В этом году моему отцу исполнилось бы 55 лет. Но умер летом 1988 года, когда мне было десять. Перевод «Цветов для Элджернона» вышел вскоре после его смерти.

По образованию и профессии он был химиком; занимался в своем ВНИИХТе какой-то совершенно недоступной моему пониманию – ни тогда, ни сейчас – научной деятельностью, изобретал что-то. На некоторых фотографиях, сделанных в начале 80-х, он запечатлен в белом халате на фоне хитроумно соединенных между собой колб и реторт (если эти штуковины, конечно, называются колбами и ретортами). Химией он был увлечен до крайности – но не думаю, что сейчас он бы ей занимался, если бы был жив.

С самого детства он был увлечен фантастикой. Перечитав к середине студенческой жизни все, что было написано советскими авторами, а также то немногое из зарубежной фантастики, что было у нас опубликовано, он понял, что существует еще целый океан непереведенной англоязычной фантастики. И ради того, чтобы иметь возможность ее читать, самостоятельно выучил английский (и в школе, и в институте он учил немецкий). В 70-е начале 80-х «капиталистическую» фантастику печатали крайне скупо, но ввозу ее из-за рубежа не препятствовали. Возле некоторых книжных магазинов собирались люди, обменивающиеся книгами на английском или из-под полы ими торгующие; вот на таких-то толкучках отец и собрал свою внушительную коллекцию, которая была бы еще внушительнее, если бы большую часть приобретенных книг он не обменивал потом на новые.
На одной из толкучек он познакомился с Александром Корженевским, который тогда еще не был широчайше известным в кругах любителей фантастики переводчиком и литагентом, а тоже работал в каком-то НИИ. (Я его называл «дядя Саша с бородой», чтобы отличить от другого папиного друга; бороду он, впрочем, сбрил еще на заре перестройки. Раз уж зашла о нем речь, скажу еще, что лично мне очень жаль, что Корженевский превратился из переводчика в литагента: по-моему, лучше него фантастику у нас не переводил никто. Взять хотя бы Саймаковскую «Пересадочную станцию» и лучшие вещи Хайнлайна - «Чужак в чужой стране», «Кукловоды» и проч. Почитайте и поймете, что я имею в виду. Одна из причин того, что сейчас я почти не читаю фантастику – удручающее качество переводов).
Благодаря этому увлечению отца я «прочитал» Толкиена - еще в 1984-85 годах, когда о публикации «ВК» в Союзе не было и речи. Папа переводил мне его с листа в качестве сказки на ночь – и с тех самых пор «Властелин колец» стал моей любимой книгой и по сей день ей остается. (То издание 68 года до сих пор стоит у меня на полке). Чуть позднее читал он мне и «Волшебника Архипелага» Урсулы Ле Гуин (который у нас называется «Волшебником Земноморья»). Но Ле Гуин он читал уже не с листа – дело в том, что в какой-то момент, под влиянием ли Корженевского или самостоятельно, не знаю, но он стал заниматься переводом фантастики. Переводил из бескорыстной любви к жанру – в стол, почти все в стол. Кое-что из рассказов, правда, брали журналы типа «Химии и жизни», но о публикации большей части переведенного нельзя было и думать. Из крупного он перевел первые две части трилогии Ле Гуин (я и сейчас перечитываю именно его перевод, хранящийся у нас в машинописном виде, и только третью часть читал в книге), «Умереть в Италбаре» Желязны и «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза (не рассказ, а роман). Последняя штука – выдающееся произведение мировой литературы (и от фантастики там не так уж много), говорю это вовсе не потому, что ее перевел Сергей Шаров. Если не читали, прочитайте обязательно. ( http://www.2lib.ru/books/5376.html )
Началась перестройка, и отец начал пытаться пристроить свои переводы в печать. Дело шло со скрипом, и буквально накануне того времени, когда все уже стало можно, он умер. «Цветы» были опубликованы два года спустя стараниями Корженевского.
Кстати, отец читал и любил далеко не только фантастику. Любовь к «серьезной» литературе у меня тоже от него.

И от него же – моя любовь к рок-музыке. Он ее слушал с середины 60-х – сначала, как водится, «Биттлз», потом и все остальное. Больше всего он любил битлов, роллингов, Pink Floyd, Deep Purple и Jethro Tull, но вообще у него чего только не было, судя по сохранившемуся каталогу катушечных пленок – например, МС5. Дома по вечерам музыка звучала очень часто. Я в то время на нее внимания совсем не обращал, но она впечаталась мне в подкорку, и много лет спустя (мне было 16 лет), когда я стал слушать «Битлз» и кое-какие другие группы, я вдруг понял, что отлично знаю эти песни. Это было такое потрясение - до слез - круче любого дежавю.
И – опять-таки – отец слушал не только рок. Он очень любил Высоцкого. Он любил и классику – у меня дома стоит чуть ли не полное собрание сочинений Бетховена на пластинках, не говоря уже о многом другом. Пластинки эти ждут, когда я созрею их послушать и полюбить.
Мне было десять лет, когда отец умер, но я замечательно его помню. А уж как он на меня повлиял, и говорить не приходится. От него моя любовь к музыке и литературе, от него интерес к переводу. Даже отвращение к курению – от него, только, так сказать, «от противного». Он-то был заядлым курильщиком еще со средней школы, и я помню, как страшно он кашлял по утрам, как мама пыталась уговорить его бросить, как он сам пытался, но ничего не получалось…
Только способностей к точным наукам не унаследовал я от него, да еще увлечения фотографией. А он в этом плане (фотографическом) был фанатиком, практически как Лёха, с поправкой на тогдашнее состояние техники. Проявлял пленки и печатал фотографии он сам.

Умер папа очень быстро и легко. Тромб попал в сердце. Упал в коридоре поликлиники – и все.

[показать]