египтянка бросилась на кроткого старца, пылая жаждой мщения. Забыв о цели своего визита, она вцепилась в старцеву бороду и стала поражать страстотерпца немилостивыми ударами.

– Десант не сдаётся! – воскликнул старец Аллегорий и, как пожатый серпом сноп зрелой пшеницы, рухнул на землю.

– О! Что я наделала? Я убила его! – трагически возопила египтянка, подражая героине модного телесериала, – теперь он ни на что не годится.

– Всё, умираю, – прошептал старец Аллегорий, – оставь меня…

– О, нет! Возьми все мои драгоценности – только не умирай! – и, разорвав жемчужное колье, тигрица осыпала жемчугом умирающего подвижника (так делали в телесериале).

– Не мечите бисер перед свиньями, – со свойственным ему смирением заметил старец, – одно, только одно чудесное средство в силах оказать мне помощь – это неусыпаемая псалтырь… Там, в углу на аналойчике. Свечку, слышь, зажги – глаза не порти. О-ох, умираю!

«Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе…» – да, не легко дался ветреной египтянке труд духовный, но она старалась изо всех сил. Иногда старец прерывал её тихими стонами:

– О-ох, не «обрящся», дура, а «обращся» – там же по-русски написано. О-ох, замучила, умираю…

Так прошла ночь, а как только луч солнца заглянул в тесное окошко Аллегориевой кельи, старец вдруг бодро вскочил на ноги и радостно воскликнул:

– Свершилось чудо! «Тии спяти быша и падоша, мы же востахом и исправихомся». Ну что, ты готова?

Но в ответ он услышал только сокрушённые рыдания…

Так и четвёртой египетской блуднице не удалось соблазнить старца Аллегория. После подобающих наставлений, он отправил её в близлежащий монастырь – продолжать читать псалтырь.



О, окаянные египтянки! Мало вам мужиков в Александрии? Нет – подавай им монаха-пустынника. И вот уж пятая по счёту искусительница является к дверям Аллегориевой кельи. Но какая же картина предстала её глазам, обильно обведённым косметикой?

Старец, простершись на земле, предавался беспримерному плачу. Иногда он со стенанием посыпал лысую голову пеплом, а иногда с горестными воплями терзал себя за бороду. Подождав час-другой, гостья начала подозревать, что это может продолжаться бесконечно, и потому решилась прервать старца:

– Старец Аллегорий! Что ты так печалишься? Давай я тебя утешу!

– О, нет мне утешенья! Я согрешил, – сквозь рыдания простонал старец, и вновь ударился в слёзы. Подождав ещё час-другой, гостья опять поняла, что напрасно теряет время, и снова прервала старца:

– В натуре, утешу! Не реви.

– О, нет мне утешенья! – рыдает Аллегорий.

– Вот заладил… Да что с тобой случилось?

– О, горе мне: я впал в блуд!

– Как – уже? Не мог меня подождать, предатель? – и шокированная искусительница зарыдала не хуже Аллегория: – О, какое фиаско! Увы, увы, крушение всех радужных надежд! Увы, теперь меня засмеют все мои коллеги и клиенты! Всё – пойду утоплюсь с горя.

– Отличная идея! – живо откликнулся Аллегорий, вытирая слёзы драным рукавом, – пойдём же, утопимся вместе.

И они, рыдая один громче другого, пошли на берег Нила. А там в одном омуте жил большой крокодил, много лет друживший со старцем Аллегорием, и его Аллегорий заранее подучил, что делать в этом случае.

– Я прыгну первый, а ты валяй следом, – сказал старец блуднице, и нырнул в омут к крокодилу. Похлопав друга по чешуйчатой морде, старец на одном дыхании переплыл Нил и вынырнул в дальних камышах (пригодился прежний опыт ВДВ). Видя, что старец не показывается на поверхности, блудница отчаянно бросилась в воду. Но тотчас же учёный крокодил, всплыв со дна омута, разевает огромную пасть и заглатывает её в целости и невредимости.

Прошла ночь, а наутро по приказанию старца Аллегория крокодил выплюнул раскаявшуюся блудницу на берег возле близлежащего женского монастыря. Крокодилий желудочный сок смыл всю косметику с её лица, и он же смыл всю суетную печаль с её души, научив памяти смертной и спасительному плачу. Так и пятой египетской блуднице не удалось соблазнить старца Аллегория, ибо он имел обычай оплакивать свои грехи – даже самые малейшие – взывая в сокрушении: «О, горе мне: я соблудил!»



Кто-то может усомниться в правдивости нашей истории, но лишь тот, кто ещё мало опытен в невидимой брани. Но не таков был старец Аллегорий. «Где пять – там и шесть» – прозорливо подумал он, и подвигся укрепить себя трудовыми послушаниями.

В скором времени, действительно, является искусительница номер шесть. А старца-то и нет дома. Ждала, ждала она и, праздно просидев до самого вечера, измыслила устроить духовному труженику коварную подсаду: залезла на старцеву кровать и раскинула, каракуртица, сети прельщения. «Ну, старец Аллегорий, – усмехнулась она про себя, – соблудим, а?» И незаметно задремала.

В этот день старец обошёл всех окрестных пустынников и всем им починил будильники, ибо он был умелый часовщик. А у самого Аллегория будильник был наимудрёнейший из всех. Хитрый механизм автоматически включал сирену, зажигал 500-ваттный прожектор, переворачивал кровать и выдёргивал пробку из бутылки с джинном, на котором Аллегорий ставил эксперименты по экзорцизму. Благодаря этому будильнику старец Аллегорий ни разу за двадцать пять лет не проспал всенощного бдения.

Подходя к келье, старец вдруг вспомнил, что сегодня как раз должно быть всенощное бдение, и вздохнул: «Эх, не удалось отдохнуть». Только он взялся за ручку двери, как услышал рёв своего будильника. Услышала его и незваная гостья…

Звук полицейской сирены, резкий свет и падение с кровати живо напомнили ей самые тяжёлые моменты её биографии. «Не виноватая я!» – завопила она. Тут на неё накинулся озверелый джинн и принялся вымещать на ней весь аллегориев экзорцизм. Картина – гибель Помпеи! Утомлённому старцу нелегко было сориентироваться в этой кутерьме, но, наконец, вырубив сирену и загнав джинна обратно в бутылку, он понял что происходит. Шестая египетская блудница, в самом жалком виде, сидела посреди погрома и истерически рыдала, размазывая косметику.

Короче говоря, вместо всенощного бдения старец Аллегорий прибирал в келье и приводил в чувство свою гостью. «Вот видишь, – говорил он ей, – так же бывает и в конце жизни: трах! бах! – и в преисподнюю; кричи, не кричи «не виноватая я» – слушать не будут». Она же, стуча зубами о стакан с валерьянкой, по-новому увидела все невыгоды своей профессии и почувствовала, что стоит сменить образ жизни на более спокойный.

Наставив на путь истинный, старец препроводил её в близлежащий женский монастырь, где раскаявшаяся египтянка стала усердно выполнять послушание будильщицы.



Удивительно, как жажда суетной славы подвигает людей на тяжкие труды. Ну что толку в дурацком титуле «Мисс Египет»? Но нет же – вот уже седьмая претендентка прётся невесть куда в пустыню к старому монаху.

Старец Аллегорий сидел у окна и писал большую икону.

– Ах, как прелестно! – льстиво запела подкравшаяся сзади искусительница, – что это вы пишете?

– Это икона «Старец Аллегорий с житием». То есть я, – пояснил старец.

– Гениально! А можно и меня написать?

– Обязательно. Вот здесь, – ткнул кисточкой старец, – а название будет: «Искушение старца Аллегория»

– Ах, я как раз для этого пришла! А как это будет выглядеть?

– Ну, например, можно написать так. – И старец стал набрасывать эскиз лёгкими штрихами под восхищённым взглядом заказчицы. Через некоторое время он бросил через плечо: «Включи галогенку, совсем уже ничего не видно».

…И вот, очертились контуры нового шедевра.

– О-о, зачем я у тебя такая старая? – протестует требовательная ценительница искусств.

– Так положено по канону. Но если хочешь – пусть будет платье как у этой вот, с множеством камушков.

– А кто это?

– Царица Нефертити, – небрежно пояснил старец.

– Вау! Хочу с брюликами – давай, давай!

Тщательно выписывал Аллегорий платье древней царицы, и с каждым часом шедевр становился всё совершеннее и совершеннее. Через некоторое время он бросил через плечо: «Прикрой ставни – рассвет сбивает мне цветовую гамму».

– А как будет отражено, что я получила титул «Мисс Египет»? – вопрошает уверовавшая в силу искусства будущая мисс.

– Сейчас я здесь напишу множество вельмож во главе с фараоном, рукоплещущих твоей победе, – ткнул кисточкой старец.

– О, обязательно напиши! Какая прекрасная идея!

Тщательно выписывал Аллегорий одного за другим своих самых щедрых спонсоров, но, дойдя до десятого, вдруг прервался и спросил:

– Который час? О, девять! Мне пора на службу.

…Луч солнца сквозь щель в ставнях упал на почти законченный шедевр. Ночь давно прошла. И столь же безвозвратно уплыл вожделенный титул от тщеславной египтянки. Ей осталось только любоваться на Аллегориеву икону и размышлять о суетности мирской славы, а также о нетленной славе смиренного преподобия.

С этой иконой она, после подобающих наставлений, и была отправлена в близлежащий женский монастырь, где её, то есть икону, с нетерпением ожидали почитательницы старца Аллегория. Ах, как понравились ей красиво развевающиеся шёлковые мантии монахинь и мелодичные слова: «Матушка, благословите». Раскаявшаяся блудница осталась там навсегда и прославилась как непревзойденная певица левого клироса.



Итак, из восьми египетских блудниц осталась последняя, самая лютая. Изучив все патерики, она составила коварнейший план и направилась в пустыню, гордо уверенная в гнусной победе. Но прозорливый старец Аллегорий перехитрил её самым простейшим образом, даже сам не зная того. Дело в том, что ремонтируя будильники пустынникам, он встретил одного святого старчика и, поразмыслив, решил вдать себя этому старчику в послушание, для упражнения в смирении. Так что Аллегориева келья надолго осталась пустой. Но не в тот день…

В этот день туда явился некий младостарец из известного монастыря, желая перенять у Аллегория секреты духовно-окормленческой технологии, чтобы после блеснуть перед своими «чадами». Не застав старца, он сперва скучая разглядывал его келью, потом, найдя валявшийся в углу старцев жезл, взял его в руки и стал прохаживаться туда-сюда, воображая себя знаменитым старцем Аллегорием. Ох, не следовало бы ему задерживаться. Потому что туда же пришла и та самая, восьмая, блудница.

– О, святой отец! – заламывая руки, вскричала она, узрев свою жертву, – смилуйся над несчастной грешницей! Я вся погрязла в пороке, и нет мне спасения. Ад уготован мне за бесчисленные блудодеяния, но скажи – не осталось ли для меня хоть какой-нибудь надежды? Наставь меня на путь истинный, и я удалюсь по твоему слову в самый строгий монастырь. Если ты не спасёшь меня – я погибла навеки!

Коварная совратительница обрушила на бедного младостарца весь запас прельщения, рассчитанный на несгибаемого Аллегория. Удивительно ли, что бедняга разомлел уже через пять минут? Потекла сладкая духовная беседа в уголке пустынной кельи: охи, вздохи, слёзы, грёзы… Увы, увы. Не будем смущать читателя дальнейшими деталями. Увы – и ещё раз, увы.

Вернёмся лучше к Аллегорию. У его старчика как раз в этот самый день опять сломался будильник, и он послал Аллегория к себе за отвёрткой. Не раздумывая, смиренный Аллегорий двинулся в путь на ночь глядя, и к утру благополучно, за молитвы своего аввы, достиг кельи. Но прозорливая деликатность удержала его от вхождения внутрь. Присев на завалинку, старец погрузился в молитву. И вот распахивается дверь, и появляется самодовольная победительница. Увидев незнакомца, она с презрением фыркнула:

– А ты ещё кто такой?

– Я старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, – смиренно ответил старец Аллегорий, – пришёл за отвёрткой по благословению своего аввы.

При этих словах с блудницей начала происходить жуткая перемена. Она исказилась в лице, зашипела, стала чернеть и раздуваться, как огромный фурункул. «Ненавижу попов!» – прорычала она (или уже не она?) и вдруг лопнула, разлетевшись на мелкие кусочки и обдав нестерпимой вонью место своей погибели. Дунул ветер и развеял смрадные миазмы над пустыней, и не осталось от неё ничего. А старец Аллегорий тихо вошёл в келью и там завёл свой знаменитый будильник. «Бедняга! – вздохнул он, глядя на крепко спящего младостарца, – пострадал из-за меня, окаянного». После чего взял отвёртку и отправился в обратный путь.