Я назвала тебя так лишь однажды будучи взрослой...Мы с тобой не очень ладили. Любила я тебя только в детстве. А потом слишком часто стала слышать упреки в адрес матери во время ссор, где я была невольным свидетелем, что не надо было ей меня рожать.
Да, еще первое детское воспоминание, как ты бьешь маму, а я заливаюсь истерическим плачем. Это воспоминание забылось, но вернулось через много лет, и оказалось правдой.
Но было и еще что-то, вернувшееся даже не из детства, а из памяти зародыша. Мама таскает кирпичи, ей трудно, она боится потерять меня. Поразительно, печку на первом этаже разобрали еще до моего рождения. Я не могла о ней знать, но почему-то точно была уверена, что сама присутствовала при ее разборке. Я даже ее видела.
О мертвых либо хорошо, либо ничего. Но мне до сих пор больно, и хоть я прошу у тебя прощения, сама еще не готова простить. Сосредоточиться на том хорошем, что все-таки было. Прости...
Прости за то, что, повзрослев, приняла сторону матери, в тебе же чаще видела врага. И ты остался один. Мы все же слишком жестоко тебя наказали, оставив одного. Все болезни твои от одиночества в своей семье.
Прости, что когда ты умер, мы не смогли похоронить тебя. У тебя нет могилы. И забыть это я не могу, хоть и простил батюшка на первой (и единственной) исповеди этот грех, все равно себя я не простила, хоть умом и понимаю, что альтернативой была бы долговая яма, из которой при моих тогдашних заработках было бы очень сложно выбраться.
Прости, папка.