Лёнька перебирал свои сокровища. В пустой жестянке из под чая томились двадцать рублей, открытка с городом-героем Новороссийском и две мятные конфеты. На открытке было целых две картинки: памятник освободителям и пароход. Лёнька засунул за щеку конфету и перевернул открытку. Милым тётиным почерком там было написано: «Спасибо за гостеприимство. Теперь мы ждем вас в гости». Лёнька вспомнил своего двоюродного брата Борю, с которым они всё прошлое лето гоняли в футбол и на речку. Боря был мал для своего возраста и хил, но он был единственный, кто не подшучивал над Лёнькой, а грустно смотрел своими печальными глазами.

Лёнька тяжело вздохнул, вытащил карту железных дорог Краснодарского края. Поезда до Новороссийска из их деревни не ходили. Сначала придется добираться на автобусе до Краснодара, а там уже можно попытаться сесть на поезд. Маршрут был проведен красным фломастером. Это был бунт против глянцевой карты и за него Лёнька мог хорошенько получить. Но это уже было все равно.

В дедов вещмешок полетели жестянка с сокровищами, пара носков и трусов, старые спортивные штаны и куртка старшего брата. Что еще надо взять? Лёнька с отвращением оглядел свою комнату: он ничего не хотел брать с собой. Эх, взять бы что потяжелее и треснуть со всей силы по комоду, шифоньеру и, самое главное, по ненавистному зеркалу, которое вот уже девять лет отражало самую большую несправедливость в жизни.

Лёнька вдруг вспомнил важное. Он прокрался в комнату родителей, по привычке вжимая голову в плечи, хоть дома-то никого не было. Вытащил из шкатулки свидетельство о рождении. Он ведь не дурак и не девчонка, чтоб просто так, без документов предпринять длинное путешествие. Лёнька знал, что он всех сможет обхитрить. У тёти, конечно, он не останется: остановится на пару дней, поглядит на памятник освободителей, а потом сядет на пароход и поминай как звали.

Нужно было переправить имя в документе. Он долго возился со стирательной резинкой и наконец буквы в документе чуть поблекли, как впрочем и витиеватый зелено-голубой фон. Лёнька победоносно начертал чернилами другое, любимое имя, чуть подправил отчество и фамилию. Получилось нехорошо, очень уж заметна была правка. Но Лёньке все равно понравилось и настроение улучшилось.

Насвистывая марш, он прошел ванную, где побрился наголо отцовской опасной бритвой. Светлые локоны, которые так любила мать, опадали на пол неживыми влажными холмиками. Несколько свежих порезов гулко засаднили. Лёнька смазал их одеколоном «Шипр». Он смёл волосы в мусорное ведро и представил рассвирепевшее лицо отца. Настроение улучшилось еще больше.
Теперь можно было отправляться. Он заглянул в комнату старшего брата и оставил на кровати альбом с коллекцией марок. Хотел было даже написать, что, мол, на память обо мне, Лёньке. Потом подумал, сжал губы и со всего размаху бросил альбом в мусорку. Ведро закачалось и упало, разметав обрезанные волосы по полу. Но и это уже было не важно.

Лёнька натянул ботинки и надвинул шапку пониже. Радио передавало какой-то бравурный гимн. Соседка живо отреагировала на хлопнувшую в неурочное время дверь:
- Ой, Лена, а ты дома сегодня? Почему не в школе? Заболела что ли? И куда тогда собралась?
Лёнька приторно улыбнулся:
- У меня на сегодня освобождение. Всего хорошего, тётя Люся.

[525x700]